Баллада о женщине, спасшей поэта.

Аркадию Райкину

И на дыбы скакун не поднимался,

Не грыз от нетерпения удил,

Он только белозубо улыбался

И голову тяжелую клонил.

Почти земли его касалась грива,

походила на огонь.

Вначале мне подумалось:

вот диво,

Как человек, смеется этот конь.

Подобное кого не озадачит.

Решил взглянуть поближе на коня.

не смеется конь, а плачет,

По-человечьи голову клоня.

Глаза продолговаты, словно листья,

И две слезы туманятся внутри...

Когда смеюсь,

ты, милый мой, приблизься

И повнимательнее посмотри.

Перевод Я. Козловского

Баллада о женщине, спасшей поэта

День ушел, как будто скорый поезд,

Сядь к огню, заботы отложи.

Я тебе не сказочную повесть

Рассказать хочу, Омар-Гаджи.

В том краю, где ты, кавказский горец,

Пил вино когда-то из пиал,

Знаменитый старый стихотворец

На больничной койке умирал.

И, превозмогающий страданья,

Вспоминал, как, на закате дня

К женщине скакавший на свиданье,

Он загнал арабского коня.

Но зато в шатре полночной сини

Звезды увидал в ее зрачках,

А теперь лежал, привстать не в силе,

С четками янтарными в руках.

Почитаем собственным народом,

Не корил он, не молил врачей.

Приходили люди с горным медом

И с водой целительных ключей.

Зная тайну лекарей Тибета,

Земляки, пустившись в дальний путь,

Привезли лекарство для поэта,

Молодость способное вернуть.

Но не стал он пить лекарство это

И прощально заявил врачу:

Умирать пора мне! Песня спета,

Ничего от жизни не хочу.

И когда день канул, как в гробницу,

Молода, зазывна и смела,

Прикатила женщина в больницу

И к врачу дежурному прошла.

И услышал он:

Теперь поэту

Только я одна могу помочь,

Как бы ни прибегли вы к запрету,

Я войду к поэту в эту ночь!

И, под стать загадочному свету,

Молода, как тонкая луна,

В легком одеянии к поэту,

Грешная, явилася она.

И под утро с нею из больницы

Он бежал, поджарый азиат.

И тому имелись очевидцы

Не из легковерных, говорят.

Но дивиться этому не стали

Местные бывалые мужи,

Мол, такие случаи бывали

В старину не раз, Омар-Гаджи.

И когда увидят все воочью,

Что конца мой близится черед,

Может быть, меня однажды ночью

Молодая женщина спасет.

Пер. Я.Козловского

Бедная овечка

Ты безгрешна до того,

Что почти святою стала.

Не загрызла никого,

Никого не забодала.

Дважды в год тебя стригут

До последнего колечка.

И однажды в пять минут

Шкуру начисто сдерут,

Бедная овечка,

Бедная овечка!

Человек родился:

И венчаешь ты шампуры,

Человек покинул мир —

И осталась ты без шкуры.

Настежь дверь пред кунаком —

И дохнула жаром печка.

Уксус смешан с чесноком,

И запахло шашлыком...

Бедная овечка,

Бедная овечка!

Грудой тонкого руна

Ты дрожишь в извечном страхе

И в любые времена

Даришь мужеству папахи.

Похудеть готов бурдюк,

Чтоб вино лилось, как речка.

А тебе опять — каюк:

Слишком лаком твой курдюк,

Бедная овечка,

Бедная овечка!

Ты невинна и кротка,

И поэтому не сдуру

Для злодейств во все века

Волк в твою рядится шкуру.

Слова истинного лад

Не сотрется, как насечка.

И порой всю жизнь подряд

Про кого-то говорят:

Бедная овечка,

Бедная овечка!

Берегите друзей

Знай, мой друг, вражде и дружбе цену

И судом поспешным не греши.

Гнев на друга, может быть, мгновенный,

Изливать покуда не спеши.

Может, друг твой сам поторопился

И тебя обидел невзначай.

Провинился друг и повинился -

Ты ему греха не поминай.

Люди, мы стареем и ветшаем,

И с теченьем наших лет и дней

Легче мы своих друзей теряем,

Обретаем их куда трудней.

Если верный конь, поранив ногу,

Вдруг споткнулся, а потом опять,

Не вини его - вини дорогу

И коня не торопись менять.

Люди, я прошу вас, ради бога,

Не стесняйтесь доброты своей.

На земле друзей не так уж много:

Опасайтесь потерять друзей.

Я иных придерживался правил,

В слабости усматривая зло.

Скольких в жизни я друзей оставил,

Сколько от меня друзей ушло.

После было всякого немало.

И, бывало, на путях крутых

Как я каялся, как не хватало

Мне друзей потерянных моих!

И теперь я всех вас видеть жажду,

Некогда любившие меня,

Мною не прощенные однажды

Или не простившие меня.

Пер. Н.Гребнева

Брови

Лба твоего просторная поляна,

А чуть пониже, около нее,—

Два озера, как будто два Севана.

Два озера — томление мое.

На берегах прекраснейших озер —

Мне каждое из них отдельно снится —

Лежат всю жизнь две черные лисицы,

Как будто яростный живой узор.

Хитрее нет их никого на свете.

Таких лисиц попробуй обмани.

Вот погляди: охотника заметив,

Убитыми прикинулись они.

Меня они игрой своей не тронут,—

Не зря озера страсть в себе таят!

Услышав музыку, лисицы вздрогнут,

Притворщицы не смогут устоять.

О, как они взмывают откровенно,

Лукавинкой зазывною дразня!

И как они изогнуты надменно,

Когда рассердишься ты на меня.

О, как они на ласку намекают,

Вздувая пламя у меня в груди!

А как порою предостерегают,

Безмолвно говоря: не подходи!

Я слышал много раз, что хитрость лисья

Известна миру с самых давних пор.

Но эти лисы — убедился лично —

Хитрее всех своих живых сестер.

Завидуют им все. И даже птицы

Небесные от зависти дрожат...

Две черные пушистые лисицы

Возле озер просторно возлежат.

Желанья их я выполняю мигом,

Слежу за ними, указаний жду.

Прикажут — и сражусь я с целым миром!

Прикажут — бездыханным упаду!..

Спасибо вам, лисицы, от меня

За то, что бережете вы озера.

За то, что вы не дремлете, храня

Их чистую незамутненность взора.

Спасибо вам за то, что в час, когда

К озерам тем я приходил напиться,

Вы тут же притворялись без труда,

Что вам прекрасно в это время спится.

В Ахвахе

Другу Мусе Магомедову

Чтоб сердце билось учащенно,

Давай отправимся в Ахвах,

Узнаем, молоды ль еще мы

Иль отгуляли в женихах?

Тряхнем-ка юностью в Ахвахе

как там заведено,

Свои забросим мы папахи

К одной из девушек в окно.

И станет сразу нам понятно,

В кого девчонка влюблена:

Чья шапка вылетит обратно,

К тому девчонка холодна...

И о любви лихие толки,—

Все это было не вчера.

В тот давний год подростком ставший,

Не сверстников в ауле я,

А тех, кто был намного старше,

Старался залучить в друзья.

Не потому ли очутился

С парнями во дворе одном,

Где раньше срока отличился,

И не раскаиваюсь в том.

Листва шуршала, словно пена,

Светила тонкая луна.

Мы долго слушали, как пела

Горянка, сидя у окна.

Про солнце пела, и про звезды,

И про того, кто сердцу мил.

Пусть он спешит, пока не поздно,

Пока другой не полюбил.

Что стала трепетнее птахи

Моя душа - не мудрено,

А парни скинули папахи

И стали целиться в окно.

Здесь не нужна была сноровка.

Я, словно жребий: да иль нет,

Как равный, кепку бросил ловко

За их папахами вослед.

Казалось, не дышал я вовсе,

Когда папахи по одной,

Как будто из закута овцы,

Выскакивали под луной.

И кепка с козырьком, похожим

На перебитое крыло,

Когда упала наземь тоже,

Я понял — мне не повезло.

А девушка из состраданья

— Мальчик, погоди.

Пришел ты рано на свиданье,

Попозже, милый, приходи.

Дрожа от горя, как от страха,

Ушел я, раненый юнец,

А кто-то за своей папахой

В окно распахнутое лез.

Промчались годы, словно воды,

Не раз листвы кружился прах,

Как через горы, через годы

Приехал снова я в Ахвах.

Невесты горские...

На поле времени для них?

Со мной другие были парни,

И я был старше остальных.

Все как тогда: и песня та же,

И шелест листьев в тишине.

показалось даже,

Я ту же девушку в окне.

Когда пошли папахи в дело,

О счастье девушку моля,

В окно раскрытое влетела

И шляпа модная моя.

Вздыхали парни, опечалясь,

Ах, отрезвляющая быль:

Папахи наземь возвращались,

Слегка приподнимая пыль.

И, отлетев почти к воротам,

Широкополая моя

Упала шляпа, как ворона,

Подстреленная из ружья.

И девушка из состраданья

Сказала, будто бы в укор:

— Пришел ты поздно на свиданье,

Где пропадал ты до сих пор?

Все как тогда, все так похоже.

И звезды видели с небес:

Другой, что был меня моложе,

В окно распахнутое лез.

И так весь век я,

как ни странно,

надеждой дорожу,

Но прихожу то слишком рано,

То слишком поздно прихожу.

Перевод с аварского Я.Козловского

В старину писали не спеша

Деды на кинжалах и кинжалами

То, что с помощью карандаша

Тщусь я выразить словами вялыми.

Деды на взлохмаченных конях

В бой скакали, распрощавшись с милыми,

И писали кровью на камнях

То, что тщусь я написать чернилами.

Пер. Н.Гребнева

В тебя я вновь влюблен и очарован...

Такого не бывает - говоришь?

Но в каждый мой приезд волшебным, новым,

Загадочным мне кажется Париж.

Бывает так. Живешь, живешь на свете.

Идет весна - и словно в первый раз

Ты чувствуешь, как молод этот ветер

И нов капели сбивчивый рассказ.

Впервые я пишу стихотворенье -

Хотя пишу стихи давным-давно.

Пусть много было радостных волнений,

Но помню лишь последнее - одно.

Бывает так... Ни убыли, ни тленья

Не знает страсть, рождаясь вновь и вновь.

Ты - первое мое стихотворенье

И первая, бессмертная любовь.

Вернулся я...

Вернулся я,

спустя сто лет,

Из темноты на землю эту.

Зажмурился, увидев свет.

Едва узнал свою планету...

Вдруг слышу:

шелестит трава,

В ручье бежит вода живая.

«Я вас люблю!..» — звучат слова

И светят, не устаревая...

Тысячелетие прошло.

На землю я вернулся снова.

Все, что я помнил, замело

Песками времени иного.

Но так же меркнут звезд огни,

Узнав, что скоро солнце выйдет.

как и в наши дни —

Влюбляются и ненавидят...

Ушел я и вернулся вновь,

Оставив вечность за спиною.

Мир изменился до основ.

Он весь пронизан новизною.

Но все-таки —

зима бела.

Цветы в лугах мерцают сонно.

Любовь осталась как была.

И прежнею осталась ссора.

Вершина далекая кажется близкою.

С подножья посмотришь - рукою подать,

Но снегом глубоким, тропой каменистою

Идешь и идешь, а конца не видать.

И наша работа нехитрою кажется,

А станешь над словом сидеть-ворожить,

Не свяжется строчка, и легче окажется

Взойти на вершину, чем песню сложить.

Пер. Н.Гребнева

Вечная молодость

Любви все возрасты покорны

А. С. Пушкин

Вот судьи выстроились в ряд,

Полгоризонта заслоня.

И гневом их глаза горят,

А все слова летят в меня:

«Юнец, не бривший бороды,

Щенок, не помнящий добра,

Ответь нам: правда ли, что ты

Был с женщиной в лесу вчера?..»

Я судьям отвечаю: «Да!

Я многое в лесу нашел,

Мальчишкою я шел туда,

Оттуда я мужчиной шел!..»

Вновь судьи выстроились в ряд,

Полгоризонта заслоня.

И гневом их глаза горят,

А все слова летят в меня:

«Забыв о седине своей

И прежние забыв грехи,

Шел с женщиною ты и ей

Шептал любовные стихи?..»

«Да!— отвечаю судьям я.—

Шел с женщиной. Шептал слова.

И верил, что судьба моя

Светла, пока любовь жива!..»

А судьи грозно хмурят взгляд,

И снова требуют они:

«Нам непонятно,— говорят,—

Нам непонятно. Объясни...»

Я говорю им: «Есть любовь,

И, ощутив ее венец,

Взрослеет запросто юнец,

А старец молодеет вновь.

Становится певцом немой,

Становится певец немым.

Любовь — всегдашний спутник мой.

Я буду вечно молодым!»

Впервые провинившись пред тобою, -

«Прости меня», - я прошептал с мольбою.

Когда второй я провинился раз,

Пришел к тебе, не поднимая глаз.

Ты посмотрела на меня с упреком,

Напоминая, словно ненароком,

Что есть у милосердия предел.

И в третий раз я провинился вскоре

И сам признался в собственном позоре

И ни на что надеяться не смел.

Я видел взгляд, наполненный тоскою

Над пересудом ветреной молвы.

И вдруг великодушною рукою

Коснулась ты повинной головы.

Перевод Козловского

Все людям снится: радость, грусть

И прочный мир в дому...

Но только наши встречи пусть

Не снятся никому.

Пускай никто о нас с тобой

Не ведает вокруг -

Про наше счастье, нашу боль

И песни первый звук...

Все, что в нас хорошего бывает,

Молодостью люди называют.

Пыл души, непримиримость в спорах,

Говорят, пройдут, и очень скоро.

Говорят, когда я старше буду,

Я горячность юности забуду,

От тревог и от дорог устану.

Говорят, я равнодушным стану.

Сделаюсь спокойным и солидным,

Безразличным к славе и обидам,

Буду звать гостей на чашку чая,

От друзей врагов не отличая...

Если, правда, может так случиться —

Лучше мне сегодня ж оступиться,

Лучше мне такого не дождаться,

Нынче в пропасть со скалы сорваться!

Перевод с аварского Е.Николаевской и И.Снеговой

Всей душой хочу я счастья для подруг твоих!

Вот бы замуж поскорее, что ли, выдать их!

Сколько с ними ты проводишь золотых часов,

Так бы взял и двери дома запер на засов!

Сколько раз от стенки к стенке я ходил с тоской,

Ждал, чтоб совесть в них проснулась, чтоб ушли домой,

На часы смотрел, но стрелки замедляли бег...

И сидят недолго гости — кажется, что век.

Я таких неугомонных раньше не видал:

День болтают — не устанут, я за них устал.

Если мы вдвоем решили вечер провести,

Хоть одна твоя подруга, но должна зайти!

Так поэт, стихи задумав, трудится чуть свет,

Но придет болтун-бездельник — и пропал поэт..

И сейчас я жду, что кто-то постучится вдруг.

Вот бы взять и выдать замуж всех твоих подруг!

Голова Хаджи-Мурата

Отрубленную вижу голову

И боевые слышу гулы,

А кровь течет по камню голому

Через немирные аулы.

что о скалы точены,

Взлетают, видевшие виды.

И скачут вдоль крутой обочины

Кавказу верные мюриды.

Спросил я голову кровавую:

Ты чья была, скажи на милость?

увенчанная славою,

В чужих руках ты очутилась?

И слышу вдруг:

Скрывать мне нечего,

Я голова Хаджи-Мурата,

И потому скатилась с плеч его,

Что заблудилась я когда-то.

Дорогу избрала не лучшую,

Виной всему мой нрав тщеславный...-

Смотрю на голову заблудшую,

Что в схватке срублена неравной.

Тропинками, сквозь даль простертыми,

В горах рожденные мужчины,

Должны живыми или мертвыми

Мы возвращаться на вершины.

Пер. Я.Козловского

Даже те, кому осталось, может,

Пять минут глядеть на белый свет,

Суетятся, лезут вон из кожи,

Словно жить еще им сотни лет.

А вдали в молчанье стовековом

Горы, глядя на шумливый люд,

Замерли, печальны и суровы,

Словно жить всего им пять минут.

Пер. Н.Гребнева

День и ночь рождены для добра

Дети времени - брат и сестра.

И от века они по планете

Только порознь ходят всегда,

А Земли первозданные дети -

Это люди, огонь и вода.

Над рекою костер языкато

Рвется в небо.

И рад до утра

Видеть я красноликого брата,

Слыша, как напевает сестра.

Пер. Я.Козловского

Если в мире тысяча мужчин...

Если в мире тысяча мужчин

Снарядить к тебе готова сватов,

Знай, что в этой тысяче мужчин

Если пленены тобой давно

Сто мужчин,

чья кровь несется с гулом,

Разглядеть меж них не мудрено

Горца, нареченного Расулом.

Если десять влюблены в тебя

Истинных мужей -

огня не спрятав,

Среди них, ликуя и скорбя,

Нахожусь и я - Расул Гамзатов.

Если без ума всего один

От тебя, не склонная к посулам,

Знай, что это с облачных вершин

Горец, именуемый Расулом.

Если не влюблен в тебя никто

И грустней ты сумрачных закатов,

Значит, на базальтовом плато

Погребен в горах Расул Гамзатов.

Пер. Я.Козловского

Есть три заветных песни у людей,

И в них людское горе и веселье.

Одна из песен всех других светлей -

Ее слагает мать над колыбелью.

Вторая - тоже песня матерей.

Рукою гладя щеки ледяные,

Ее поют над гробом сыновей...

А третья песня - песни остальные.

Пер. Н.Гребнева

Жизнь капризна. Мы все в ее власти.

Мы ворчим и ругаем житье.

Чем труднее она, чем опасней -

Тем отчаянней любим ее.

Я шагаю нелегкой дорогой,

Ямы, рытвины - только держись!

Но никто не придумал, ей-богу,

Ничего, что прекрасней, чем жизнь.

Журавли

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю эту полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времен тех дальних

Не потому ль так часто и печально

Мы замолкаем, глядя в небеса?

Сегодня, предвечернею порою,

Я вижу, как в тумане журавли

Летят своим определенным строем,

Как по полям людьми они брели.

Они летят, свершают путь свой длинный

И выкликают чьи-то имена.

Не потому ли с кличем журавлиным

От века речь аварская сходна?

Летит, летит по небу клин усталый -

Летит в тумане на исходе дня,

И в том строю есть промежуток малый -

Быть может, это место для меня!

Настанет день, и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле,

Из-под небес по-птичьи окликая

Всех вас, кого оставил на земле.

Захочет любовь, и в клубящейся мгле

Багряный цветок расцветет на скале,

И снег зажурчит на вершине.

Но в каменном сердце во все времена

Не в силах посеять она семена,

В нем терн прорастает поныне.

Смиряла любовь даже царственный гнев,

И кротким, как агнец, вдруг делался лев,

Лань рядом паслась, не робея.

Я видел воочию, как, зла не тая,

Под флейту факира танцует змея

На площади людной Бомбея.

И тихо любовь мне шепнула:

Ты действовать, как заклинатели змей.-

И грустный напомнила случай:

Одна балерина в недавнем году,

Что с флейтой волшебной была не в ладу,

Змеей обернулась гремучей.

Словами любви, это помнит весь свет,

Великий целитель и славный поэт,

Недуги лечил Авиценна.

Завидная участь, счастливый удел,

Такие б стихи написать я хотел,

Где слово - лекарству замена!

Пер. Я.Козловского

И люблю малиновый рассвет я,

И люблю молитвенный закат,

И люблю медовый первоцвет я,

И люблю багровый листопад.

И люблю не дома, а на воле,

В чистом поле, на хмельной траве,

Задремать и пролежать, доколе

Не склонится месяц к голове.

Без зурны могу и без чунгура

Наслаждаться музыкою я,

Иначе так часто ни к чему бы

Приходить мне на берег ручья.

Я без крова обошелся б даже,

Мне не надо в жизни ничего.

Только б горы, скалы их и кряжи

Были возле сердца моего.

Я еще, наверное, не раз их

Обойду, взбираясь на хребты.

Сколько здесь непотускневших красок,

Сколько первозданной чистоты.

Как форель, родник на горном склоне

В крапинках багряных поутру.

Чтоб умыться — в теплые ладони

Серебро студеное беру.

И люблю я шум на дне расселин,

Туров, запрокинувших рога,

Сквозь скалу пробившуюся зелень

И тысячелетние снега.

И еще боготворю деревья,

Их доверьем детским дорожу.

В лес вхожу как будто к другу в дверь я,

Как по царству, по лесу брожу.

Вижу я цветы долины горской.

Их чуть свет пригубили шмели.

Сердцем поклоняюсь каждой горстке

Дорогой мне сызмальства земли.

На колени у речной излуки,

Будто бы паломник, становлюсь.

И хоть к небу простираю руки,

Я земле возлюбленной молюсь.

И я подумал, грешный человек,

Что, промотавший собственные годы,

Живу, чужой присваивая век.

Не раз об этом думал я и ране,

Как будто каясь на хребтах годин.

Не оттого ль, что надо мной в тумане

Трубил прощально журавлиный клин?

Бродил ли я ущелием забытым,

Ручей ли видел, что в жару зачах,

Охотника встречал ли я с убитым

Оленем неостывшим на плечах.

Смотрел ли на огонь закатнокрылый,

Дрова испепелявший не впервой,

Стоял ли перед братскою могилой,

Как будто бы с повинной головой.

Мне снова вспоминалися поэты,

Что не достигли лермонтовских лет,

Но песни, что когда-то ими спеты,

Еще поныне изумляли свет.

А может, взял я крылья их тугие

И слово, что роднится с высотой,

Как взяли в жены их невест другие,

Окольцевав под свадебной фатой?

И мнилось мне,

достойному свободы,

Покорства слов и непокорства рек,

Что, словно дни свои растратив годы,

Живу, чужой присваивая век.

Не потому ль других надежд на свете

Милей одна мне - умереть в чести.

Пред памятью погибших я в ответе,

Душеприказчик сгинувших в пути.

Пер. Я.Козловского

Идущий за мною вслед

Стремлюсь, сединой повитый,

Узнать, что ты за поэт,

Молодостью знаменитый,

Идущий за мною вслед.

Стрелок ли ты из хваленых,

А вдруг настоящих нет

В твоих газырях патронов,

Идущий за мною вслед?

Что людям поведать хочешь,

Решив удивить весь свет?

Грядущему что пророчишь,

Идущий за мною вслед?

Я сам себя предвосхитил,

Чтоб ты, не страшася бед,

У неба огонь похитил,

Идущий за мною вслед!

Как в схватке, держаться между

Двух сабель тебе не след.

Мою оправдай надежду,

Идущий за мною вслед!

Являя свою повадку,

В подножье семи планет

Бросай мне скорей перчатку,

Идущий за мною вслед!

И верь, променять готов я

Известность, как амулет,

На юность твою годов я,

Идущий за мною вслед.

Пер. Я.Козловского

Изрек пророк:

Нет бога, кроме бога!-

Я говорю:

Нет мамы, кроме мамы!..-

Никто меня не встретит у порога,

Где сходятся тропинки, словно шрамы.

Вхожу и вижу четки,

на которых

Она в разлуке, сидя одиноко,

Считала ночи, черные, как порох,

И белы дни, летящие с востока.

Кто разожжет теперь огонь в камине,

Чтобы зимой согрелся я с дороги?

Кто мне, любя, грехи отпустит ныне

И за меня помолится в тревоге?

Я в руки взял Коран, тисненный строго,

Пред ним склонялись грозные имамы.

Он говорит:

Нет бога, кроме бога!-

Я говорю:

Нет мамы, кроме мамы!

Пер. Я.Козловского

Истины ради

В зеленых горах увидал я снега

И встретил на Севере вестницу Юга,

В глазах у любимой заметил врага,

В глазах нелюбимой - давнишнего друга.

В дом близкий зашел я,

но, совесть поправ,

Хозяин со мной за беседой ночною

Во всем соглашался, хоть был я неправ,

Кунак или враг - кто сидел предо мною?

Однажды пустое в стихах написал,

А в воздух стрелять велика ли заслуга?

И недруг об этом мне правду сказал,

И в слове его я почувствовал друга.

И ныне с годами все чаще скорбя,

Огню предавая иные тетради,

Как недруг, порой ненавижу себя

И в этом спасение, истины ради!

Перевод Я. Козловского

Когда пороком кто-то наделен,

Мы судим, и кричим, и негодуем,

Мы пережитком дедовских времен

Все худшие пороки именуем.

Тот карьерист, а этот клеветник,

Людей клянущий в анонимках злобных.

Но деды здесь при чем? Ведь наш язык

В те времена и слов не знал подобных!

Пер. Н.Гребнева

Коня увидишь - поклонись

Наездник спешенный,

По воле скорости самой,

Лечу к тебе в автомашине:

Встречай скорее, ангел мой!

Там, где дорога неполога,

Давно ли, молод и горяч,

В седло я прыгнуть мог с порога,

Чтоб на свиданье мчаться вскачь?

Был впрямь подобен удальцу я,

Когда под вешнею хурмой

Коня осаживал, гарцуя:

Встречай скорее, ангел мой!

Случись, потянет ветром с луга

И ржанье горского коня

Вдруг моего коснется слуха,

Вновь дрогнет сердце у меня.

Хоть в небесах извечный клекот

Над головой еще парит,

В горах все реже слышен цокот

Железом венчанных копыт.

Но все равно в ауле кто-то

С коня под звездной полутьмой

Ударит плетью о ворота:

Встречай скорее, ангел мой!

И до сих пор поет кавказец

О предке в дымной вышине,

Как из чужих краев красавиц

Он привозил на скакуне.

В конях ценивший резвость бега,

Надвинув шапку на чело,

Во время чуткого ночлега

Он клал под голову седло.

И помню, старец из района

Сказал, как шашку взяв подвысь:

Коль из машины иль вагона

Коня увидишь - поклонись!

И все мне чудится порою,

Что я коня гоню домой,

И вторит эхо над горою:

Встречай скорее, ангел мой!

Пер. Я.Козловского

Любовь к тебе

Проходят годы, отнимая и даря,

То — через сердце напрямик, то — стороной,

И не закрыть листкам календаря

Все изменилось — и мечты, и времена.

Все изменилось — мой аул и шар земной.

Все изменилось. Неизменна лишь одна

Любовь, пришедшая ко мне той весной.

Куда вас буря унесла, мои друзья?

Еще недавно пировали вы со мной.

Теперь единственного друга вижу я —

Любовь, пришедшую ко мне той весной.

Что ж, покорюсь я наступающим годам,

Отдам им все — блеск дня и свет ночной.

Лишь одного я — пусть не просят!— не отдам:

Любовь, пришедшую ко мне той весной.

Люди, мы утром встаем и смеемся.

Разве мы знаем, что день нам несет?

День настает, мы клянем и клянемся;

Смотришь, и вечер уже у ворот.

Наши сокровища - силу и смелость -

День отнимает у нас, уходя...

И остается спокойная зрелость -

Бурка, надетая после дождя.

Мне в дорогу пора

Дорогая моя, мне в дорогу пора,

Я с собою добра не беру.

Оставляю весенние эти ветра,

Щебетание птиц поутру.

Оставляю тебе и сиянье луны,

И цветы в тляротинском лесу,

И далекую песню каспийской волны,

И спешащую к морю Койсу,

И нагорья, где жмется к утесу утес,

Со следами от гроз и дождей,

Дорогими, как след недосыпа и слез

На любимых щеках матерей.

Не возьму я с собою сулакской струи.

В тех краях не смогу я сберечь

Ни лучей, согревающих плечи твои,

Ни травы, достигающей плеч.

Ничего не возьму, что мое искони,

То, к чему я душою прирос,

Горных тропок, закрученных, словно ремни,

Сладко пахнущих сеном в покос.

Я тебе оставляю и дождь и жару,

Журавлей, небосвод голубой...

Я и так очень много с собою беру:

Я любовь забираю с собой.

Перевод с аварского Н. Гребнева

Мне ль тебе, Дагестан мой былинный,

Не молиться,

Тебя ль не любить,

Мне ль в станице твоей журавлиной

Отколовшейся птицею быть?

Дагестан, все, что люди мне дали,

Я по чести с тобой разделю,

Я свои ордена и медали

На вершины твои приколю.

Посвящу тебе звонкие гимны

И слова, превращенные в стих,

Только бурку лесов подари мне

И папаху вершин снеговых!

Мне случалось видеть иногда:

Златокузнецы - мои соседи -

С помощью казаба без труда

Отличали золото от меди.

Мой читатель - ценностей знаток,

Мне без твоего казаба тяжко

Распознать в хитросплетенье строк,

Где под видом золота - медяшка.

Пер. Н.Гребнева

Мои стихи не я вынашивал,

Бывало всякое, не скрою:

Порою трус пером их сглаживал,

Герой чеканил их порою.

Влюбленный их писал возвышенно

И лжец кропал, наполнив ложью,

А я мечтал о строках, писанных,

Как говорят, рукою божьей.

Пер. Н.Гребнева

Мой Дагестан

Когда я, объездивший множество стран,

Усталый, с дороги домой воротился,

Склонясь надо мною, спросил Дагестан:

«Не край ли далекий тебе полюбился?»

На гору взошел я и с той высоты,

Всей грудью вздохнув, Дагестану ответил:

«Немало краев повидал я, но ты

По-прежнему самый любимый на свете.

Я, может, в любви тебе редко клянусь,

Не ново любить, но и клясться не ново,

Я молча люблю, потому что боюсь:

Поблекнет стократ повторенное слово.

И если тебе всякий сын этих мест,

Крича, как глашатай, в любви будет клясться,

То каменным скалам твоим надоест

И слушать, и эхом в дали отзываться.

Когда утопал ты в слезах и крови,

Твои сыновья, говорившие мало,

Шли на смерть, и клятвой в сыновней любви

Звучала жестокая песня кинжала.

И после, когда затихали бои,

Тебе, Дагестан мой, в любви настоящей

Клялись молчаливые дети твои

Стучащей киркой и косою звенящей.

Веками учил ты и всех и меня

Трудиться и жить не шумливо, но смело,

Учил ты, что слово дороже коня,

А горцы коней не седлают без дела.

И все же, вернувшись к тебе из чужих,

Далеких столиц, и болтливых и лживых,

Поющих потоков и гор горделивых».

Мой друг не пишет мне писем,

Мой друг не пишет мне писем.

Я сам пишу себе письма,

Как будто пишет мне друг.

Я письма читаю соседям,

Я письма читаю соседям -

Прекрасные добрые письма,

Которых не пишет мне друг.

Мой край огромным не зови...

— Мой край огромным не зови,—

На карте он птенцом нахохлился...

Но в мире есть страна любви!

Страна любви, где ты находишься?..

— Я — здесь. Я — всюду и всегда.

Я в сердце — счастьем и страданием.

Звездой в твоих глазах, когда

Спешишь к любимой на свидание...

— Но я родился не вчера

В краю, где каждый разбирается,

Что и высокая гора

На твердь земную опирается.

На что же обопрешься ты,

Мой Цадастан, страна нетленная?..

— На крылья песни и мечты!

Моя обитель — вся Вселенная...

— Но существуют рубежи

Меж суверенными державами!

А с кем граничишь ты, скажи?

Мне знать об этом не мешало бы..

— Меня на части не дели.

Запомни: будто солнце светлое,

Над континентами Земли

Летит любовь, границ не ведая!..

— Свой дом я защищал не раз,

Оборонял свой край пылающий.

Но неужели нужен страж

Стране любви неумирающей?..

— Да! Есть и у любви враги.

Ты береги любовь, пожалуйста.

Как драгоценность, береги

От всех, кто на нее позарится.

Пер. Р.Рождественского

На неведомых перронах

Выхожу я из вагонов

На коротких остановках:

Вдруг увижу я тебя!

В дальних странах незнакомых

На чужих аэродромах

Выхожу: вдруг ту увижу,

Что похожа на тебя!..

На сабле Шамиля горели

Слова, и я запомнил с детства их:

«Тот не храбрец, кто в бранном деле

Думает о последствиях!»

Поэт, пусть знаки слов чеканных

Живут, с пером твоим соседствуя:

«Тот не храбрец, кто в деле бранном

Думает о последствиях!»

Пер. Н.Гребнева

Над Алазанью

Я прошел над Алазанью...

Н. Тихонов

И я прошел над Алазанью.

Над ней, поднявшись со скалы,

В дозоре утреннею ранью

Парили горные орлы.

Они назад меня не звали

И не пророчили беду,

Шел без ружья и без печали

Я, распевая на ходу.

Как в старину, река летела

За тенью птичьего крыла,

Но не от крови багровела —

Заря на грудь ее легла.

Проснулся лес на дальнем склоне.

И, над волною наклонясь,

Я взял зарю в свои ладони,

Умыл лицо не торопясь.

И где река, в долину вклинясь,

Чуть изгибалась на бегу,

Мне повстречался кахетинец,

Косивший травы на лугу.

Был на Ираклия Второго

Похож он чем-то,

но ко мне

Идущее от сердца слово

Уже домчалось в тишине.

И улыбнулись мы друг другу,

Не помня дедовских обид.

Пусть лучше ходит рог по кругу

И дружба сердце озарит.

Я любовался Алазанью.

И утро, тьме наперекор,

К реке нетрепетною ланью

Спустилось с дагестанских гор.

Перевод Я.Козловского

Не торопись

Ты, на заре проснувшись, сделай милость,

Еще хоть миг с собой наедине

Побудь и вспомни все, что ночью снилось:

Смеялся или плакал ты во сне!

И глянь в окно: какая там погода,

Туманна ли округа иль светла?

Метет ли снег до края небосвода

Иль катятся дождинки вдоль стекла?

И если в этот час не бьет тревога,

Вдали обвалом сакли не снесло,

Не торопись и дьяволом с порога

Не прыгай, милый, в горское седло.

Не торопись, как деды завещали,

И всякий раз, с обычаем в ладу,

До каменной околицы вначале

Веди коня лихого в поводу.

Как часто мы, куда-то путь направив,

Брать скакунов не любим под уздцы

И, шпорами бока им окровавив,

Летим быстрей, чем царские гонцы.

У нас рубахи выцвели от соли

И капли пота льются на виски.

Позабываем спешиться мы в поле,

Остановиться около реки.

Ценить не научились мы поныне

Высоких слов

и запросто порой,

Что произносят тихо на вершине,

Выкрикиваем громко под горой.

Нам осадить коней бы по старинке

Перед аулом,

мудрыми слывя,

Чтоб разузнать, в нем свадьба иль поминки,

А мы влетаем голову сломя.

Герои оклеветанные пали

Не на дуэлях в наши времена,

Чьи в запоздалой, но святой печали

Воскрешены бесстрашно имена.

Не выносите спешных приговоров,

Не присуждайте наскоро наград,

Чтоб не краснеть, чтоб избежать укоров,

Когда в пути оглянетесь назад.

И мужество должно владеть собою!

Кто тороплив, кто ветреней молвы,

Тот без коня вернется с поля боя

Или верхом без глупой головы.

Я не зову к покою или спячке,

Я сам люблю дыхание грозы,

Но жизнь есть жизнь, а не бега, не скачки,

И в жизни добывают не призы.

Учи, поэт, суровые уроки

И не бери без боя города,

Чтоб наскоро написанные строки

Не рвать потом, сгорая от стыда.

Ты сел в седло, веселый иль угрюмый,

Не торопись, уму не прекословь,

На полпути, остановись, подумай,

И оглянись, и путь продолжи вновь!

О любви

Опять пленен...

Был мальчиком когда-то,

Пришла любовь и, розу оброня,

Открыла тайну своего адата

И сразу взрослым сделала меня.

По гребням лет не в образе богини,

А женщиной из плоти и огня

Она ко мне является поныне

И превращает в мальчика меня.

Застенчивость, бесстыдство в ней и трепет,

Вновь загораюсь я, и оттого

Воображенье преклоненно лепит

Из женщины подлунной - божество.

Как глупость командира, и не раз

Любовь была опасностью чревата,

Зато являла мужество солдата,

Что безрассудный выполнил приказ.

В котором мы, казалось бы, судьбой

Уже обречены на пораженье,

И вдруг - о чудо! - выиграли бой!

Она всегда похожа на сраженье,

В которое уверовали, но

Нежданно прибывает донесенье,

Что начисто проиграно оно.

И хоть любовь не сторонилась боли,

Она порою, ран не бередя,

Была сладка, как сон под буркой в поле

Во время колыбельного дождя.

Я возраста достиг границы средней

И, ни на что не закрывая глаз,

Пишу стихи, как будто в миг последний,

И так влюбляюсь, словно в первый раз.

Перевел Я. Козловский

О родине

Понять я не мог, а теперь понимаю -

И мне ни к чему никакой перевод, -

О чем, улетая, осенняя стая

Так горестно плачет,

Так грустно поет.

Мне раньше казалось: печаль беспричинна

У листьев, лежащих в пыли у дорог.

О ветке родной их печаль и кручина -

Теперь понимаю,

А раньше не мог.

Не знал я, не ведал, но понял с годами,

Уже с побелевшей совсем головой,

О чем от скалы оторвавшийся камень

Так стонет и плачет

Как будто живой.

Когда далеко от родимого края

Судьба иль дорога тебя увела,

И радость печальна - теперь понимаю, -

И песня горька,

И любовь не светла,

о Родина...

Под гром твоих колоколов

Твое я славлю имя.

И нет на свете слаще слов,

И звука нет любимей.

А если смолкнет песнь моя

В ночи иль на рассвете -

Так это значит, умер я

И нет меня на свете.

Я, как орел, парю весной

Над весями твоими.

И эти крылья за спиной -

Твое святое имя.

Но если вдруг сломает их

Недобрый темный ветер -

Ты не ищи меня в живых

Тогда на белом свете.

Я твой кинжал. Я был в бою

Мятежный, непокорный.

Я постою за честь твою,

Коль день настанет черный.

А если в строй бойцов твоих

Я в скорбный час не встану -

Так значит, нет меня в живых,

Исчез я, сгинул, канул.

Я по чужой земле иду,

Чужие слышу речи

И все нетерпеливей жду

Минуту нашей встречи.

А будет взгляд очей твоих

Не радостен, не светел -

Так значит, мне не быть в живых

Уже на белом свете.

О чем эта песня вагонных колес,

И птиц щебетанье,

И шелест берез?

О родине, только о родине.

О чем, уплывая,

Грустят облака?

О чем кораблей уходящих тоска?

О родине, только о родине.

В дни горьких печалей и тяжких невзгод

Кто выручит нас?

Кто поможет? Спасет?

Родина. Только лишь родина.

В минуты удачи,

В часы торжества

О чем наши мысли и наши слова?

О родине, только о родине.

Кто связан и счастьем с тобой, и бедой

Тому и во тьме

Ты сияешь звездой,

О Родина!..

Откровение коварной жены

Дрожи оттого, что забыла покой

Я, собственной мести во всем потакая!

Еще покажу тебе, кто я такая.

Предать постараюсь стоустой молве

Хабар, что мужчиной ты стал недостойным.

При всех на ослиной твоей голове

Попаху ведром заменю я помойным.

Скомандую, как наведу пистолет:

Усы свои сбрей подобру-поздорову,

Теперь их подкручивать времени нет,

Обед приготовишь, подоишь корову!

А станешь противиться -

целый аул

Заставлю подняться, тревогой объятый,

Как с крыши начну я кричать:- Караул!

Меня порешить хочет муж мой проклятый!

Поклонишься мне, словно куст на ветру,

Захочешь сбежать - сразу кинусь вдогонку.

Я шкуру с тебя, как с барана, сдеру,

К зиме из которой сошьют мне дубленку.

Запомни: обучена грамоте я,

Недолго грехов приписать тебе гору.

И явится в дом к нам милиция вся,

Когда я письмо настрочу прокурору.

И, властная как восклицательный знак,

Приема потребовав без проволочки,

Где надо ударю я по столу так,

Что вмиг разлетится стекло на кусочки.

Узнаешь, разбойник, кто прав, кто не прав,

Тебе отомстить мне возможность знакома.

Могу, на себе я одежду порвав,

Войти и без пропуска в двери обкома.

Хизриевой быстро найду кабинет,

Рыдая, взмолюсь:

Патимат, дорогая,

Спаси, погибаю в цветении лет,

Мучителя мужа раба и слуга я.

Живу как при хане, о воле скорбя,

Стократ этой доли милей мне могила.-

Хизриева голову снимет с тебя -

На деле таком она руку набила.

Но если ее не сумеет рука

Настигнуть тебя беспощадней затрещин,

Тогда напишу заявленье в ЦК,

Где чутко относятся к жалобам женщин.

Еще пред партийным собраньем ответ

Ты будешь держать!

Позабочусь об этом,

Еще ты положишь партийный билет,

Прослыв на весь свет негодяем отпетым.

Потом разведусь я с тобой, дураком,

Останешься с тещей средь отческих стен ты,

А я загуляю с твоим кунаком

И стану с тебя получать алименты.

Запомни, что женщина в гневе сильна,

Как в страстной любви, и тонка на коварство.

Когда-то в былые она времена

Умела, озлясь, погубить государство.

Я стану твоею судьбой роковой

И, гневом, как молния в небе, сверкая,

Еще покажу тебе, кто ты такой,

Еще покажу тебе, кто я такая.

Пер. Я.Козловского

Открыл я книгу вековую

Любви чреваты рубежи

Всем, от измены до коварства, -

Здесь гибли многие мужи,

Как на границе государства.

Печальной повести листы.

Открыл я книгу вековую:

Скажи мне, женщина, где ты

Была в минуту роковую?

Зачем в неведенье спала,

Задув огонь оплывшей свечки,

Когда два черные ствола

Нацелились у черной речки?

Ты перед вечностью в долгу

За то, что с белыми крылами

Тогда не встала на снегу

Пред воронеными стволами.

Не ты ли в час, когда сожгла

Письмо, чей пепел сжала в горстке,

Спасти поручика могла

От глупой ссоры в Пятигорске.

И не взяла б под Машуком

Поэта ранняя могила,

Когда бы с вечера тайком

Его в объятья ты сманила.

Когда бы светом звездных глаз

Ты подсветила путь возврата,

В лесной трясине б не увяз

Горячий конь Хаджи-Мурата.

Невеста из аула Чох,

Тебя сумел я оправдать бы,

Когда б издать не просто вздох

Решилась бы во время свадьбы.

Зачем твой крик не прозвучал

И не узнали люди тут же,

Что яд подсыпан был в бокал

Эльдарилава из Ругуджа.

Верней, чем верный талисман,

Среди житейской круговерти

Спасай нас, женщина, от ран

И заблуждения и смерти.

Но пусть, страдая и любя,

Лихой достойные кончины,

Готовы будут за тебя

Собой пожертвовать мужчины.

Пер. Я.Козловского

Песня винной бутылки

Буль-буль, буль-буль!

Я знаю вас,

Я помню ваши речи.

С меня срывали всякий раз

Вы шапочку при встрече.

И опрокидывали всласть

Над нижнею губою,

Зато потом контроль и власть

Теряли над собою.

Я градом капелек, буль-буль,

Без лишних заковырок,

В башках у вас, как градом пуль,

Пробила сотни дырок.

Буль-буль, буль-буль —

простой напев,

Его внимая знаку,

Вы то лобзались, захмелев,

А то кидались в драку.

Не пряча слез,

меня кляня,

К столу склонялись лбами

И становились для меня

Покорными рабами.

Звучал напев:

«Буль-буль, буль-буль»,

И жены уходили

Порой от вас не потому ль,

Что вы меня любили?

Я вам не раз в похмельный час

Огонь вливала в глотку

И отправляла многих вас

За трезвую решетку.

Буль-буль, буль-буль!

текло вино,

А мне какая горесть,

Что с кошельками заодно

Вы пропивали совесть?

Случалось, видели чертей

Вы с козьими рогами,

Ругали преданных друзей

И чокались с врагами.

Немало жертв,

летя с горы,

Унес поток жестоко,

Но унесла в тартарары

Я больше жертв до срока.

Буль-буль, буль-буль,

прошу налить.

Долой, что не отпето!

Меня любить — себя сгубить,

Но не страшит вас это.

Песня про сокола с бубенцами

Было небо черно от лохматых овчин,

Все клубились они в беспорядке.

И сидел вдалеке от родимых вершин

Красный сокол на белой перчатке.

Бубенцами его одарили ловцы

И кольцом с ободком золоченым.

Поднимал он крыла, и опять бубенцы

Заливались серебряным звоном.

На перчатке сидел и не ведал забот,

И кормили его, как ручного.

Только снился ему в черных тучах полет

И скала у потока речного.

Он домой полетел, бубенцами звеня,

Красный сокол, рожденный для схватки,

И товарищам крикнул:

Простите меня,

Что сидел я на белой перчатке!

Отвечали они там, где катится гром

И клубятся туманы на склонах:

Нет у нас бубенцов, что звенят серебром,

Нет колечек у нас золоченых.

Мы вольны, и у нас бубенцы не в чести,

И другие мы ценим повадки.

Ты не свой, ты чужой, ты обратно лети

И сиди там на белой перчатке.

Пер. Я.Козловского

Поверьте, первая ошибка не страшна,

И первая обида не важна,

И самый первый страх сродни испугу.

И коль в твоей судьбе случилось вдруг,

Что в первый раз тебя обидел друг -

Не осуждай, понять попробуй друга.

Наверное, на свете не найти

Людей, ни разу не сбивавшихся с пути,

Сердец, ни разу не окутанных туманом.

И коль у друга твоего стряслась беда:

Сказал не то, не тем и не тогда -

Его ошибку не считай обманом.

Друзья, что, глупый промах мой кляня,

Когда-то отказались от меня, -

Для вас всегда мой дом открыт. Входите!

Всех, кто со мной смеялся и грустил,

Люблю, как прежде. Я вас всех простил.

Но только и меня, друзья, простите.

Подводы

Подводы одних

Еле плетутся

Дорогою горной.

Другие подводы

Под горку несутся

Легко и проворно.

Молодость,

Бег твоих жарких коней

Красив и свободен.

Тянешь весь мир

Ты на своей

Чудо-подводе.

Подводы одних

Издалека

Ползут по дороге...

В них впряжены

Кривая клюка,

Посох убогий...

Резвый твой конь

У облаков,

Молодость, мчится.

Топот его

Быстрых подков

В сердце стучится.

Кто мне ответит,

Что там за груз

На пыльных подводах?

Воспоминанья,

Давняя грусть,

Долгие годы.

Молодость,

Что на подводе твоей -

Я-то уж знаю:

Только любовь

И вера в людей,

И радость земная.

Покуда вертится Земля

Я солнце пил, как люди воду,

Ступая по нагорьям лет

Навстречу красному восходу,

Закату красному вослед.

В краю вершин крутых и гордых,

Где у сердец особый пыл,

Я звезды пил из речек горных,

Из родников студеных пил.

Из голубой небесной чаши

В зеленых чащах и лугах

Я жадно воздух пил сладчайший,

Настоянный на облаках.

Я пил снежинки, где тропинки

Переплелись над крутизной.

таяли снежинки,

В пути пригубленные мной.

Я весны пил,

когда о севе

В горах пекутся там и тут.

Где крепок градусами Север,

Я пил мороз, как водку пьют.

Когда я грозы пил, бывало,

Чья слава землям дорога,

Как будто верхний край бокала,

Сверкала радуга-дуга.

И вновь шиповник цвел колючий,

Сочился хмель из темных скал.

Я, поднимавшийся на кручи,

Хмельные запахи вдыхал.

Земной красой я упивался,

Благословлял ее удел.

Не раз влюблялся, убивался

И песни пил, как песни пел.

Людской души сложна природа,—

Я пил с друзьями заодно

В час радости — бузу из меда,

В час горя — горькое вино.

И если сердцем пил,

то не пил

Забавы ради и утех.

Я Хиросимы видел пепел,

Я фестивалей слышал смех.

И, резко дунув, как на пиво,

Чтобы пустую пену сдуть,

Пил жизни суть:

она не лжива,

Она правдива — жизни суть.

Люблю, и радуюсь, и стражду,

И день свой каждый пью до дна,

И снова ощущаю жажду,

И в том повинна жизнь одна.

Пускай покину мир однажды

Я, жажды в нем не утоля,

Но людям жаждать этой жажды,

Покуда вертится Земля.

Радость, помедли, куда ты летишь?

В сердце, которое любит!

Юность, куда ты вернуться спешишь?

В сердце, которое любит!

Сила и смелость, куда вы, куда?

В сердце, которое любит!

А вы-то куда, печаль да беда?

В сердце, которое любит!

Пер. Н.Гребнева

Разговор

— Скажи мне,

перебрав свои года,

Какое время самым лучшим было?

— Счастливейшими были дни,

Моя любимая

меня любила...

— А не было ль, скажи,

такого дня,

Когда ты плакал,

горя не скрывая?

— Любимая забыла про меня.

Тот день я самым черным

называю...

— Но можно было вовсе не любить!

Жить без любви —

и спокойней!..

— Наверно, это проще.

Может быть...

Но в жизни

Я такого дня

не помню.

Разговор с часами

В доме я и часы. Мы одни.

Колокольной достигнув минуты,

Медно пробили полночь они

И спросили:

Не спишь почему ты?

В этом женщины грешной вина:

Накануне сегодняшней ночи

Нанесла мне обиду она,

От которой заснуть нету мочи.

Отозвались часы в тишине:

Вечно в мире случалось такое.

Видит женщина в сладостном сне,

Как не спишь ты, лишенный покоя...

В доме я и часы. Мы одни.

Колокольной достигнув минуты,

Медно пробили полночь они

И спросили:

Не спишь почему ты?

Как уснешь, если та, что мила

И безгрешна душою земною,

Предвечерней порою была

Ненароком обижена мною.

Не терзайся. Случалось, что сон

Вдруг терял виноватый мужчина.

И не ведал того, что прощен,

Что печали исчезла причина.

Пред тем, как стать землею самому.

Я умираю, но никто про это

Не знает и не явится ко мне,

Лишь в вышине орлы клекочут где-то

И стонут лани где-то в стороне.

И чтобы плакать над моей могилой

О том, что я погиб во цвете лет,

Ни матери, ни друга нет, ни милой,

Чего уж там — и плакальщицы нет.

Так я лежал и умирал в бессилье

И вдруг услышал, как невдалеке

Два человека шли и говорили

На мне родном, аварском языке.

В полдневный жар в долине Дагестана

Я умирал, а люди речь вели

О хитрости какого-то Гасана,

О выходках какого-то Али.

И, смутно слыша звук родимой речи,

Я оживал, и наступил тот миг,

Когда я понял, что меня излечит

Не врач, не знахарь, а родной язык.

Кого-то исцеляет от болезней

Другой язык, но мне на нем не петь,

И если завтра мой язык исчезнет,

То я готов сегодня умереть.

Я за него всегда душой болею,

Пусть говорят, что беден мой язык,

Пусть не звучит с трибуны ассамблеи,

Но, мне родной, он для меня велик.

И чтоб понять Махмуда, мой наследник

Ужели прочитает перевод?

Ужели я писатель из последних,

Кто по-аварски пишет и поёт?

Я жизнь люблю, люблю я всю планету,

В ней каждый, даже малый уголок,

А более всего Страну Советов,

О ней я по-аварски пел как мог.

Мне дорог край цветущий и свободный,

От Балтики до Сахалина — весь.

Я за него погибну где угодно,

Но пусть меня зароют в землю здесь!

Чтоб у плиты могильной близ аула

Аварцы вспоминали иногда

Аварским словом земляка Расула —

Преемника Гамзата из Цада.

Перевод с аварского Н.Гребнева

С годами изменяемся немало.

Вот на меня три женщины глядят.

Город красоты неповторимой?

Кто же подарил своей невесте

Этот город-сказку, город-песню?

Слышу, вдалеке звучит гитара.

Я тебе признаюсь, Санта-Клара:

Жизнь моя прекрасна и богата

Именами, что для сердца святы.

Это мать - ты слышишь, Санта-Клара.

Это дочь - о, тише, Санта-Клара.

И сестра моя в ауле старом.

И жена моя, ах, Санта-Клара!

Если б сотворить умел я чудо -

Я бы городов настроил всюду.

Города за реками, горами

Милыми назвал бы именами.

Если б каждый город был обвенчан

С именем прекраснейшей из женщин,

Люди спать могли б тогда спокойно

И исчезли бы вражда и войны.

Все б тогда твердили ежечасно

Имена подруг своих прекрасных -

Так же, как в тиши твоих бульваров

До утра твержу я: Санта-Клара...

Скажи, каким огнем был рад

Гореть ты в молодости, брат?

Любовью к женщине!

Каким, не избежав потерь,

Горишь огнем ты и теперь?

Любовью к женщине!

Каким, ответь, желаешь впредь

Огнем пожизненно гореть?

Любовью к женщине!

Чем дорожишь ты во сто крат

Превыше славы и наград?

Любовью женщины!

Чем был низвергнут, как поток,

И вознесен ты, как клинок?

Любовью женщины!

С чем вновь,

как рок ни прекословь,

Разделишь не на срок любовь?

С любовью женщины!

А с чем, безумный человек,

Тогда окончится твой век?

С любовью женщины!

Пер. Я.Козловского

Товарищи далеких дней моих,

Ровесники, прожившие так мало!..

Наверное, остался я в живых,

Чтоб память на земле не умирала.

На поле боя павшие друзья -

Вас было много, страстно жизнь любивших.

Я ведаю: в живых остался я,

Чтоб рассказать о вас, так мало живших.

Перевод Л.Дымовой

Три сонета

В Японии читал стихи свои

На языке родном - в огромном зале.

О чем стихи?- спросили.- О любви.

Еще раз прочитайте, - мне сказали.

Читал стихи аварские свои

В Америке.- О чем они?- спросили.

И я ответил честно:- О любви.

Еще раз прочитайте, - попросили.

Знать, на любом понятны языке

Стихи о нашем счастье и тоске,

И о твоей улыбке на рассвете.

И мне открылась истина одна:

Влюбленными земля населена,

А нам казалось, мы одни на свете.

Скажи «люблю», - меня просили в Риме,

На языке народа своего!-

И я назвал твое простое имя,

И повторили все вокруг его.

Как называют ту, что всех любимей?

Как по-аварски «жизнь» и «божество»? -

И я назвал твое простое имя,

И повторили все вокруг его.

Сказали мне:- Не может быть такого,

Чтоб было в языке одно лишь слово.

Ужель язык так необычен твой?

И я, уже не в силах спорить с ними,

Ответил, что одно простое имя

Мне заменяет весь язык родной.

Нет, ты не сон, не забытье,

Не чудной сказки свет туманный

Страданье вечное мое,

Незаживающая рана.

Я буду глух и слеп к обману,

Но только пусть лицо твое

Мне озаряет постоянно

Дорогу, дни, житье-бытье.

Чтобы с тобою рядом быть,

Готов я песни все забыть,

Вспять повернуть земные реки -

Но понимаю я, скорбя,

Что на земле нашел тебя,

Чтоб тут же потерять навеки.

про стихи

У Максобского моста

Эту ночь позабудешь едва ли:

На траве, что была голубой,

Мы вблизи от аула лежали

У Максобского моста с тобой.

Кони траву щипали на склоне,

А луна серебрила холмы.

И, сведенные в пальцах, ладони

Положили под головы мы.

Вдохновенно,

как дети лишь могут,

Слушать тех, кто снежком убелен,

Горкой речки мы слушали клёкот,

Шелест трав, колокольчиков звон.

Мир при этом безмолвье венчало,

Было все так волшебно вокруг,

Так прекрасно и так величаво,

Что восторг охватил меня вдруг.

И как горец, приметивший гостя,

Зажигает все лампы тотчас,

Небо полночи полною горстью

Одарило созвездьями нас.

Я на звезды не мог наглядеться,

Надышаться от счастья не мог.

Показалось,

лишь вспомнил я детство,

Будто теплый подул ветерок.

Я проснулся на рассвете -

В небе ни единой тучи.

А вчера был дождь и ветер,

Мир был весь в слезах горючих.

Кто ж так высоко-высоко

В небе поднялся с метлою

И подмел в мгновенье ока

Небо, скованное мглою?

Расул Гамзатов

"Всезнающих людей на свете нет,
Есть только тот, кто мнит себя всезнающим,

Взгляд осуждающий и глас карающий.

Всего не знал, ни Пушкин ни Сократ,
Всё в целом знает мир, большой и многолюдный,
Порою судят те, что мнят
Себя носителями истин абсолютных".
/Р.Гамзатов/

РАСУЛ ГАМЗАТОВ

(08.09.1923-03.11.2003)

Восьмистишия Расула Гамзатова

Мы на земле и наши тени тоже.
Они у самых наших ног, в пыли
Мы топчем тень, а затоптать не можем.
Мы вместе с ней сойдем с лица земли.

Часов и дней безжалостно теченье
Мы - люди, мы стареем, что ни час.
Хоть рядом с временем мы только тени,
С лица земли оно стирает нас.

Ты перед нами, время, не гордись,
Считая всех людей своею тенью.
Немало средь людей таких, чья жизнь
Сама источник твоего свеченья.

Будь благодарно озарявшим нас
Мыслителям, героям и поэтам.
Светилось ты и светишься сейчас
Не собственным, а их великим светом.

Я вижу детство, что прошло давно,
С улыбкой и слезинкой на реснице.
Я сколько бы ни звал его, оно
Вновь не придет ко мне, не возвратится.

Я вижу старость, вижу впереди
Молчащую в предчувствии тревоги,
Я сколько б ни кричал ей: «Уходи!» -
Стоит, седая, на моей дороге.

То, что проходит, тем мы не владеем,
Лишь нынешнее нам принадлежит,
Пока мы о прошедшем сожалеем,
Жизнь день грядущий в прошлый превратит.

Обкрадывая нас бесцеремонно,
Не оставляет время ничего.
И судей нет над ним, и нет закона,
Карающего это воровство.

«Что же молчишь ты, заброшенный дом,
Или меня узнаешь ты с трудом?
Дом, возведенный руками отца,
Что своего не встречаешь птенца?»

Камни сказали: «Пойми наконец,
Что нам за радость, неумный птенец,
Если под крышу родного гнезда
Гостем ты на день влетишь иногда».

И спросит дом родной на старой улице,
Когда замру я у его крыльца:
«Где твой отец?» Отвечу - дом нахмурится,
Как сын, узнав о гибели отца.

И спросит дом родной на старой улице:
«Куда ты братьев дел, ответь скорей!»
Отвечу я - и дом родной нахмурится,
Как старец, потерявший сыновей.

«Поведай, весна, чем красна, чем богата?»
«Ну, что расскажу я, чудак человек,
Меня все равно не поймешь никогда ты,
Покуда в предгорьях не выпадет снег!»

«О юность, я знаю, скрываешь ты что-то,
Похвастай весельем, богатством своим!»
«Чудак, все равно не поймешь ничего ты,
Покуда и вовсе не станешь седым!»

И снова наступило утро раннее,
Но солнца нет. Туман покрыл поля,
И, за ночь постарев от ожидания,
Насупилась промокшая земля.

Коснулась тень лица ее сурового.
Земля как мать, которая сынка
Ждала, ждала живого и здорового,
А возвратился конь без седока.

Я брожу по скошенному лугу,
По камням земли моей родной.
Друга детства, дорогого друга,
Как в былые годы, нет со мной.

Я один, со мною по соседству
Нету никого и ничего.
С кем же говорю я? Может, с детством,
Может, с тенью друга моего.

Увенчанная белою папахой,
Порой бывает голова пустой.
Порой бывает трусом, и от страха
Дрожит владелец сабли золотой.

Кто полными владеет закромами,
И у того бывает жизнь пуста.
И песня с немудреными словами
Бывает настоящей неспроста.

«Вон человек, что скажешь ты о нем?»
Ответил друг, плечами пожимая:

Что про него хорошего я знаю?»

«Вон человек, что скажешь ты о нем?» -
Спросил я у товарища другого.
«Я с этим человеком незнаком,
Что я могу сказать о нем плохого?»

Я не ложусь один, ко мне на грудь,
Как женщина, склоняется тревога.
То радость, то печаль спешат ко мне прильнуть,
И страх, как пес, ложится у порога.

Я не один встаю в начале дня.
Сначала просыпается тревога.
Встают печаль и радость до меня,
И страх уже скребется у порога.

Писателей мертвых издатели чтят,
Готовят их книги потомно.
Поэтов живых издавать не спешат,
Живых печатают скромно.

Я жив и поэтому скромен и тих.
Боюсь, потребую лишку:
За счет посмертных томов моих
При жизни издайте книжку.

Ночь нудна, как длинная повесть.
Ночь темна, как нечистая совесть.
Как надоедливый гость эта ночь -
Медлит и не уходит прочь.

Ночь у ворот, в доме спят глубоко,
Друг мой идет, он еще далеко.
Жду я, не сплю я всю ночь напролет.
Утро наступит, друг мой придет.

Что ветром разносит в щепу или клочья,
Что гибнет от вихрей, немногого стоит.
В труху превращается то, что не прочно:
Подгнившее дерево, слово пустое.

Не плачьте о том, что ненастье калечит,
О том, что погибло в борьбе мимолетной,
И ветер не властен над ценностью вечной:
Над лесом, и садом, и песней добротной.

Плод бессонниц моих и забот,
Книга, вот я беру тебя в руки.
Так, наверно, ребенка, рожденного в муке,
Мать впервые на руки берет.

Чем ты будешь, концом или славой?
Я держу тебя перед собой.
Так солдат гимнастерки обрывок кровавый
Поднимает, как знамя, - и в бой!

Были плечи у меня белей,
Отчего же нынче почернели?
Черный цвет - остаток светлых дней
Грело солнце - плечи загорели.

Были волосы мои черней,
Отчего же нынче побелели?
Белизна осталась от ночей
Черных, освещенных еле-еле.

Со мною смерть поссориться не жаждет.
Она давно уж, перейдя на «ты»,
Плыла за мной по морю не однажды,
Гналась в горах, чтоб сбросить с высоты.

То поотстав, то наступив на пятки,
Дыша надсадно за моей спиной,
Она со мною не играет в прятки,
Играет в салки, гонится за мной.

Я нынче песню позабыл свою,
Ту, что вчера казалась всех дороже.
И, может, песню, что сейчас пою,
Лишь день пройдет, я позабуду тоже

Но мне запала в душу песнь одна,
Ее мне пела мать с печалью скрытой,
Та песнь такой любовью рождена,
Что никогда не может стать забытой.

Я возраст свой забыл, зачем же мне
Твердишь, что я седой, а ты моложе?
Кто знает, может, в этой седине
И молодость твоя повинна тоже.

Меня не надо старостью корить,
Напоминать о возрасте бесцельно.
Жестоко раненому говорить
О том, что рана у него смертельна.

Машет в облаках орел крылами,
Воробьи на склоне гнезда свили.
Мнят и воробьи себя орлами,
Да не дал им бог орлиных крыльев.

В море волны поднимает ветер.
В сонных речках неподвижны воды.
Морем мнят себя и речки эти,
Да не бороздят их пароходы.

У меня были думы, но тщетно,
Не вплетя их ни в строки, ни в речь,
Как бумаги под грифом «секретно»,
Я старался их скрыть и сберечь.

Блекли мысли мои, выцветали,
Я их прятал - не помнил куда.
Иногда их назад возвращали,
Пропадали они иногда.

«Почему серебряная птица
К нашим не спускается ногам,
Нас она не любит иль боится?»
«Может, любит, но не верит нам!»

«Почему всегда и всюду звери
Норовят исчезнуть с наших глаз,
Нас не любят или же не верят?»
«Может, любят, но боятся нас!»

Жизнь - ковер. Но ткал я неумело,
И теперь я сам себя стыжу.
Много лишних линий и пробелов
Я в своем узоре нахожу.

Книгу я писал, но неумело:
В ней пустым страницам нет числа.
Где в пути ты задержалась, зрелость?
Почему так поздно ты пришла?

В Индии считается, что змеи
Первыми на землю приползли.
Горцы верят, что орлы древнее
Прочих обитателей земли.

Я же склонен думать, что вначале
Появились люди, и поздней
Многие из них орлами стали,
А иные превратились в змей.

Вот родился маленький джигит, -
Мне мерещится, что я родился,
Где-то свадьба пляшет и шумит, -
Мне мерещится, что я женился.

Где-то в поле человек убит,
Где-то мать над павшим сыном стонет,
Где-то плачут женщины навзрыд.
Мне мерещится: меня хоронят.

Поэт обходить не научен беду,
А радости сами проносятся мимо.
И я - Ленинград в сорок первом году,
И я - в сорок пятом году Хиросима.

Еврея - в Треблинке сжигают меня,
Я в Лидице - чех, я - француз в Орадуре.
Где б ни был пожар, не уйти от огня,
Где гром ни гремел бы, я гибну от бури.

Хоть и давно я слышал сказку эту,
Она мне вспоминается опять:
Взяв за руку, водил по белу свету
Скорбящий сын свою слепую мать.

Он шел и шел и вылечил старуху,
И свет дневной увидела она...
Земля слепая, дай скорее руку,
Пойдем со мною, ты прозреть должна.

Все хлопают, все поздравляют стоя
Меня с очередною из наград.
А я не рад, я вижу: эти двое
Глядят в глаза мне и меня корят.

Они за мною следуют повсюду,
Их лица и мое - лицо одно..
Один старик, тот, кем я скоро буду,
Другой - мальчишка, кем я был давно.

На камушках гадалка мне гадала,
Судьбу мою гадалка предсказала.
«Прекрасна цель твоя, - она сказала, -
Но в жизни у тебя врагов немало».

Постой, гадалка, не трудись напрасно,
Ведь ясно без гаданья твоего:
Когда у человека цель прекрасна,
Противников немало у него.

Я негр своих стихов. Весь божий день
Я спину гну, стирая пот устало.
А им, моим хозяевам, все мало:
И в час ночной меня гонять не лень.

Я рикша, и оглобли с двух сторон
Мне кожу трут, и бесконечна тряска,
И тяжелее с каждым днем коляска,
В которую навек я запряжен.

Поэзия, ты сильным не слуга,
Ты защищала тех, кто был унижен,
Ты прикрывала всех, кто был обижен,
Во власть имущем видела врага.

Поэзия, с тобой нам не к лицу
За сильным возвышать свой голос честный,
Ты походить не можешь на невесту,
Которую корысть ведет к венцу.

Самосохранение - забота.
Люди, нам сопутствует боязнь.
Слышишь: в доме том, страшась чего-то,
Плачет человек, едва родясь.

Вечная боязнь куда-то гонит
По земле весь человечий род.
Слышишь, в этом доме тихо стонет
Старый горец в страхе, что умрет.

Двадцатый век сурово хмурит брови,
Мы дети века, стыд нам и позор:
Ведь никогда так много лжи и крови
Не проливалось в мире до сих пор.

Двадцатый век устало щурит веки,
Мы дети века, честь нам и хвала:
Быть может, никогда, как в нашем веке,
Мир не боролся против лжи и зла.

Я ничуть не удивляюсь, что ж -
Будет так и было так от века:
Яд и злоба, клевета и ложь
Насмерть поражают человека.

Но никак понять мне не дано,
Почему порою так бывает -
И любовь, и правда, и вино
Тоже человека убивают.

Буддисты верят – смерти нет для них,
Что все равно душа их воплотится
В существ земли каких-нибудь других -
Не в человека - так в цветок иль птицу.

Каков бы ни был - малый иль большой,
Я, стихотворец, мог ли не стремиться
К тому, чтобы при жизни стать душой
И человека, и цветка, и птицы.

«О снежные горы и снежное поле,
Как я одолел вас ненастной порой?»
«Ты смог одолеть нас не оттого ли,
Что песня и друг были рядом с тобой?»

«О горная речка с крутым водопадом,
Как мог перейти я твой бурный поток?»
«Когда бы не песня, не спутник твой рядом,
Вовек ты меня одолеть бы не смог».

Я хочу, чтобы люди давали ответ
На эти вопросы всегдашние:
«Холодно вам?» - «Нет»
«Страшно ли вам?» - «Не страшно».

Я шел по земле, где беда и нужда,
Встречал я людей озабоченных.
«Холодно вам?» - «Да».
«Голодно вам?» - «Да».
«Страшно ли вам?» - «Очень».

Компрессы, шприцы и кислород из трубки,
Воюют жизнь и смерть, и до утра
Хлопочет, словно белая голубка,
У изголовья моего сестра.

О песнь моя, написанная кровью,
Мучительно я думаю порой:
Ты хоть однажды в чьем-то изголовье
Была ли милосердною сестрой?

Наш мир - корабль. Он меньше и слабей
Его одолевающего шквала.
И в трюмах много женщин и детей,
А тех, кто может плавать, очень мало.

И если вспыхивает на борту вражда,
И если драку матросня затеет,
Что станет с кораблем, что ждать тогда
Всем слабым, всем, кто плавать не умеет?

Смирись, Кавказ, идет Ермолов.
А. Пушкин

Нет, не смирялись и не гнули спины
Ни в те года, ни через сотню лет
Ни горские сыны, ни их вершины
При виде генеральских эполет.

Ни хитроумье бранное, ни сила
Здесь ни при чем. Я утверждать берусь:
Не Русь Ермолова нас покорила,
Кавказ пленила пушкинская Русь.

На лбу твоем алеющий кружок
Горит, как на письме печать, о Индия.
Я вскрыл конверт и по дорожкам строк
Иду, хочу тебя понять, о Индия.

Я вижу всюду нищие дома.
Я много писем получал, о Индия.
Но горестнее твоего письма
До сей поры я не читал, о Индия.

Вот Тадж-Махал. На этой башне старой
В далекие столетья при луне
Слагали песни пленницы Акбара
И плакали по отчей стороне.

Те песни и теперь не отзвучали,
Хоть от рожденья их прошли века.
Как долги и длинны пути печали!
Как радости дорога коротка!

Проносят жениха на свадьбе в Дели,
И музыканты проявляют прыть.
Родные лет пятнадцать скудно ели,
Копя гроши, чтоб свадьбу оплатить.

И молодым еще придется годы
Пот проливать, чтоб вылезть из долгов.
Порой свобода малого народа
Оплачена, как свадьба бедняков.

* * *
Когда б жестокосердье человечье
Могло бы превратиться в снег и лед,
Была бы на планете стужа вечной
От южных и до северных широт.

Когда бы стала доброта людская
Водою родниковой, то всегда
На всей земле от края и до края
Журчала бы прозрачная вода.

Порой мне кажется: я целина.
То прогибаюсь я от урожая,
То чахну я и сохну, не рожая
Ни колоска, ни стебля, ни зерна.

Мне мнится: - я хранилище зерна,
Оно от хлеба ломится порою,
Порой зимою в нем лишь ветер воет.
И всем грозит голодная весна.

Везде поэты ропщут, что стихов
Не ценят люди и не понимают,
И тещи разных стран своих зятьев
За невниманье к женам укоряют.

Равно клянут шоферы всей земли
Полицию со злобою привычной.
Я понял, что у всех людей земли
Гораздо больше сходства, чем различья.

Если бы сочувствие людей
Стать могло бы для голодных пищей,
На камнях калькуттских площадей
Не было б изможденных нищих.

Если бы сочувствие людей
Стать могло бы крышею огромной,
Камни истамбульских площадей
Не были бы домом для бездомных.

Когда-то в старину карали строго
Людей, дерзавших рисовать людей.
Считалось: подобает только богу
Все смертное творить рукой своей.

У человека много черт, которых
Не передаст ни краска, ни узор.
Ведь на картинках даже лес и горы
Бледнее истинных лесов и гор.

В Хиросиме этой сказке верят:
Выживает из больных людей
Тот, кто вырежет, по крайней мере,
Тысячу бумажных журавлей.

Мир больной, возьми бумаги тонкой,
Думай о бумажных журавлях,
Не погибни, словно та японка,
С предпоследним журавлем в руках.

Долго я ходил по белу свету.
Видел много совершенных книг.
А сама великая планета -
Рукопись, вернее, черновик.

Сколько в ней неправильных заглавий,
Сколько строчек заключают зло!
Вот бы все изъяны в ней исправить,
Все переписать бы набело.

Говорят, что раньше сотворенья
Прозвучало слово в первый раз.
Что в нем было: клятва ли, моленье?
Что в нем было: просьба ли, приказ?

Чтобы мир спасти от разрушенья,
Может, слово надо нам сейчас.
Пусть в нем будет клятва и моленье,
Пусть в нем будет просьба и приказ.

Что слепому все темно кругом,
Вовсе не безлунье виновато,
И не виновато поле в том,
Что живет крестьянин небогато.

Что зимой босому нелегко,
Стоит ли винить мороз проклятый?
Что людское горе велико,
В этом сами люди виноваты.

На уроке учитель мне глобус вручал.
Хоть порой и грешил я неверным ответом,
Не холодный картон я к груди прижимал,
А весь мир, уместившийся в глобусе этом.

Мир теперь умещается в сердце моем,
Он во мне весь как есть - от позора до славы.
Это в сердце моем дальний слышится гром,
И шумят города, и враждуют державы.

Я возвратился из далеких странствий,
И матери погибших сыновей
Спросили, не встречал ли дагестанцев
На дальних берегах чужих морей.

И согрешил я ложью неподсудной,
Сказал: мол, встретился земляк один.
И матери замолкли, веря смутно,
Что это их давно пропавший сын.

За синим океаном, в дальней дали,
Я видел розы дивной красоты,
Мне каждый раз они напоминали
Цадинские весенние цветы.

За морем люди с разным цветом кожи
Мне часто улыбались, и всегда
Я был уверен, что они похожи
На аульчан из нашего Цада.

Уж двадцать лет, как двое братьев милых
Погибли в неизвестном мне краю,
И двадцать лет во сне на их могилах
Я - третий брат - стою и слезы лью.

Весь мир исколесив, сумел понять я:
В любом краю земли, в любой стране
Все люди мира - тоже третьи братья
Погибших и пропавших на войне.

Шар земной, для одних ты арбуз. На куски
Разрезают тебя и кромсают зубами.
Для других ты - лишь мяч, и, толпясь, игроки
То хватают тебя, то пинают ногами.

Шар земной для меня не арбуз и не мяч.
Шар земной, для меня ты - лицо дорогое,
Я слезинки твои утираю - не плачь,
Кровь смываю твою и пою над тобою.

В горах у нас, - так люди говорят, -
Была межа границею наделов,
Но если вдруг обрушивался град,
Сметая все, на межи не глядел он.

Разделена границами земля,
Но если град иль буря разразится,
Они не спросят, чьи это поля,
И не посмотрят, где идет граница.

Летят по небу голубые птицы.
Пытаюсь я их сосчитать с земли;
Две, три, четыре, десять, двадцать, тридцать…
Не досчитал, все расплылось вдали.

Как стая птиц, летят года за горы,
Я их считаю, провожая вдаль:
Два, три, четыре, десять, двадцать, сорок…
И не понять мне, стая велика ль.

И снова, снова черный ворон ищет
Жилье, откуда не выходит дым.
Как вестник смерти кружит над жилищем,
Покинутым хозяином своим.

О люди, пусть ваш дом достатком дышит,
Пусть озарят его покой и труд,
Пусть не кружится воронье над крышей,
Пусть ласточки над крышей гнезда вьют.

Я побывал под тысячью созвездий,
Я видел мир, лежащий под луной.
И мир большой, который я изъездил,
Теперь повсюду следует за мной.

Сейчас светает, я лежу в больнице.
Я тяжко болен вот уж много дней,
И мир огромный, что во мне таится,
Лежит со мною: он меня больней.

Стремились люди в солнечные дали
И оставляли холмики могил,
Еще под Перекопом умирали
Те, кто дорогу к звездам проложил.

Достигли дальних звезд не все герои,
И, Валя Терешкова, ты склонись
Над прахом Лизы и могилой Зои,
Без них и ты бы не взлетела ввысь.

О нашем крае всем краям подлунным
Я, как хотелось, рассказать не мог,
С собой носил я полные хурджины,
Да вот беда - их развязать не мог.

И звонкой песни на родном наречье
Я о подлунном мире спеть не мог.
Я кованый сундук взвалил на плечи,
Но сундука я отпереть не мог.

Капли на щеки поэта упали.
На правой щеке его и на левой.
То капля радости, капля печали.
Слезинка любви и слезинка гнева.

Две маленькие капли, чисты и тихи,
Две капли бессильны, пока не сольются,
Но, слившись, они превратятся в стихи,
И молнией вспыхнут, и ливнем прольются.

Я видел все, объездив белый свет:

И говорили мне: «Такого нет,

Я шел, я видел: рушились в огне
Картины, корабли и храмы божьи.
«Такого нету, - говорили мне, -
Чего содеять человек не может!»

Птицы, оперившись, улетают,
Прочь спешат из отчей стороны.
И порою люди умирают
Не на той земле, где рождены.

Человек живет и вдаль стремится,
Хочет он догнать свою мечту.
Так и умирает, словно птица,
Сердце надорвавши на лету.

Помню, я в чужом краю гостил,
Видел, как поэты состязались,
Как друг друга, не жалея сил,
Перепеть любой ценой старались.

Был мне непонятен этот спор.
Что за блажь перепевать друг друга!
Сильному уступишь - не позор,
Слабого осилишь - не заслуга.

Есть друзья, что не клянутся в дружбе,
Но они с тобой в твой черный час.
Чувство дружбы - свято, и не нужно
В верности божиться всякий раз.

Есть поэты, что писать не смеют
И не написали ни строки...
Мудрые, они не разумеют
Тех из нас, что, снявши с неба, клеют
Звезды на бумажные листки.

Сперва тебя я другом называл,
Но был ты лишь лжецом себялюбивым,
Потом, что ты мне враг, я полагал,
Ты оказался подлецом трусливым.

Ну что ж, не плачу я, судьбу кляня,
С тобой не знаясь нынче, как бывало.
На свете, слава богу, у меня
И без твоей вражды врагов немало!

Оставьте одного меня, молю,
Устал я от дороги и от шума,
Я на траве, как бурку, расстелю
Свою заветную мечту и думу.

О люди, подойдите же ко мне,
Возьмите в путь, - я никогда не думал,
Что будет страшно так наедине
С моей мечтой, с моей заветной думой.

Однажды утром мать меня спросила:
«Сынок, скажи мне, быть ли вновь войне?
Я нынче слезы видела во сне,
Я слышу шум, я двери затворила».

«Не бойся, мама, этот шум иль шорох
Пускай твоих не беспокоит снов:
То жабы квакают в своих гнилых озерах
И напугать хотят степных орлов».

Утро и вечер, солнце и мрак –
Белый рыбак, черный рыбак.
В мире как в море; и кажется мне:
Мы, словно рыбы, плывем в глубине.

В мире как в море; не спят рыбаки,
Сети готовят и ладят крючки.
В сети ли ночи, на удочку дня
Скоро ли время поймает меня?

«Радость, помедли, куда ты летишь?»
«В сердце, которое любит!»
«Юность, куда ты вернуться спешишь?»
«В сердце, которое любит!»

«Сила и смелость, куда вы, куда?»
«В сердце, которое любит!»
«А вы-то куда, печаль да беда?»
«В сердце, которое любит!»

Люди, мы утром встаем и смеемся.
Разве мы знаем, что день нам несет?
День настает, мы клянем и клянемся;
Смотришь, и вечер уже у ворот.

Наши сокровища – силу и смелость –
День отнимает у нас, уходя…
И остается спокойная зрелость –
Бурка, надетая после дождя.

Даже те, кому осталось, может,
Пять минут глядеть на белый свет,
Суетятся, лезут вон из кожи,
Словно жить еще им сотни лет.

А вдали в молчанье стовековом
Горы, глядя на шумливый люд,
Замерли, печальны и суровы,
Словно жить всего им пять минут.

Когда пороком кто-то наделен,
Мы судим, и кричим, и негодуем,
Мы пережитком дедовским времен
Все худшие пороки именуем.

Тот карьерист, а этот клеветник,
Людей клянущий в анонимках злобных.
Но деды здесь при чем? Ведь наш язык
В те времена и слов не знал подобных!

На сабле Шамиля горели
Слова, и я запомнил с детства их:
«Тот не храбрец, кто в бранном деле
Думает о последствиях!»

Поэт, пусть знаки слов чеканных
Живут, с пером твоим соседствуя:
«Тот не храбрец, кто в деле бранном
Думает о последствиях!»

Не верю в чудеса и провидение,
Но пусть вступает смерть в свои права,
Пускай возьмет меня в свои владения
И, взяв, отпустит года через два.

Чтоб, возвратившись из предела дальнего,
Я мог оставленное оглядеть,
К тебе вернуться, если ты печальная,
А если нет, так снова умереть.

Кипит котел, но пища не готова,
Судить о ней пока что не пора,
Поскольку вкус хинкала или плова
Нельзя узнать по запаху костра.

Пандур играет то сильней, то тише,
Но не спеши с сужденьем, погоди.
Покуда слов ее ты не услышал,
О песне торопливо не суди.

В ауле созывают джамаат,
Пусть праздник будет после трудных буден.
Сперва, как полагается, доклад,
Потом веселье: и пандур, и бубен.

Проходит время, тянется доклад
Об алкоголе, о труде, о счастье,
Не слыша бубна, и пандуры спят,
А люди ждут художественной части.

Вина приготовь, сухарей захвати –
Поделишься с другом в пути,
С собою кинжал поострей захвати –
Спокойнее будет идти!

Я вышел в дорогу, я вышел давно,
Лишь песню с собою взял.
С друзьями она – сухари и вино,
С врагами она – кинжал.

«О горные орлы, что вас влечет
Сюда, где снег в любое время года?»
«Мы ни тепла не ищем, ни щедрот,
Здесь высоту дарует нам свобода».

«О земляки мои, что вас влекло
Сюда, где трудно обуздать природу?»
«Нас привели не благо, не тепло –
Нам высота сулила здесь свободу!»

Пусть море говорит, а ты молчи,
Не изливай ни радости, ни горя.
Великий Данте замолкал в ночи,
Когда у ног его плескалось море.

Людьми заполнен берег или пуст,
Дай морю петь, волнам его не вторя.
И Пушкин – величайший златоуст –
Молчал всегда, покамест пело море.

Я у окна сижу дождливым днем.
За стеклами туман; на стеклах капли.
Дождь льет и льет, омыто все дождем:
Вдали хребты, вблизи дворцы и сакли.

Невидимо за сеткою густой
Ни то, что далеко, ни то, что ближе, -
Льет дождь, и, кроме жизни прожитой,
Закрыв глаза, я ничего не вижу.

Поэма окончена. Соткан ковер.
Но хвастать пока погодите:
Расправьте углы, оглядите узор,
Отрежьте торчащие нити.

Поэма дописана. Клин яровой
Запахан, но труд свой вчерашний
Еще огляди и пройди бороздой –
Остались огрехи на пашне.

Сидели старцы, сдвинув бурки с плеч.
Когда я слышал речи их и споры,
Я понимал, что, вдруг обретши речь,
Друг с другом так же говорили горы.

Когда я утром слышал смех детей,
Который оглашал весельем дали,
Я думал, речки родины моей,
Обретши речь, вот так бы лепетали.

«Ты играть разучилась, зурна.
Где былая певучесть и сила?»
«Нет, как исстари, песня звучна,
Это уши тебе заложило».

«Ты, зурна, мне теперь не мила,
Ты поешь равнодушней, чем пела».
«Я осталась такой, как была,
Это сердце твое очерствело!»

Рокочут ручьи, и гремит водопад,
Вдали исчезая где-то,
Смеются потоки, и реки шумят,
Как подвыпившие поэты.

Зачем ты шумишь и смеешься, вода,
Навеки свой край покидая?..
Я с печалью всегда, я молча всегда
Ухожу из родного края.

Много чувств бурлит в моей груди,
До сих пор ни с кем не разделенных.
Слов немало спит в моей груди
Лучше слов, уже произнесенных.

Выросший на зависть всем цветам
Дорогой цветок держу под спудом.
Золото, что я еще раздам,
Прячу в тайнике еще покуда.

Писал поэт стихи жене:
«Ты свет мой, и звезда, и зорька.
Когда ты рядом – сладко мне,
Когда тебя не вижу – горько!»

Но вот жена – звезда и свет –
Явилась, встала у порога.
«Опять ты здесь, - вскричал поэт, -
Дай мне работать, ради бога!»

Песня о любви большой
Не бывает велика.
Чувство краткое порой
Долгую рождает речь.

Сделав круг, орел степной
Улетает в облака.
Чтоб чирикать день-деньской,
Прилетает воробей.

Нетрудно в горе слезы проливать,
Но слезы в час беды сдержать трудней.
Прошедшее нетрудно проклинать,
О нем правдиво рассказать трудней.

Как гости, годы к нам приходят в дом,
И так бывает, - кто ж тому виной? –
Гостей хвалой встречаем, а потом
Клеймим и проклинаем за спиной.

Эй, человек с широкою спиной,
Уйди, не стой перед моим окном,
Не заслоняй собою свет дневной,
Уйди, не стой перед моим окном.

Там в мире – горы снежной белизны,
Там в море – парус в мареве дневном,
А мне видна лишь тень твоей спины,
Уйди, не стой перед моим окном!

Если дни – стволы древес,
Жизнь людская – это лес.
Сколько уж погублено, много ль еще не срублено
Деревьев в лесу моем?

Если день – один скакун,
Жизнь людская – весь табун.
Сколько их разбежалось, а много ль еще осталось
Коней в табуне моем?

Вот я у камина в доме дедовом,
Где огня давно не зажигали,
Кто когда-то здесь сидел-беседовал,
Те сюда воротятся едва ли.

Но во тьме темнеют камни сонные,
И садятся в полукруг мужчины,
Памятью моею озаренные,
Словно прежним пламенем камина.

Напрасно плачешь ты, меня ревнуя,
Несправедливо ты меня коришь.
Я, может быть, и вспомню ту, другую,
Когда мне ты обиду причинишь.

Верь, не она – хоть ты ее не хвалишь –
В моей судьбе играет злую роль.
Она и помнит обо мне тогда лишь,
Когда другой ей причиняет боль.

Кажется мне: все тускнеет и старится.
Все, что мне нравится, все, что не нравится,
Все разрушается день ото дня,
Все изменяется, кроме меня.

Жизнь отрезвляет нас время от времени,
Возраст карает нас время от времени:
Больно, когда замечаешь ты вдруг,
Как постарел твой ровесник и друг.

Горной речки глупая вода,

Почему же ты спешишь туда,
Где и без тебя воды немало?

Почему ты тянешься туда,

«Ранние гости недолго гостят», -
У нас говорят в народе.
Любовь еще утром явилась в мой сад,
Уж вечер – она не уходит.

«Я дал тебе, гостья, хлеб и вино,
Скорей уходи, не мешкай!»
«Я не гостья твоя, хозяйка давно», -
Отвечает она с усмешкой.

С письмом на промокательной бумаге,
Где очень просто обнаружить знаки,
Но далеко не просто их прочесть.

С чем мне сравнить мою любовь? Бог весть!
С первоначальным шепотом ашуга,
Когда поет он, не рождая звука,
Когда еще нет слов, но песня есть.

Только я подумал: нет сейчас
Удали, царившей здесь когда-то,
Как в андийской бурке мимо нас
Лихо пролетел джигит усатый.

Может статься, прав я не вполне
И не так уж безнадежно дело…
Те, кто рядом шел, сказали мне:
«Это был инспектор финотдела!»

Не печальтесь, кумык и эстонец,
Что народ ваш числом не велик.
Можно видеть из малых оконец
Океан и большой материк.

Пусть пространством одарен не щедро
Отчий край с незапамятных пор,
Могут быть необъятными недра
Невысоких разрушенных гор!

Зачем кривить душой, когда не раз
Бывало так, что шли мы на уступки?
Нас время гнуло, время било нас,
Мы совершали мелкие поступки.

Пусть будет жизнь трудна и не сытна,
Бери меня в любые переделки,
Но не прощай, Великая страна,
Ты никому из нас поступков мелких.

«Где, горянка, твои наряды,
Что ты ходишь в старом платке?»
«Я нарядам своим не рада,
Все лежат они в сундуке».

«Для чего им, горянка, мяться,
Для того ли они нужны?»
«Тот, пред кем бы мне наряжаться,
Не вернулся ко мне с войны!»

Я на земле, как в море, - то всплываю,
То вниз иду, где не видать ни зги.
Произношу какие-то слова я,
А вместо них лишь пена да круги.

Мы на земле, когда бывает туго,
Как в море, где не ходят корабли,
Плывем, и нет спасительного круга,
Нет маяка, нет берега вдали.

Люди, почему вы так медлительны?
Черепахи скупы на движенья,
Их медлительность не удивительна:
Черепахам жить сто лет, не менее!

Люди, почему вы так стремительно
Скачете, как зайцы в чистом поле?
Торопливость их не удивительна:
Зайцам жить всего пять лет, не более.

Махая над землей платком широким,
Нас поутру приветствует восход.
Махая над землей платком широким,
Прощальный знак закат нам подает.

Мне кажется: клонясь к земле все ближе,
Не солнце – сам я плавлю небосвод
И, опускаясь ниже, в свете рыжем
Сквозь слезы вижу свой былой восход.

Сердце джигита – горящий костер.
Девушка, будь осторожна:
Можно огонь погасить, разорить,
Искрой обжечься можно.

Сердце джигита – острый кинжал.
Девушка, будь осторожна:
Можно кинжал уронить, затупить,
Руку поранить можно.

Такие вершины и скаты бывают –
С утра до заката их свет озаряет.
Бывают такие ущелья и слоны,
Куда проникает лишь свет отраженный.

О солнце мое, золотое светило,
Чей склон, чье жилье ты собой озарило?
В какой я теснине на дне поселился,
Что свет твой поныне ко мне не пробился?

Жалко парня: дождик все сильней,
Дождь такой, что к ночи не уймется.
Должен парень с милою своей
Встретиться, да, видно, не придется.

Жаль девчонку: у своих ворот
Ждет она, девчонке не до смеха.
Дождик льет, и милый не идет.
Неужели дождь ему помеха?

Если бы мужчины гор
Обладали бы крылами,
То среди орлиных гор
Были бы они орлами.

Если женщины у нас
Обладали бы крылами,
Славился бы мой Кавказ
Горлинками – не орлами.

Что делать мне с сердцем моим? Оно
Твоей подчинилось воле,
С ним сладить теперь тебе мудрено,
А мне и тем боле.

Как ребенка, сердце мое брала
Ты в руки еще недавно.
Но ты его удержать не могла,
А я и подавно.

В горах ручьев и речек изобилье,
В ручьях и речках чистая вода.
Из ручейков и речек воду пили
Отары туч и облаков стада.

Я ждал тебя, прислушивался, ты ли
Идешь к ручьям, где чистая вода.
Но ты не шла к ручьям. К ручьям спешили
Отары туч и облаков стада.

С туч свинцовых белой стаей
Снег летит апрельским днем,
Но, увидев землю, тает,
Прилетает к ней дождем.

Я к тебе крутой тропою
Шел – сердитый человек,
И растаял пред тобою,
Как в апреле тает снег.

И снова плачет в дождь скала у моря,
О чем она, понять я не могу.
Скала не женщина, но сколько горя
Ей довелось увидеть на веку!

Смеется поле вешнее спросонок,
Играя с теплым ветром в чехарду.
О чем оно? Хоть поле не ребенок,
Что это поле знает про беду?

В селенье нашем не одно столетье
Петляет змейка маленькой реки.
Когда-то в ней плескавшиеся дети
Теперь уже седые старики.

А речка эта по лугам и склонам,
О времени забыв, на зависть нам,
Летит, журчит, смеется, как ребенок,
Звенит, лопочет, скачет по камням.

Дети плачут, а мы не можем
Их спросить и понять почему.
Я сегодня горюю тоже,
Отчего – я и сам не пойму.

Что-то жалобно воет ветер,
Дождик что-то не так идет.
В небе солнце что-то не светит,
У тебя что-то голос не тот.

Я лежу на траве. Издалека я
На аул гляжу в вечерний час.
В отдаленье огоньки мелькают –
Этот загорелся, тот погас.

Множество огней мерцает красных,
Множество мерцает золотых.
Светятся одни, другие гаснут,
Как сердца товарищей моих.

Даже незаметные песчинки
Ногу до крови сотрут в пути,
Попадут в чарыки иль в ботинки –
Вытрясай, а то нельзя идти.

Я, мой друг, стихов твоих до точки
Дочитать не мог, сказал: «Уволь».
Неуклюжие слова и строчки,
Как песчинки, причиняют боль.

В селенье, место отыскав повыше,
Я строил саклю, с корнем рвал траву.
Построил, пожил, а трава на крыше
Растет и словно шепчет: «Я живу!»

Как ни срывай в траву, она воскреснет
Не под ногами, так над головой.
И я сказал свое любимой песне:
«Будь схожа, песня, с горною травой».

Сердце мое – это праздничный стол,
Где пир всегда разливанный,
Я друга позвал, и друг мой пришел,
Ты пришла нежданно, незванно.

И встали мы пред тобой, молодой,
Как при торжественном тосте.
Ты стала хозяйкою, тамадой,
А сам я всего лишь гостем.

Я думал, деревья в цвету белоснежном,
А ближе подъехал – деревья в снегу.
Я думал, ты любящей будешь и нежной,
Попал я впросак, а уйти не могу.

Помчался я тропами горного края
И бурку не взял, а в ущельях дожди.
Моя дорогая, моя ледяная,
Скажи мне, что делать, согрей, пощади!

С тех пор, как встретились мы на земле,
Угомонились снегопады злые,
Растут цветы такие в феврале,
Как мы искали, встретившись впервые.

Весь год в садах весна белым-бела
Свой цвет роняет с яблонь к нам на плечи.
Я помню: на земле зима была
В последний раз до нашей первой встречи.

«Чего опечалился, что ты затих,
Мой попутчик, мой новый друг?
Что сдвинул папаху с бровей густых,
На полслове осекся вдруг?»

Так спросил я друга вечерней порой,
И друг мой к окошку прильнул:
«Есть гора за той далекой горой,
А за ней мой родной аул».

Как чабаны, вершины на рассвете
В больших папахах белых облаков,
И ручейки в снегу звенят, как дети,
Освободясь от ледяных оков.

Чуть слышится невнятный звон капели,
А в сакле на постели, у стены,
Старик больной вздыхает: «Неужели
Не будет больше на земле весны?»

Любовь, давай себя сравним с пандуром!
Я – дерево пандура, ты – струна…
Не быть ему ни радостным, ни хмурым,
Он мертв, пока не зазвучит она.

Любовь, давай себя сравним с кинжалом!
Ты – лезвие, а я твои ножны.
Я легковесен без тебя и жалок,
Ножны пустые в деле не нужны!

Твои слова – слова хорошие,
На сердце попадают мне,
Как гривенники, в воду брошенные,
Блестящие на самом дне.

И отражается несмелая
Твоя слеза в глазах моих,
Как в речке куропатка белая,
Что прячется в кустах густых.

Кругом говорят, я в любви тороват,
Кругом говорят, погулял я немало.
С одной, говорят, и с другой, говорят,
Грешил, говорят, добавляют «Бывало!»

Не верь, не грешил я, грешить не умел
С тех пор как я помню себя, дорогая,
Тебя лишь одну я любил и жалел,
Хоть так и не знаю, кто ты такая.

Мой сосед, глаза прищурив карие,
Говорил, мы слушали рассказ.
Вдруг с кувшинами горянка старая
Тяжко прохромала мимо нас.

И тогда старик, рассказ свой комкая,
Взглядом ту старуху до угла
Проводил и прошептал вдогонку ей:
«До чего же хороша была!»

Моя любовь – чинара – два ствола.
Один зачах, другой покрыт листвою.
Моя любовь – орлица – два крыла,
Одно взлетает, падает другое.

Болят две раны у меня в груди.
В крови одна, рубцуется другая.
И так всегда: то радость впереди,
То вновь печаль спешит, ее сменяя.

Я нравом неунылый человек,
Я грустен по твоей недоброй воле.
Когда метель зимою сыплет снег,
Она сгибает тополь в чистом поле.

Я нравом далеко не весельчак,
Но я согрет твоим теплом лучистым.
Когда весна рассеивает мрак,
Вновь оживает тополь в поле чистом.

Я не хочу тебе петь колыбельной,
Чтоб ты спокойно спала,
Встать я хочу над твоею постелью
И простоять досветла.

Буду я ночью осеннею, длинною
Молча хранить твой покой.
Кленом, склоненным над спящей долиною,
Тихой скалой над рекой.

Боюсь писать стихи. Вдруг, их прочтя,
Другой, меня достойней и моложе,
Тебя полюбит тоже не шутя.

Я о тебе, кто мне всего дороже,
Боюсь писать. Вдруг кто-нибудь любя,
Заговорит с другой, любимой тоже,
Словами, что нашел я для тебя.

Ты права, с годами я мрачнею,
Нет у нас того, что раньше было.
Раньше я с тобой делился всею
Радостью, что юность мне дарила.

Верь, не стал я хуже, хоть делюсь
И не всем с тобою, как вначале,
Просто огорчить тебя боюсь,
Разделив с тобой свои печали!

Слово скажи, погляди на меня,
Знак мне подашь – я взойду на вершину,
Скажешь – я брошусь в объятья огня,
Брошусь в морскую пучину.

Я обойду половину земли.
Имя прославлю твое, дорогая.
Сделаю все, только ты повели
Да поцелуй, провожая.

Если бы любовь на дно
Бросил бы я в море,
Пересохло бы оно,
Рыбакам на горе.

Если б страсть мою взяла
Эта ширь без края,
То сгорела бы дотла
Вся земля родная.

Высокие травы родимого края
Июльское солнце сжигает дотла.
И я, как трава, увядаю, сгораю,
Хоть мне твоего не хватает тепла.

От ливня июльского никнет пшеница,
Всплывает на озере донная муть.
А мне бы напиться, а мне бы напиться,
А мне бы в бездонных глазах утонуть.

Целуются пары под старыми вишнями,
Мне слышится вечером шепот невнятный.
О, первые встречи и клятвы чуть слышные,
Уже вы далеки, еще вы понятны!

Весеннее вишенье, ночи безлунные,
Те ночи, когда мы чисты и крылаты,
На скверах деревья состарились юные,
Где первые клятвы шептал я когда-то.

Когда, бывало, опускался вечер,
Набросив шубу на громады скал,
Своим тулупом мне окутав плечи,
Отец меня на крышу поднимал.

Белеют на висках моих седины,
Но, кажется, гляжу я до сих пор,
Укутанный в отцовскую овчину,
Все с той же крыши на громады гор.

«Эй, красавица, я не пойму,
Что глядишь ты грустно и сурово?»
«Чтобы выйти к другу своему,
Нет платка, нет платья дорогого!»

«Ну, а ты, дурнушка, что грустна,
Шаль твоя нова, шелка искрятся?»
«Что шелка, зачем мне шаль нужна,
Если не пред кем мне наряжаться».

Еще давным-давно, себе на горе,
Я посвятил тебе свой первый стих,
Смеялась ты и вышла замуж скоро:
Муж – милиционер в чинах больших.

Я стал поэтом. Ты считаешь это
Своей заслугой. Что тебе сказать?
Когда ты можешь создавать поэтов,
Супруга научи стихи слагать.

Горной речки глупая вода,
Здесь без влаги трескаются скалы,
Почему же ты спешишь туда,
Где и без тебя воды немало?

Сердце, сердце, мне с тобой беда,
Что ты любящих любить не хочешь?
Почему ты тянешься туда,
Где с тобою мы нужны не очень?

Не затем пишу, чтоб забавляла
Песнь моя любимую мою.
Я хочу, чтобы друзьям в бою
Песнь моя сражаться помогала.

Не затем пишу, чтоб забавляла
Песнь моя подвыпивших гостей.
Я хочу, чтоб родине моей
Песнь моя трудиться помогала.

Разбуженный любовью на рассвете,
Пишу стихи о милой, но она
К ним равнодушна, и в минуты эти
Лежит в объятьях сладостного сна.

Всю ночь не льну я головой к подушке,
Пишу во гневе, недруга кляня,
А недруг веселится на пирушке,
Не вспоминая даже про меня.

«Эй, кошка, куда ты несешься опять?»
«Бегу от собаки, что гонит меня!»
«Эй, пес, кто тебя заставляет бежать?»
«Охотничий посвист да топот коня!»

«Эй, конь, отчего твой стремительный бег?»
«Вздымается плеть седока надо мной!»
«А ты целый век что спешишь, человек?»
«Когтит меня время, трубя за спиной!»

«Огненна одна нога у лжи,
Лед второй испытан в смертном деле.
Как же не обуглились, скажи,
Наши души? Не заледенели?»

«Щит вздымая над душой людской,
Правда руку пламенно простерла
И схватила ледяной рукой
Ложь коротконогую за горло!»

«Смотри: он сед, как выси гор,
А роль избрал лжеца отпетого!»
«Чей он отец? Еще позор
На сына ляжет из-за этого».

«Глянь: молод он, а как матер,
Ложь мелет с хитростью бесовскою!»
«А чей он сын? Еще позор
Падет на голову отцовскую».

Если дружбы ты верен заветам,
То хотел бы я знать, для чего
Ты настраивал струны при этом
На пандуре врага моего?

Небеса над горами едины
И для ворона, и для орла.
Но ни разу, хоть вечность прошла,
Не видали их вместе вершины.

СОВЕТ
МОЛОДОМУ ПОЭТУ

Послушай, друг мой, дельного мужчину
И, словно саблей, росчерком пера
Сам отсеки пустую половину
От тех стихов, что сочинил вчера.

Ты вспомни, как повисла от раненья
У Алибека храброго рука,
И он ее отсек в пылу сраженья,
Чтоб не мешала, молнией клинка.

Пахарь я, и, помню, слышал повесть,
Что, уйдя по пояс в облака,
Возлежит весь шар земной, покоясь
На рогах вселенского быка.

А сегодня в мире так тревожно,
Что казаться стало под луной:
Возлежит, покоясь ненадежно,
На рогах быка весь шар земной.

Не пора ль, Емельян Пугачев,
Объявить наравне с Салаватом
Удалого тебе Шамиля
Соподвижником или собратом?

Ты престолу царицы грозил,
И в стране тебя славой венчали.
А Шамиль, хоть сражался с царем,
Оказался как будто в опале.

Шамиль отвагу не давал в обиду,
И нашивали, чтобы ведал срам,
В горах на зад трусливому мюриду
Клок войлочный, как повелел имам.

Эй, стихотворцы робкого десятка,
Когда бы славный здравствовал приказ,
То к заднице пришит был для порядка
Клок войлочный у каждого из вас.

Вдвоем при звездах, словно при лампадах,
Аллах и я, беседуя, сидим.
То сходимся во мнении мы с ним,
То спорим и расходимся во взглядах!

Насупясь, он корит меня в грехах,
И голову склоняю я в печали,
Но говорю, вздыхая: «О, аллах!
Бываешь сам ты справедлив всегда ли?»

ИЗ АВТОБИОГРАФИИ

Явилась Муза мне на милость,
Но дунул черт во все нутро -
И словно в бездну провалилось
Мое невечное перо.

Вздыхал я: «Экая досада,
Ведь было здесь оно вчера».
А Муза оказалась рада
Пропаже моего пера.

Нас никто за милость не осудит
Нынешней и завтрашней порой.
Если гнев моим стремянным будет,
Окажусь во прахе под горой.

Прояви, душа моя, усердье,
Безотказно, по любой поре
Пусть подаст совет мне милосердье,
Чтоб стоял шатер мой на горе.

Ты счастлив тем, что многие года
Живешь спокойно, с бурями не споря,
Друзей не знаешь, то есть никогда
Ни с кем не делишь радости и горя.

Но если даже прожил ты сто лет
И голова, как мудрость, поседела,
Тебе при людях говорю я смело,
Что не родился ты еще на свет.

«Не бойся врагов, стихотворец! Взгляни,
Как верных друзей твоих много везде!»
«А если в день черный изменят они?»
«Не бойся! Жена не оставит в беде!»

«А если изменит жена?» - «Ничего!
Есть отчие горы в рассветном дыму».
«Чего же бояться тогда?» - «Одного:
Опасной измены себе самому!»

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

Что не бывает в наши лета?
И я поныне не забыл,
Как враждовали два поэта
И как их третий примирил.

Былые схватки позабылись,
И оба, эка благодать,
Они в борьбе объединились
И стали... с третьим враждовать.

Как струн ни касайся, останусь я хмур
Коль рокоту моря не вторит чунгур.
Как песню ни пой - холодны в ней слова,
Когда не шумит в них под ветром трава.

И тот не художник, хоть выбился в свет,
Который не создал еще твой портрет.
И книге короткая жизнь суждена,
Когда о тебе умолчала она.

Песнь моя, бок о бок с ложью
Ни к вершине, ни к подножью
Не лети в кругу годин,
Знай: до бездны шаг один.

Песнь моя, во имя чести
Не пируй ты с ложью вместе,
Небо гром метнет на вас,
Пропадешь, не ровен час!

«Все в мире плохо и порядка нет!» -
Сказал поэт и белый свет покинул.
«Прекрасен мир», - сказал другой поэт
И белый свет в расцвете лет покинул.

Расстался третий с временем лихим,
Прослыв великим, смерти не подвластным.
Все то, что плохо, он назвал плохим,
А что прекрасно, он назвал прекрасным.

«Спрячь меня, дорогая,
Я весь леденею от страха.
Что мне делать, скажи?
Сына ты пожалей…»

«Сбрей усы, мой сынок,
Брось кинжал и папаху,
В мой платок завернись
И в могилу сойди поскорей».

«Пошли со мной, джигит!» - «Куда?»
«Связала бы твой рот оскома.
Когда спешишь спросить «куда?» -
То лучше оставайся дома!»

«Пошли со мной, джигит!» - «Пошли!»
«Да будет верный и бедовый
Во всякий час в любой дали
Друг у тебя, на все готовый!»

«Что исподлобья смотришь ты, дружище,
Иль плох аул?» - «А разве он не плох?
Надгробья покосились на кладбище,
Вокруг могил растет чертополох».

«Как нравится тебе аул, дружище?»
«Достоин самой доброй он молвы:
В нем белют камни на родном кладбище
И на могилах не растят травы».

Божественной достигнув высоты
И отражая дней своих приметы,
Художники сумели на холсты
Перенести библейские сюжеты.

Пишу в стихах, любовью обуян,
Я образ твой, хотя запрет на это
Давным-давно как наложил Коран,
Но страсть моя сильней его запрета.

Под луною

Не лучший я из тысячи других,
Но ты, когда-то встретившись со мною,
Вообразила, будто под луною
Из тысячи я лучше остальных.

Не худший я из тысячи, поверь,
Но ты моей ослеплена виною,
И потому из тысячи теперь
Кажусь тебе я худшим под луною.

Как будто бы зажженная свеча,
Та женщина возникла предо мною,
И на нее, как стоя пред стеною,
Я из-за твоего гляжу плеча.

Назначил бы свиданье под луной
Владелице пленительного взгляда,
Но между этой женщиной и мной
Ты – непреодолимая преграда.

Если ты мужчина, узаконь
И предай огласке повсеместной,
Что мужское сердце – это конь,
Скачущий в горах над самой бездной.

Женщина, а ты мне подтверди –
Это ведь не вымысел, а правда, -
Что плывет у женщины в груди
Колыбель, покачиваясь плавно.

И может быть, впрямь от любовного зова
До черного дня и заплаканных глаз
Все так для тебя изначально и ново,
Хоть было до этого тысячу раз».

Наступили весенние дни,
Снова птицы ворвались в дубравы,
Ничего-то не знают они
О великом недуге державы.

Был когда-то беспечен я сам,
Походя на веселую птицу.
Нынче внемлю иным голосам,
И слеза прожигает страницу.

Почто не приходите нынче ко мне,
Стихи, не рожденные из-за боязни?
- Из племени мы воробьиного разве,
Чтоб взмыть, когда сокола нет в вышине?

Любовь, что покинута в страхе была,
Прости и вернись, позабыв о печали.
- Я звездного рода, оценишь едва ли
Приход мой теперь, если сгинула мгла!

Был я кровными долгами
Облечен.
И бой вести
Рвался с давними врагами
У товарищей в чести.

И не думал, что способен
В соплеменном мне краю
Верный друг, как недруг злобен,
В спину выстрелить мою.

О радио, ты бога не гневи,
Восьмиминутный даровав мне срок,
Чтобы восьми избранницам в любви
Восьмого марта я признаться мог.

Восьми минут не мало ли на них
Или минутой обойдусь вполне?
Не мало ли мне женщин восьмерых,
А может, и одной куда как много мне?

Поэтом не был я, когда с вершины
Твое влюбленно имя прошептал.
И песнею с той памятной годины
Оно слывет, уплыв за перевал.

Изречь немало, сделавшись поэтом,
Напевных слов мне было суждено,
Но не твое ли имя в мире этом
Есть лучшее, что мной изречено?

В подножье гор и около вершин
Сливаются,
достойные родства,
Полуденных небес ультрамарин,
Полуденного моря синева.

Сквозная даль,
ты облаков не хмурь
И белый парус предо мною вскинь…
Какая неизбывная лазурь,
Какая удивительная синь.

– Что хмуришь брови, словно от недуга?
– Обидел тот, кто мне дороже всех.
– А ты прости великодушно друга,
Еще, поверь, он искупит свой грех.

– Пускай бы лучше тот меня обидел,
Кто слыл врагом и честно ненавидел,
В печали я не опустил бы крыл,
А друг обидел – белый свет не мил.

Товарищи далеких дней моих,
Ровесники, прожившие так мало!..
Наверное, остался я в живых,
Чтоб память на земле не умирала.

На поле боя павшие друзья -
Вас было много, страстно жизнь любивших.
Я ведаю: в живых остался я,
Чтоб рассказать о вас, так мало живших.

На неведомых перронах
Выхожу я из вагона
На коротких остановках:
Вдруг увижу я тебя!

В дальних странах незнакомых,
На чужих аэродромах
Выхожу: вдруг ту увижу,
Что похожа на тебя!..

Жизнь капризна. Мы все в ее власти.
Мы ворчим и ругаем житье.
...Чем труднее она, чем опасней -
Тем отчаянней любишь ее.

Я шагаю нелегкой дорогой,
Ямы, рытвины - только держись!
Но никто не придумал, ей-богу,
Ничего, что прекрасней, чем жизнь.

Все людям снится: радость, грусть
И прочный мир в дому...
Но только наши встречи пусть
Не снятся никому.

Пускай никто о нас с тобой
Не ведает вокруг -
Про наше счастье, нашу боль
И песни первый звук...

Чем больше и ярче весна –
Тем пение птиц веселее.
Но песнь их умолкнуть должна,
Едва лишь земля побелеет.

Чем снег тяжелей у крыльца
И чем безнадежней ненастье –
Тем трепетней песни певца,
Тем больше тепла в них и страсти.

Мой друг не пишет мне писем,
Мой друг не пишет мне писем.
Я сам пишу себе письма,
Как будто пишет мне друг.

Я письма читаю соседям,
Я письма читаю соседям –
Прекрасные добрые письма,
Которых не пишет мне друг.

Я проснулся на рассвете –
В небе ни единой тучи.
А вчера был дождь и ветер,
Мир был весь в слезах горючих.

Кто ж так высоко-высоко
В небо поднялся с метлою
И подмел в мгновенье ока
Небо, скованное мглою?

Размытые контуры скал –
День туманный и мглистый с рассвета.
Он пришел к нам, спустился, настал,
Но солнце оставил где-то.

Он похож на коня, что во мгле
Возвращается с поля сраженья,
Оставив лежать седока на земле
Без движенья…

Если в доме своем говорю - говорю я с тобой,
А когда я молчу - говорю я с землей голубой,
Говорю с нашим веком и с миром, когда я молчу,
Обращаюсь к родимым горам, и к волне, и к лучу…

А в пути говорю со вселенной - когда говорю,
А когда я молчу - значит, подле тебя я парю
И с тобою одной говорю - не с простором морей,
С моей утренней песней и сказкой вечерней моей…

Порою на волну похож я, что летит,
Бросается вперед, препятствия все руша,
Кидается, спешит, как будто предстоит
Великие дела ей совершить на суше.

Но вдруг - стремглав назад, испуга не тая:
Да можно ли так жить, от моря отрываясь?!
Порою, Дагестан, теряю силы я,
Когда я о скалу твою не опираюсь.

Печальный мой сосед, ты говоришь о том,
Как мне везет во всем - со мной судьбы, мол, милость...
Ты так не говори: встречался я со злом
Так часто, что тебе такое и не снилось...

Счастливый мой сосед, рассказываешь ты
О горестях моих, о бедах, о печали...
Ты так не говори - ведь больше доброты,
Чем встретил в жизни я, ты повстречал едва ли.

Проклятие тебе, кинжал мой, коль из ножен
Я выхвачу тебя до часа слез и бед.
Проклятие тебе, мой стих, знай - ты ничтожен,
Когда ты просто так - пустой душою спет...

И дважды проклят будь, коль в час жестокой брани,
Кинжал мой, отдыхать ты будешь на стене.
И дважды проклят будь, в дни грозных испытаний,
Мой стих, коль станешь ты держаться в стороне...

Обременен печалями, сразиться
С тобою, соловей, я не смогу…
С моим напевом твоему не слиться -
Не знавшему тоски ветвей в снегу.

Тебе желанен теплый край в лазури,
Мне дорог гор моих суровый склон,
Где в мрак и стужу пели на пандуре -
Что из засохшей ветви сотворен…

Что красиво в горах - за пределы беру Дагестана:
Вот, мол, мы, - что имеем и чем мы гордимся по праву.
Красоту на чужбине - в пределы несу Дагестана:
А вот это они, мол, творят человеку на славу.

Нет на свете народов плохих - это знаю на деле…
Всем любовь свою щедро дарите - и нежность, и дружбу.
В мире нет языка, на котором бы песен не пели,
Этой музыке жизни внимая - бросайте оружье!..

Быть домом должен всякий дом,
Дорога быть должна дорогой.
И рогом - рог, и стих - стихом,
И этих истин ты не трогай.

Нет в очаге огня - беда,
Какая б ни была причина.
Конь должен быть конем всегда,
Мужчиной должен быть мужчина.

Запомни, песня, что трястись тебе
В одной телеге с ложью неуместно:
Столкнет с телеги на крутой тропе -
Сломаешь шею, скатываясь в бездну.

Запомни, песня, ты жилья не строй,
Сдружась с обманом, ни за что на свете:
Даст крыша течь весеннею порой -
И рухнут стены, лишь подует ветер.

Май. Травы подымаются все выше.
Стоит седая женщина на крыше - сын на войне убит…
Другая с родника бредет устало,
Его невеста, что женой не стала… Сын на войне убит…

Смеются дети, как везде на свете,
Не им рожденные смеются дети… Сын на войне убит…
Весна, поля, и песни, и отары,
Все без него - и молодой и старый… Сын на войне убит…

Мне нужен колокол стозвонный,
Чтобы в бездонной вышине
Он пел о радости бессонной,
Когда приходишь ты ко мне.

Мне нужен колокол огромный,
Чтоб ночью он и среди дня
Гудел о грусти неуемной,
Когда уходишь от меня.

Ветер в дом врывается с простора,
Проникает сквозь окно и дверь.
Наши несогласия и споры
С улицы впустили мы, поверь.

В комнату ни снег, ни дождик летний
Не слетают: здесь тепло и свет.
Эти разговоры, эти сплетни
С улицы: у нас их дома нет...

Утро моей жизни! Не измерить,
Сколько я с друзьями ликовал.
Вечер моей жизни! Не поверить,
Как я в одиночку тосковал...

Небо, звезд не зажигай ты лучше,
Пусть они исчезнут без следа...
И меня рассказами не мучай
О друзьях, ушедших навсегда...

Был рад отец и радостны соседи,
Когда я появился на земле.
Еще бы, новый горец есть на свете -
Событие немалое в селе.

О, как мне жить и петь, скажи на милость,
Все думаю не в шутку, а всерьез:
Чтоб радость та вовек не омрачилась,
Что я своим рождением принес...

Сердце мое - в огне, сердце мое - в огне...
Крыльев нет у меня - с сердцем что делать мне?..
Крылья есть у меня, чувствую за спиной,
Как высоки хребты, вставшие предо мной!..

Горы я одолел, горы перелетел...
Моря гудит простор: есть ли ему предел?..
Тяжки пути любви, нет тех дорог трудней -
Сколько преград пред ней... Сколько преград пред ней…

Отцовские плечи... Я помню те дни как сейчас:
Когда, как на скалы, мальчишкой взбирался на вас,
И сверху все видел, что нам показали отцы,
И видел иные начала, иные концы...

Отцовские плечи... Простор обошел я земной,
Но те же утесы все так же крепки подо мной...
И вижу все то, что отцы показали вдали,
Вижу и то, что отцы увидать не смогли...

На целом свете хлеба нет вкусней,
Чем выпеченный матерью для сына...
Огня нет в мире жарче и светлей,
Чем матерью зажженный в мгле камина.

Прекрасней материнской песни нет,
С душой моей созвучной и согласной.
На всем ее любви высокий свет:
О матери я думаю всечасно...

Люди - мы мешки, мешки точь-в-точь,
А Земля - груженая подвода.
Белый конь и черный - День и Ночь -
Тащат эту ношу год за годом.

По путям, где ямы и витки,
По крутой дороге и неровной,
Чтоб в конце дороги те мешки
Высыпать в один сундук огромный.

Пела на скалах высоких ты с бубном в руках -
С детства та песня мне в душу навеки запала.
Пела, на крыше застыв, с малышом на руках,
В сердце моем эта песня жива - не пропала...

Пела ты песню, склонясь у могильных камней...
Мчатся, летят журавли мои в дальние дали...
Нет твоим песням конца в беспредельности дней,
В смене веков все звучат, как извечно звучали.

Средь скал этих грозных рожденные дети:
Кто гибнет в младенчестве, кто остается.
Но те, что остались, - остались навеки,
В папахах, на брови надвинутых низко.

О край мой, привычный к напевам пандура,
Как много оборвано струн твоих звонких,
Как много забыто мелодий неспетых,
Но те, что остались, - остались навеки.

Я влюбился - дайте мне коня!
Нет преград отныне для меня.
Дайте мне кинжал - в руках моих
Сталь его смягчится в тот же миг.

Я влюбился - дайте спеть, молю!
Так спою - что мир ошеломлю!..
Мне б еще лишь день один прожить -
Смерть меня не сможет устрашить...

О луна, кто тебя пополам разрубил?
Половина плывет в небесах меж светил.
А другая - точь-в-точь, ясно видится мне -
Проплывает по глади морской в тишине...

Не пойму я, где подлинник, где перевод...
Но на всех языках тебя ночь напролет
Миллионы читают - глаза и сердца -
И не могут никак дочитать до конца.

Задумавшись, иду тропой лесной,
Под шорох трав вечерний, полусонный.
И вдруг - прозрачный пруд передо мной,
Деревьями лесными окруженный.

Я будто бы проснулся... И внизу
Деревья те же вижу, что в лесу,
Но мне стволов не тронуть на ходу...
Мечты мои - деревья те в пруду...

Наверное, наша земля не кругла:
Ведь слишком пути ее кривы!
Один на плечах ее жаждет нести,
Другой ее топчет спесиво.

Наверно, не вертится наша земля -
Войдите в ее положенье:
Кто тянет вперед, кто толкает назад -
И только мешают круженью.

Я в горах, где стелется туман,
Видел, на спираль тропинки глядя:
Впереди ишак. За ним баран.
Конь и человек шагают сзади.

На дорогах самых разных стран
Вижу я порой картину эту:
Впереди ишак. За ним баран.
Лошади и люди сзади где-то.

Смерть сама по себе не пугает меня:
Просто - главную песнь я еще не допел
И любимой своей до последнего дня
Настоящего слова сказать не успел...

И ни миру, ни времени я до конца
О тебе, Дагестан, не успел рассказать,
Одного хитреца, одного подлеца
Не сумел осадить, не сумел наказать...

В женщине, скажи, какой черте
Придаешь особое значение?
- Женщина во всем на высоте,
Принимаю все - без исключения.

Спрашивают: - Более всего
Что тебе, скажи, в мужчине нравится?
- Украшает мужество его,
И любовью к женщине он славится.

Молчать о болезнях даю себе слово,
Прекрасную женщину вспомнив одну...
Пускай я старею - «Ну, что ж тут такого?..» -
Шепчу я, далекую вспомнив весну.

Пускай я умру - не забуду тот поезд,
В котором я ехал с тобою три дня.
Пусть будет мороз и сугробы по пояс -
Но только и я ведь сидел у огня...

Множество талантливых поэтов
Время позабыло оттого,
Что в их песнях, вдохновенно спетых,
Не было Кавказа своего.

И немало воинов бесстрашных
Позабыто временем уже:
Не было у них, стальных, отважных,
Ни отца, ни матери в душе...

ВОСПОМИНАНИЕ

Напали с громким лаем на меня
Собаки чуть не со всего селенья:
Хорошее нашла увеселенье
Собачья свора среди бела дня!

«Ты не пугайся! - мне сказал отец. -
Они между собой перегрызутся,
Да и к тебе покорно приплетутся,
Зализывая раны, под конец...»

Уходят годы. И снега с высоты
Слетают над старым и малым
И прячут зеленые наши мечты
Под белым своим покрывалом.

Но счастье в другом... Повелось испокон -
Растают снега неизбежно,
Наследникам нашим - и это закон -
Останутся наши надежды.

Один бокал я выпил - мелодия явилась,
Второй бокал я выпил - лилась она и длилась.
А третий раз я выпил - и песня задрожала.
Еще раз выпил - песнь со страхом убежала.

Потом я у пустого решил спросить бокала:
Где музыка, скажи мне, с мелодией что стало?
Бокал ответил: песня разута и раздета,
Хмельная и больная, чуть слышно стонет где-то.

Дождь делает что хочет,
Его попробуй тронь!
Повсюду ветер бродит,
Как без уздечки конь.

Ты, человек, не ветер,
Не дождь - твои слова:
Пусть их диктует сердце
И правит голова.

Кто знает меня лучше, чем я сам?
Лгуны, в лицо мне вдохновенно льстящие?
Кто знает меня лучше, чем я сам?
Злодеи, за спиной моей свистящие?

Сам прокурор себе я и судья,
И сам врачую я свои болезни.
Все раны исцелят - уверен я -
Мои года, мои стихи и песни.

Есть боевое знамя
У каждого полка -
Хранит его в сраженьях
Солдатская рука.

Есть боевое знамя
У каждого певца -
Любовь храню, как знамя,
До самого конца.

О, птицы, о чем ваша песня, скажите?
- Она о птенцах с незапамятных пор.
- Деревья, а вы отчего так дрожите?
- От страха, что головы срубит топор.

О, дети, кого вы все время зовете?
- Конечно же маму - всегда и сейчас.
- Колеса, скажите о вашей заботе!
- Погода да путь - две заботы у нас.

С самим собой поговорю сперва,
Потом с тобою говорить я стану,
И если примешь ты мои слова,
Тогда уж обращусь я к Дагестану.

Отца мне нарисуйте, чтоб воочью
Его я видел - не с пером в руке,
А проходящим по ущельям ночью
С неугасимым фонарем в руке.

И мать мне нарисуйте, но не где-то
У очага, у родника в горах,
А странствующую по белу свету
С новорожденной жизнью на руках…

Жизнь не вечна! - камни уверяют,
Падая и скатываясь в бездну.
Словно камни, скатываясь в бездну,
Годы жизни это повторяют.

Дождь в окно стучится - не к тебе ли?
Дождь стучится, словно клювом птица.
Вечна жизнь!.. Жизнь вечно будет длиться -
Так мы думаем от колыбели.

Еще не разразился дождь над нами,
А я ищу и бурку и папаху.
Еще костра не разгорелось пламя,
А я готов сорвать с себя рубаху.

Те, что змею вдруг повстречали летом,
Зимой простой веревки опасались…
А я веревки видел этим летом,
Что змеями зимою оказались.

Сын ни один не умер от того,
Что следовал отцовскому завету.
Срубивший старый ствол минувшим летом
Погиб, попав случайно под него.

Поступков глупых тот не совершал,
Кто материнских слушался советов.
Унес поток бурлящий прошлым летом
Того, кто уши пальцами зажал.

В любое время - в солнце и в туман,
И в час любой с рассвета до рассвета
Спроси: как он живет, твой Дагестан?
И я тебе три разных дам ответа.

Один - в мечтах, но нет мелодий в них,
Другой - в любви, но с мыслями не связан.
Лишь третий - воедино в добрый миг
Слил и любовь, и музыку, и разум…

Да, ты ушла, ты победила,
Нелегким оказался спор.
Себе бросаю через силу
Тебе назначенный укор...

Обезоружила умело
Меня - и скрылась, не любя.
Я сам в себя пускаю стрелы,
Что подготовил для тебя.

Сосна в лесу осталась
Зеленой и зимой.
Что молод я и зелен,
Мне кажется порой.

В ущельях горных речки
Бурлят и подо льдом.
Стихи свои читаю
В горенье молодом.

Я слово скажу, повторю его вновь, -
И небо с землею сольется…
Какая упрямая штука любовь!
Она надо мною смеется…

Я слово скажу - велика его власть:
Волна в поднебесье взлетает...
Какая же штука упрямая – страсть:
Сама себя богом считает!

Проходит жизнь - и дни, и вечера...
Вчерашние ошибки исправляет
Проходит жизнь. «А где ты был вчера?» -
Вопрос один и тот же повторяет.

«Где был вчера?» - настойчиво жена
Гуляку мужа спрашивает в раже...
Проходит жизнь... «Где был?» - твердит она...
Когда же я отвечу ей? Когда же?

В свинцовых дождях, в полыханье огня и в крови
Ахульго вершину сто дней храбрецы защищали…
Я всю свою жизнь защищаю вершину любви
И не уступаю ее ни в беде, ни в печали.

Не то что двуглавый - стоглавый орел при своей
Невиданной мощи сюда не сумеет подняться,
В заложники эта вершина не выдаст детей,
И белому флагу над ней не дано развеваться.

По склону вниз дней катится арба...
Вверх тащится арба твоих стремлений:
Стремленья - как жестока к ним судьба! -
Они - руины прежних укреплений...

И вот висит в бессилии крыло,
И радость птицей пролетает мимо:
Прозренье запоздалое пришло
Как сновидение - неуловимо...

О годах минувших, что промчались,
О своем здоровье не печалюсь.
Но порою к сердцу боль подступит:
Новый день наступит - не наступит?...

Не грущу о песнях, мной не спетых, -
Кто-то их споет когда-то, где-то...
Но в осенний день душа томится:
Неужели дождь не прекратится?..

Ко мне заходит некто. И с порога
Приветствует - и ходит взад-вперед.
Вокруг глядит внимательно и строго
И властно руки мне на грудь кладет...

Ты, верно, врач, что, силы не жалея,
Печешься обо мне - из ночи в ночь?
- Нет, я не врач, я смерть твоя... Позднее
К тебе приду я... - И уходит прочь.

Какой урожай возрастит твое поле, о Время,
Для жизни живой, для грядущего нового дня?
Каких народишь ты детей, что за новое племя
В другое шагнет – но, увы, без меня?..

Не раз и не два мы к глазам подносили бинокли,
Но завтрашний день – как туманом окутанный лес…
Байкал, озаренный лучами, ему не урок ли
Наш Каспий?.. А Каспий шумит, чтоб Байкал не исчез.

Я у дорог содействия просил:
«Мне без друзей, поверьте, свет не мил,
Их приведите!..» «Заняты друзья…

Сочувствия прошу я у дверей:
«Пусть вас друзья откроют поскорей!..»
«Да мы не прочь. Но… заняты друзья…
Когда-нибудь… Сейчас никак нельзя…»

Три дочки и жена – смотрите-ка,
Четыре критика в дому.
Что я не принимаю критики –
Кто выдумал, я не пойму!

Они за все меня упорно
Бранят – послушали бы вы!..
А я внимаю им покорно,
Не поднимая головы.

Что явилась весна – я не понял,
Хоть о том возвестили мне птицы.

Я любви моей первой зарницы.

И что осень пришла – я не понял,
Хоть и травы повсюду увяли.
Не заметил, покуда не вспомнил
Я любви своей первой печали.

Зло что есть силы лупит в барабаны:
Мы пляшем, стонем, крутим жернова…
Как трещина в скале, зияет рана
В груди… Ее зажав, плетусь едва.

Зло на зурне играет: на концерте
Рождаемся и гибнем, как в бою.
Воюем от рождения до смерти…
Прикрыв ладонью рану, я пою.

Как ты ни пой – напев не радует меня,
В котором духа нет растений горных.
Как ни играй – во мне не разожжешь огня,
Когда не слышу гула волн упорных.

К чему мне холст, хоть столько краски извели
Творцы, что твой портрет не сотворили.
Смотри, как много книг валяется в пыли,
Что о моей любви к тебе не говорили…

Любовь, тебя узнав, я суть вещей постиг:
Творения певцов и гибель храбрецов…
О песня, понял я, коснувшись тайн твоих,
Кто утонул, а кто доплыл в конце концов.

Весь в вашей власти я. Мне трудно… Но хочу,
Чтоб было так всегда, - подвластным быть и впредь!
Любовь, ты песнь моя, которую шепчу,
Которую боюсь я в полный голос петь.

Да здравствует, злу вопреки,
Мир света, что неповторим,
Два глаза твоих, две руки,
Два слова, что мы говорим…

И век, что так сложен и прост,
И день, когда ты родилась.
Да здравствуют тысячи звезд,
Которые смотрят на нас.

Когда б ты знала обо мне все с самого начала
И до конца, меня бы ты вовек не огорчала.
Но раны у меня болят, не легче мне нимало, -
Ты нанесла их оттого, что ты меня не знала.

Когда б ты знала обо мне все, что со мною было,
С начала до конца, - вовек меня б не полюбила,
И жизнь моя в угрюмой мгле извечно б пребывала…
Как ликовал я оттого, что ты меня не знала.

Хоть не для всех порою жизнь сладка,
Но любят ее все. Во все века.
Хоть на тебя и злюсь, тебя хулю,
Но все равно вовек не разлюблю.

Мне холодно. Дождь хлещет навесной.
А я, чудак, - я снега жду весной.
Вредней тебя во сне и наяву
Мне не сыскать… А я тебя зову…

Вечером была ты так красива –
Сердце вмиг мое затрепетало.
Темнота меня не обманула,
Утром ты еще красивей стала.

Ты была весною так красива,
Ярче солнца предо мной блистала…
И вена меня не обманула,
Ты зимой еще красивей стала…

Когда ты уходишь – так худо
Становится мне в тот же час!
А сердце – как перстень, откуда
Вдруг выпал бесценный алмаз.

Когда ты уходишь – простые
Дела усложняются вдруг.
Глаза мои – гнезда пустые,
Что птицы оставили вдруг.

Если утром солнце не светило –
Вечером светить оно не станет.
Но не говорю «Прощай!» надеждам –
Ведь любовь и днем и ночью светит…

Если не цвели цветы весною –
Уж зимой не расцветут подавно.
Но не говорю «Прощай!» любимой –
Ведь любовь цветет в любое время.

Говорят, если сеять любовь неустанно –
То поднимутся рощи и чащи любви…
Почему же так голо в горах Дагестана?
Вся любовь моя – здесь: назови, позови…

Говорят, от горячей любви непреложно
Тает лед на дорогах и реках всегда…
Так люблю я тебя, что сказать невозможно!
Почему ж холоднее ты снега и льда?..

Я видел: травы сохраняют свежесть
И снежною зимой – вокруг стволов.
Я видел: сохраняет белоснежность
Снег дружною весной – вокруг стволов.

И головы, бывает, с плеч слетают –
Но не папахи! – у родных дверей…
Ломают люди ноги – не рыдают
И не хромают у родных дверей.

Жажда мучает кого-то – пьет он воду.
Злоба мучает кого-то – пьет он кровь.
У меня ж одна забота без исхода:
Пью вино – меня измучила любовь…

Пью вино – оно сказать поможет слово
В честь того, кто пьет вино и воду пьет;
Против тех, кто кровью пьян, кто полон злобы,
Ненавидит лишь – не плачет, не поет…

Поэт негодует:
- Жена, ты зачем
В печь бросила кипу
Стихов и поэм?..

В огонь? Да помилуй, -
Жена говорит: -
Вода ведь, мой милый,
В огне не горит…

Когда недостает любви и для одной,
Я, многих полюбив, сон убиваю свой.
Когда иной порой любить я многих мог –
Я сам себя одной красавице обрек.

Я жаждой в зимний день измучен среди льдов –
Хочу испить воды из многих родников…
Когда же звали все ключи со всех сторон,
Я пил из одного – и был им опьянен…

Собака лает у чужих окон:
Что за опасность угрожает дому?
Собаки мира лают: испокон
Грозит беда – своим или чужому…

Она бежит вдоль моря в сизой мгле
И лает, обгоняя злую силу.
Такого дома нет на все земле,
Которому беда бы не грозила.

Тебя не понял я, не разгадал,
О песня, что поют тысячелетья.
И все не исчерпать твоих одежд,
Тайн не постигнуть никому на свете…

Тебя не понял я, не разгадал,
Любовь, что миллионы лет кипела:
Все более рождаешь ты надежд,
Все больше тайн хранишь – им нет предела.

Ученые
Пласты земли, комки
Перебирают в поисках вестей
Из древности: лопатки, позвонки,
Все кости, кости, тысячи костей…

А я пришел не мир костей открыть,
А мир любви – ему мильоны лет,
Пришел его дополнить, может быть,
Отдать ему и тень свою, и свет.

Лечу я с бомбой, начиненной страстью,
Чтоб ею уничтожить на пути
Все зло, всю ложь, мешающие счастью,
Безжалостность с лица земли снести.

Вожусь с ракетой, страстью начиненной,
Чтоб ей везде – и рядом и вдали –
Стать щедрым солнцем для земли зеленой,
Дождем для иссыхающей земли.

Скульптору, который делает памятник матери

Сердце – ритмичное люльки качанье.
Лоб – все дороги, что пройдены сыном.
Руки – на каждой руке по ребенку.
Очи – в них сына недели и годы.

Три возраста в жизни бывает, три разных поры,
Совсем как три дерева там, у подножья горы.
На дереве первом - проклюнулись листья весенние:
Любовь моя первая в самом начале цветенья.

Созрели плоды на другом - и готовы упасть:
То зрелость моя наступила - сладчайшая страсть.
Под царственным золотом дерево третье, соседнее:
Любовь моя поздняя - может быть, даже последняя.

На середине свой рассказ прерву,
Ведь жизнь – она изменчивей погоды…
И с милой не в местах, а наяву
Расстанусь вдруг я – суете в угоду.

– К рассказу приступив, его веди,
Прислушиваясь к нам, - сказали реки.
Сказали горы: – Ты на нас гляди,
Нам следуй: мы поставлены навеки.

Мы не актеры… Ни парик, ни грим
Не старят нас и нас не молодят.
Нас изменяет смена лет и зим,
И сто сомнений душу бередят.

И вечная любовь, и злоба дня
То вдруг вперед ведут, то тянут вспять.
Терзает тысяча тревог меня –
Ах, как бы воедино их спаять!..

Я воспеваю ранние рассветы -
А солнце уж заходит за хребты.
Я воспеваю вешние приметы,
А снег уже слетает с высоты.

Как ни старайся разум - но жестоки
Болезни: не отступят никогда...
Впрок никогда еще не шли уроки,
Весна опять исчезла без следа.

Снова утро настало. Какое оно –
Не спешу я узнать: все желанно и мило!
Солнце, дождь или снег за окном – все равно:
Не достаточно ли, что оно наступило?!

И деревья и люди мелькают в окне,
Так светло на душе – даже пятнышка нету...
Утро новое – как оно дорого мне!
Как вы дороги мне, моей жизни рассветы!

Цвет земли, что радовал вчера,
Все сильней печалит, все сильнее...
Видимо, недалека пора
Мне навек соединиться с нею.

А цветы... Их запахи подчас
Так меня пугают и тревожат...
Уж не их ли в некий скорбный час
К моему надгробию положат?

Когда охотник, что охотится,
Добычу в зарослях находит, -
Как долго он в лесу находится,
Как поздно он домой приходит!

Я часто стал домой опаздывать,
Не опасаясь опоздать,
С тех пор, как надо мною властвовать
Ты стала с первого свиданья.

Рукой пусти стрелу в полет,
Без лука, – еле-еле
Она вспорхнет и упадет,
Не долетев до цели…

И песнь, где Дагестана нет,
Тех правил не нарушив,
На сердце не оставит след
И не согреет душу.

Все дни уходящие я провожаю с тоскою,
Боюсь - не дождусь я грядущего, нового дня...
Когда увядают цветы - я не знаю покоя,
Боюсь, что настанет весна - не застанет меня.

Когда уезжаешь - живу в неизбывной тревоге:
Вернешься ль когда-нибудь - встретиться сможем опять?
Тоскую о прошлом... А ночь уж давно на пороге...
Да, ночь на пороге... И время не катится вспять.

Если рядом нет соседа -
С посохом веду беседу...
Мне рассказывает посох
О весенних давних росах.

Если друга утром хмурым
Рядом нет - делюсь с пандуром:
И поет пандур мой верный
О любви моей безмерной...

Вы б, монеты, рассказали,
Отчего вы так горды?
К женской шали пришивали
Раньше вас - к рядам ряды...

И теперь на то причины
Убедительные есть:
Очень многие мужчины
Нынче отдают нам честь...

О свет, в извечных неладах с тобой
Тебя страшатся воры, словно совы…
Но отчего же от тебя любовь
Без промедленья спрятаться готова?

Спасаясь под покровом темноты,
Вор как бы отпущенье получает…
Но, тьма, зачем же укрываешь ты
Страсть, что сама сиянье излучает?

Знай, мама, даже ты меня теперь
Понять не можешь, жалобам внимая.
Я сам в себе не разберусь, поверь,
Я сердца своего не понимаю.

Ты за голову схватишься, отец,
Узнав, о чем моя душа томится...
Смогу ли разобраться наконец
В том, что сегодня на земле творится?

Сам себе не верю... И усталость
Навалилась, захватив в тиски...
Скрылись звезды... Только ты осталась,
Чтобы я не умер от тоски.

Голуби не кружат стаей нежной -
Вместо них чернеет воронье.
И осталось светлою надеждой
Только - «Утро доброе!» твое.

Ночной полет... Мотор ревет:
Обратно не зови...
А за бортом луна плывет
С рассказом о любви.

А за бортом грохочет гром,
Он просится в тепло,
Он хочет рассказать о том,
Как люди сеют зло.

Прекрасно дерево в снегу,
Под солнцем, под дождем – прекрасно.
Любовь прекрасна, не солгу,
Ежеминутно, ежечасно.

Гроза утесу не страшна,
Пускай гремит когда угодно.
Любовь в любые времена
Сильна, отважна и свободна.

Давнишнею весной
У тропки навесной
Казался мне ручей
Стремниною речной.

А в зрелые года
Высокая вода
Мне кажется ручьем
От тающего льда…

Мне двадцать восемь - я ребенок малый,
Мальчишка я - покуда жив отец,
Я повзрослел, когда отца не стало,
Скорбь - детству обозначила предел.

Мне сорок три... Ни волоса седого.
Я юноша - покуда мать жива.
Мать умерла в февральский день суровый…
В раздумьях - белой стала голова.

Я с волнами беседовать готов,
Спешащими одна другой на смену,
И неподвижных звезд я слышу зов,
Блистающих на потолке вселенной...

И темной ночью и при свете дня
Мне с вами говорить одна отрада...
Лишь о друзьях расспрашивать меня
Не надо, очень вас прошу, не надо...

У дороги мне камень сказал, на могиле лежащий:
Не спеши, задержись на мгновение подле меня.
Если ты опечален - пойми, что печаль преходяща,
Все минует, исчезнет, пройдет в смене ночи и дня.

Если радостен - знай, на мгновенье застыв у надгробья,
Краток радости час, но зато нет на свете сильней
И дороже любви... Знай, все держится в мире любовью,
Не кладут ее в землю, не ставят надгробья над ней.

Эта песня исполнена тысячу раз...
Как теперь ее спеть? Непонятно!
- Сложат тысячу песен из тысячи фраз...
Я ж - одну, о любви незакатной.

А полей-то невспаханных в нашем краю!..
Как их вспашешь? Снег выпал повсюду!
- На земле борозду я оставил свою
И быков погонять еще буду...

Если ты мне друг – остерегись,
Помолчи и в дружбе не клянись.
В дни скорбей смогу ее узнать я
В твоем взгляде и рукопожатье.

Если ты мне друг – то уклонись
От признаний, в дружбе не клянись.
В дни веселья я услышу это
В песне, что тобою будет спета.

Из-за боязни мной не сложенные песни!
Явитесь же теперь - час наконец настал.
- Но мы не воробьи, чтоб гордо в поднебесье
Царить, когда орлы дряхлеют среди скал.

Молю, любовь моя, что в страхе я оставил,
Иди ко мне скорей - пришел он, твой черед. -
Ответила любовь: - Но это против правил, -
К чему огонь теперь, когда растаял лед.

Мать песнь поет, качая колыбель,
Молитву ли?.. Что в мире изначальней?
Нет мамы... И пустует колыбель...
О, я не видел ничего печальней.

Отец мой с кочергою, в ранний час
Свет жизни бережет - в огне камина...
Но нет отца... Камин давно погас.
Я сиротливей не встречал картины.

Дай мне фонарь: хочу хотя б на миг
Увидеть лица спутников моих...
Фонарь погас. И ветер все лютей -
Жизнь так темна, что не узнать людей.

Дай мне бинокль: я так хочу взглянуть,
Откуда эти люди держат путь?
Хочу понять: откуда и куда?...
Но в темноте не отыскать следа.

Я знаю, есть тысячи всяких недугов
У жизни, у страсти у каждого дня.
Спасибо, родная, спасибо, подруга,
Твоя красота скрыла их от меня.

Есть много в сообществе нашем здоровом
Вопросов больных, пересудов и ссор…
Спасибо, родная, ты ласковым словом
Смогла заглушить их бессмысленный хор.

Не вера ли моя повинна в этом?
Я не сумел изобразить твой лик:
Не овладел ли красками и светом -
Но в тайну красоты я не проник.

Природа, не скрывая пониманья,
Вздохнула вдруг: не надобно грустить!
Ведь даже мне, создавшей мирозданье,
Ее не удалось изобразить...

Пять состояний у меня на дню:
Меняюсь я, но не делюсь на части.
То я младенец - и тянусь к огню,
То молод я - и полон сил и страсти.

То старец я, то вновь бушует кровь,
И я - подросток, всем на удивленье.
Объединяет все - одна любовь,
Веду себя я по ее веленью.

Иные говорят: в обличьях разных
Живу я – в двух, а может, в сорока…
Пусть я и многолик, но ты – мой праздник,
Единственная ты на все века.

И будь ты, как весна, десятиликой,
Все время обновляющей свой цвет,
Ты на земле прекрасной и великой
Единственна – тебе замены нет.

Снег и снег – покуда хватит взора,
Резкий ветер борется со мной.
Снег ложится на сады и горы
Бесконечной белой пеленой.

Хмурый день, но дня милее нету,
Хоть метель и кружится, трубя:
Ведь когда-то в день декабрьский этот
Мать в ауле родила тебя.

Старина превращается в прах, старина,
Если нынешним дням не в опору она.
Исполины былые - лишь горстка земли,
Если доблесть потомству привить не смогли.

Современность - убитое скопище дней,
Если будущий век не нуждается в ней.
Ныне спетая песня - пустое ничто,
Если завтра о ней и не вспомнит никто!

Помимо тех друзей, что есть вокруг,
На свете существует тайный круг
Моих друзей незримых, неизвестных...
Я тоже чей-то неизвестный друг.

Помимо тех врагов, что есть и так,
На свете существует сто ватаг
Моих врагов незримых, неизвестных...
Я тоже чей-то неизвестный враг.

ТЕПЛОХОД, НОСЯЩИЙ
ИМЯ МОЕГО ОТЦА

Совсем не обязательно поэту,
Без передышки странствовать по свету -
Ведь истинный талант оставит мету,
Что не сотрут ни люди, ни года.

Отец мой за пределы Дагестана
Не выезжал... Но нынче, как ни странно,
Он бороздит моря и океаны,
А я из дальних стран спешу в Цада.

Коль ты мне друг -
Есть просьба у меня:
Ни с кем другим не грейся у огня.
Едино для вороны и орла
Лишь небо, но не горная скала.

Вторая просьба кратка и строга:
Не тронь пандур заклятого врага.
Но если струн коснешься невзначай,
Моих мелодий ввек не вспоминай.

Когда устану я от странствий долгих
И по родной, и по чужой земле -
Пойду пешком к родительскому дому
И сяду на базальтовой скале.

Когда стихи писать я перестану,
Мне памятник найдется без труда,
Нет, не гранит в столице Дагестана -
Простой базальт в селении Цада.

Ветер качает могучие кроны,
Ствол неподатливый низко склоня.

Словно о помощи просит меня.

Дождь тормошит ненадежные листья -
Скользкие рукопожатья друзей...
Ветка стучится в окно исступленно,
Будто бы мы одно целое с ней.

Какая вершина в сиянии белом
Над нашей землей выше всех вознеслась?..
Наверное, та, что меж словом и делом
Нарушила некогда прочную связь.

Какая река всех длиннее и шире,
Что мы только с морем безбрежным сравним?..
Наверное, та, что течет в этом мире
Меж тем, что мы можем, и тем, что хотим.

Ночь… Ничего не случилось как будто.
Дождь моросит третьи сутки подряд.
Тихо вокруг – ни волнений, ни смуты –
Дети мои и любимая спят.

Спят и не знают, что полночью этой
Многих настигла болезнь и беда,
Что не дождался скупого рассвета
Давний мой друг из аула Цада.

Когда я поддавался злым порывам,
В ущельях ветер нес меня, как лист.
Когда любовь со мною говорила,
Я чувствовал, как воздух горный чист.

Довольный всем – мне в жизни не встречался –
И тот, кто без ошибок смог прожить…
С пустыми я руками возвращался,
Когда хотел лисицу подстрелить.

Молитва-песня - звук из дали дальней.
На миг душа младенчески чиста...
Печаль печалей.
Есть ли что печальней:
Угасла мать. И колыбель пуста.

Огонь в камине трепетен и светел,
Отцом хранимый, жил во тьме годин...
Нет сиротливей сироты на свете:
Угас отец. Как холоден камин.

Не ищи меня, смерть - сам приду,
Не замедлю к последнему сроку.
А пока еще жив, я, встречая звезду,
Не оставлю к надежде дорогу.

Ни о чем я, друзья, не молю.
Об одном лишь: на камне печали
Высечь слово святое ЛЮБЛЮ...
Да пребудет любовь как в начале.

Восьмистишия

Восьмистишие - восемь строк,
Восемь речек родимых нагорий,
Путь к поэзии, к морю далек,
Я желаю вам выйти к морю.

Восьмистишье - восемь строк,
Восемь юношей горного края,
Исходите вы сто дорог,
Горских шапок своих не теряя.

В старину писали не спеша
Деды на кинжалах и кинжалами
То, что с помощью карандаша
Тщусь я выразить словами вялыми.

Деды на взлохмаченных конях
В бой скакали, распрощавшись с милыми,
И писали кровью на камнях
То, что тщусь я написать чернилами.

Мои стихи не я вынашивал,
Бывало всякое, не скрою:
Порою трус пером их сглаживал,
Герой чеканил их порою.

Влюбленный их писал возвышенно,
И лжец кропал, наполнив ложью,
А я мечтал о строках, писанных,
Как говорят, рукою божьей.

Есть три заветных песни у людей,
И в них людское горе и веселье.
Одна из песен всех других светлей -
Ее слагает мать над колыбелью.

Вторая - тоже песня матерей.
Рукою гладя щеки ледяные,
Ее поют над гробом сыновей...
А третья песня - песни остальные.

Все явственнее осени приметы,
И стаи птиц, поняв, что здесь не рай,
Хоть пели родине хвалу все лето,
На теплый край меняют отчий край.

И лишь орлы, что молчаливы были,
Глядят на оголенные сады
И не спешат, свои расправив крылья,
Родимый край покинуть в час беды.

Если вдруг и я металлом стану,
Не чеканьте из меня монет.
Не хочу бренчать ни в чьих карманах,
Зажигать в глазах недобрый свет.

Если суждено мне стать металлом,
Выкуйте оружье из меня.
Чтобы мне клинком или кинжалом
В ножнах спать и в бой лететь, звеня.

Ученый муж качает головой,
Поэт грустит, писатель сожалеет,
Что Каспий от черты береговой
С годами отступает и мелеет.

Мне кажется порой, что это чушь,
Что старый Каспий обмелеть не может.
Процесс мельчанья человечьих душ
Меня гораздо более тревожит.

Мы проходим, словно поезда,
Попыхтим и в путь уходим дальний.
Остановка «Жизнь», ты, как всегда,
Всех встречаешь суетой вокзальной.

Вот и я пришел, но скоро срок,
Скоро вдаль умчит меня дорога.
Красный станционный огонек,
Мой отход отсрочь хоть на немного.

Гость стучится в двери темной ночью,
Если горец ты, блюди закон.
Хочешь этого или не хочешь,
Дверь открой, превозмогая сон.

Песня в грудь стучится ночью звездной,
Все уснули, а тебе невмочь.
Если ты поэт, пока не поздно,
Встань и пой, забудь, что в мире ночь.

Есть в сословье физиков поэт,
И среди поэтов есть ученые.
Дарит миру истину и свет
Труд опасный, ночи их бессонные.

Блещут молнии над головой.
Физики и лирики, до срока мы
Гибнем от болезни лучевой,
От накала чересчур высокого.

Вершина далекая кажется близкою.
С подножья посмотришь - рукою подать,
Но снегом глубоким, тропой каменистою
Идешь и идешь, а конца не видать.

И наша работа нехитрою кажется,
И станешь над словом сидеть-ворожить,
Не свяжется строчка, и легче окажется
Взойти на вершину, чем песню сложить.

Хочбар не вымысел, не чей-то сон,
Герой существовал в былые лета,
Но он известен горцам всех времен
Из песен неизвестного поэта.

Рожденный женщиной, умрет поэт,
Герой падет, и прах истлеет где-то,
Но будет жить на свете сотни лет
Свидетельство иль вымысел поэта.

Мне случалось видеть иногда:
Златокузнецы - мои соседи -
С помощью казаба без труда
Отличали золото от меди.

Мой читатель - ценностей знаток,
Мне без твоего казаба тяжко
Распознать в хитросплетенье строк,
Где под видом золота - медяшка.

В горах джигиты ссорились, бывало,
Но женщина спешила к ним и вдруг
Платок мужчинам под ноги бросала,
И падало оружие из рук.

О женщины, пока в смертельной злости
Не подняли мечей материки,
Мужчинам под ноги скорее бросьте
Свои в слезах намокшие платки.

Ты, время, вступаешь со мной врукопашную,
Пытаешь прозреньем, караешь презреньем,
Сегодня клеймишь за ошибки вчерашние
И крепости рушишь - мои заблужденья.

Кто знал, что окажутся истины зыбкими?
Чего же смеешься ты, мстя и карая?
Ведь я ошибался твоими ошибками,
Восторженно слово твое повторяя!

Время мое не щадило героев,
Не разбирало, кто прав, кто не прав,
Время мое хоронило героев,
Воинских почестей им не воздав.

Время кружило, родство обнаружив
С птицей, над полем вершащей полет,
С птицей, которая храбрых от трусов
Не отличает, глаза им клюет.

Вновь часы пробили на стене,
Час ушедший не вернется, нет его!
До него, быть может, дальше мне,
Чем до часа моего последнего.

Улетевший вздох не возвратить,
Он растаял, растворился, нет его!
До него мне дальше, может быть,
Чем до вздоха моего последнего.

Одни поэты - сыновья эпохи,
Другие - с вечностью обручены...
Деревья, хороши они иль плохи,
Свой облик изменять обречены.

Почувствовав, откуда дует ветер,
Меняют цвет деревья, но сосна
Под снегом зимним и под зноем летним
Равно всегда стройна и зелена.

Я не ожидаю в тишине,
Не зову единственного слова,
Пусть оно само придет ко мне,
Как слеза - не ожидая зова.

Пусть оно придет нежданно, вдруг
Упадет на белую страницу.
Так единственный мой близкий друг
Входит в дом и в двери не стучится.

Старый стрелок я, а слово - зверек.
Взял я ружье, а зверек - наутек.
Слово простое мелькнуло - и нет.
Средь сухостоя теряется след.

Хитрый зверек, не привыкший к пальбе,
Слово гуляет само по себе.
Слово скрывают лес да гора,
Слово уходит из-под пера.

Я порой один бреду по свету.
Пыль и пыль, и рядом нет души.
Но идут любимые поэты
И со мной беседуют в тиши.

Ну а вы, кому не нужно слово,
Где берете силы, чтоб нести
Одиночество в краю суровом,
Тяготы тяжелого пути?

Положенье, должности людей,
Званья, до небес превознесенные,
Знаю я, что нет у вас друзей,
Есть начальники и подчиненные.

Неужель когда-нибудь и сам,
Наплевав на дорогое самое,
Я в угоду званьям и чинам
Отвернусь хоть раз от вас, друзья мои?

Горит очаг, над саклей дым кривой,
Но в стенке дома трещина с иголку,
И ветер с буйволиной головой
Морозит дом, влезая в эту щелку.

Бывает сходное в стихах моих:
За их тепло плачу ценой жестокой,
Но ветер вымораживает стих,
Меж слов неплотных пролезая в строки.

Книги, книги мои - это линии
Тех дорог, где робок и смел,
То шагал, поднимаясь, к вершине я.
То, споткнувшись, в ущелье летел.

Книги, книги - победы кровавые.
Разве знаешь, высоты беря:
Ты себя покрываешь славою
Или кровь проливаешь зря?

«Скажи, о море, почему ты солоно?"
«Людской слезы в моих волнах немало!"
«Скажи, о море, чем ты разрисовано?"
«В моих глубинах кроются кораллы!"

«Скажи, о море, что ты так взволновано?"
«В пучине много храбрых погибало:
Один мечтал, чтоб не было я солоно,
Другой нырял, чтоб отыскать кораллы!"

Утекает детство, как вода,
Утекает детство, но в наследство
Остается людям песня детства,
Память остается навсегда.

Утекает юность, как река,
То, что утекает, не вернется.
От нее лишь подвиг остается,
Память остается на века.

Дождь шумит за моим окном,
Гром гремит за моим окном.
Все в душе у меня слилось:
Боль и радость, любовь и злость.

Радость я подарю друзьям,
Песне боль я свою отдам.
Людям буду любовь дарить,
Злость оставлю - себя корить.

С шерстью овечьей я сравнивал слово,
Сравнивал с буркой стихи иногда.
Сколько от шерсти до бурки готовой
Долготерпенья и сколько труда!

Слово - лишь нитка, а стихотворенье -
Многоузорный стоцветный ковер.
Сколько вложили труда и терпенья
В каждый оттенок и в каждый узор!

«Скажи мне, наша речка говорливая,
Длиною в сотни верст и сотни лет:
Что видела ты самое красивое
На этих сотнях верст за сотни лет?»

Ответила мне речка края горного:
«Не знала я красивей ничего
Бесформенного камня - камня черного
У самого истока моего».

Трудно ли пойти на подвиг правый!
Подвиг - это миг, но жизнь прожить
Так, чтоб быть своей достойным славы,
Тяжелей, чем подвиг совершить!

Трудно ль стать предателем иль вором!
Миг паденья краток, но потом
Тяжело стереть клеймо позора
Или жизнь прожить с таким клеймом!

«Как живете-можете, удальцы-мужчины?»
«Коль жена плохая, так судьбу клянем!»
«Как живете-можете удальцы-мужчины?»
«Коль жена хорошая - хорошо живем!»

«Как живете-можете, женщины-голубки?»
«Если муж недобрый - все вокруг черно!»
«Как живете-можете, женщины-голубки?»
«Если муж хороший - плохо все равно!»

Рождены мы в самый светлый час
Женщинами, в доброте святыми.
Почему же многие из нас
Иногда бывают очень злыми?

Малыши растут у нас в дому,
Тянутся к нам добрыми руками.
Люди, объясните, почему
Мы порою злы бываем сами?

Подрастают маленькие дети,

Яблони белы, весна в расцвете,
Что-то страшно мне, а что здесь страшного?

Запускают в облака ракету,
Что-то страшно мне, а что здесь страшного?
Ничего плохого вроде нету,
Кроме страха моего всегдашнего.

Слава, не надо, не трогай живых,
Что ты о людях знаешь?
Даже сильнейших и лучших из них
Ты иногда убиваешь.

Слава, ты мертвым нужней, чем живым,
Им ты не помешаешь.
Мертвых горячим дыханьем своим
Ты навсегда воскрешаешь.

Верный друг мой, отнятый войной,
Мне тепло от твоего огня,
А иной живой сидит со мной
И морозом обдает меня.

«Мудрец великий должен быть имамом», -
На сходе предлагал седой наиб.
«Храбрец великий должен быть имамом», -
Наибу возражал другой наиб.

Наверно, проще править целым светом,
Чем быть певцом, в чьей власти только стих,
Поскольку надо обладать поэтам,
Помимо этих, сотней свойств других.

Напишите на своем кинжале
Имена детей, чтоб каждый раз
Вспыльчивые люди вспоминали
То, что забывается подчас.

На ружейном вырежьте прикладе
Лица матерей, чтоб каждый раз
С осужденьем иль мольбой во взгляде
Матери смотрели бы на вас.

Волна морская к берегу стремится,
Ее выносит на песок прибой.
И вот уже недолгая граница
Ложится между морем и волной.

Но по законам берега и моря,
Обратно к морю катится она.
О мой народ, и в радости, и в горе
Ты - это море, я - твоя волна.

«Ты мне ответь, веселый человек,
Что так печален твой напев искусный?»
«И у того, кто весел целый век,
Бывает сын задумчивый и грустный!»

«Ты объясни мне, грустный человек,
Откуда лад твоих веселых песен?»
«И у того, кто грустен целый век,
Бывает сын и радостен, и весел!»

«Парящие над реками и скатами,
Откуда вы, орлы? Каких кровей?»
«Погибло много ваших сыновей,
А мы сердца их, ставшие крылатыми!»

«Мерцающие между зодиаками,
Кто вы, светила в небесах ночных?»
«Немало горцев пало молодых.
Мы - очи тех, кем павшие оплаканы».

В горах дагестанских джигиты, бывало,
Чтоб дружбу мужскую упрочить сильней,
Дарили друг другу клинки, и кинжалы,
И лучшие бурки, и лучших коней.

И я, как свидетельство искренней дружбы,
Вам песни свои посылаю, друзья,
Они - и мое дорогое оружье,
И конь мой, и лучшая бурка моя.

Качает горный ветер колыбели
Аульским малышам который век.
Слагают колыбельную метели,
И снег лавин, и волны горных рек.

Пусть будут наши дети удальцами,
Пусть славы дагестанцев не чернят.
Орлы, парившие над их отцами,
Над маленькими горцами парят.

Я вновь в краю, где дует горный ветер,
И я не узнаю родного края:
Язык отцов не понимают дети.
Язык мой отживает, умирает.

Ужели мы на языке аварцев
Не будем думать, песни петь и спорить...
Что делать - реки в море впасть стремятся,
Хоть сами знают: их поглотит море.

На рукоять узор наложен,
Потрачен дорогой металл.
Я вынул лезвие из ножен
И вижу: плох и туп кинжал.

Мне стало жаль чужой работы,
И я увидел в этот миг
Шрифты, тисненья, переплеты
Иных пустопорожних книг.

Я редко радуюсь своим победам,
Мне кажется - в стихах чего-то нет.
Мне кажется - идет за мною следом
Уже рожденный истинный поэт.

Пусть удивит он мир созвучьем новым,
Которого я, может, не пойму,
И пусть меня однажды добрым словом
Помянет за любовь мою к нему.

Нового, сверхмощного оружья
Не изобретайте для людей.
Стародавнее оружье - дружба
Вложена в ножны души моей.

Нам отцы и деды завешали
Золото оружья своего,
Чтобы мы сломать его не дали,
Чтоб не дали затупить его.

Шумит листвой иной зеленый сад
И шепчет: мол, цвету я всем на зависть!
А в небе тучи, предвещая град,
Глядят, смеясь, на молодую завязь.

Иные люди с легкостью твердят,
Как счастливо они живут на свете.
А счастье хмурит свой недобрый взгляд:
«Какие вы глупцы, какие дети!»

«Дайте мне отцовского коня,
Я скакать умею, слава богу!»
Я вскочил в седло, но конь меня
Сбросил, и упал я на дорогу.

«Тише, люди. Я играть начну,
Дайте мне пандур отца хваленый...»
Только тронул пальцами струну -
И струна оборвалась со звоном.

Сын горца, я с детства воспитан нехлипким,
Терпел я упреки, побои сносил.
Отец за поступки мои и ошибки
Не в шутку, бывало, мне уши крутил.

Мне, взрослому, время наносит удары
И уши мне крутит порой докрасна,
Как крутит играющий уши дутара,
Когда, ослабев, зафальшивит струна.

Не вечным мне кажется наш небосвод.
Он шатким и ветхим порою мне кажется.
Порою мне кажется: небо вот-вот
Падет мне на голову всей своей тяжестью.

Но высятся горы, и я защищен
Вершинами горными, горными кручами,
Они подпирают собой небосклон,
Как старую кровлю опоры могучие.

«Где же ты, счастье, где светлый твой лик?»
«Я на вершинах, куда не всходил ты!»
«Где же ты, счастье? Вершин я достиг».
«В реках, в которых покуда не плыл ты!»

«Где ты, я тысячу рек переплыл?»
«В песнях, которые завтра ты сложишь!»
«Где ты, я песню тебе посвятил?»
«Я впереди! Догони, если можешь!»

На полях, где зреет урожай,
Мы скупую землю орошаем.
На полях созреет урожай -
Мы хлеба под корень подрезаем.

Но просторы этих же полей
Нашей кровью орошает горе.
И самих жнецов, и плугарей,
Как хлеба, срезает нас под корень.

Прекрасны в книге жизни все страницы,
Все в этой книге здраво и умно.
Чтоб вновь родиться колосом пшеницы,
Ложится в землю мертвое зерно.

Когда весенний дождь прольется где-то,
В лугах взойдет шумящая трава;
Когда слеза блеснет в глазах поэта,
Родятся настоящие слова.

Здесь у нас такие горы синие
И такие золотые нивы!
Если б все края их цвет восприняли,
Стала бы земля еще красивей.

Есть заветы новые и дедовы
У людей земли моей весенней.
Если б мир заветам этим следовал,
Стал бы он гораздо совершенней.

От отчих мест теперь мой дом далеко;
Переношу я плохо высоту,
И все ж от вас не слышал я упрека,
Я знаю, горцы, вашу доброту.

И знаю, слово доброе найдется
Для брата своего на том пути,
В тот час, когда вам на плечах придется
Меня в последний путь мой понести!

Если ты - андиец, друг,
Мир порадуй буркой царской,
Глину мни, крути свой круг,
Если ты гончар балхарский.

Человек, цени свой дар,
Не меси, андиец, глины,
Шерсти не кромсай, гончар,
Чтобы вылепить кувшины.

Немало песен сочинил поэт
О нашем крае, о горах высоких,
И горный край о нем сто двадцать лет
Поет на языке своих потомков.

Туман веков, как сумеречный дым,
Плывет по небу, но нерасторжимы
Певец Кавказа, павший молодым,
И сам Кавказ с вершинами седыми.

Золотая рыбка, где угодно
Плавай: я тебя не залучу.
Славу клянчить вроде неудобно,
Серебра и злата не хочу.

А назад мне молодость былую
Не вернешь ты, не зажжешь меня
Первой встречей, первым поцелуем,
Первой песней ночью у огня.

Что с горцем стряслось: высоты я боюсь.
Зачем я взошел на вершину за тучи?
Мне кажется, не удержусь я, сорвусь,
Канат оборвется, и грохнусь я с кручи.

Поэт, я стою на вершине своей,
И трудно, и страшно, а мне все неймется.
Мне с каждою песней дышать тяжелей,
И кажется - строчка вот-вот оборвется.

Сердце мое, земляки-аульчане,
Заройте, не пожалейте труда,
На Верхней поляне или на Нижней поляне
В нашем ауле Цада.

Тело к чужим городам и скитаньям
Привыкло, но сердце жило всегда
На Верхней поляне и на Нижней поляне
В нашем ауле Цада.

Бьется поток под скалою высокой,
Гордый, бесчувственный к рокоту вод.
Мне ль не понять состоянья потока,
Кто же мое состоянье поймет?

Бьется и стонет поток, но не может
Расшевелить равнодушных камней
Этой скалы, удивительно схожей
С каменносердной любимой моей.

Дагестан, все, что люди мне дали,
Я по чести с тобой разделю,
Я свои ордена и медали
На вершины твои приколю.

Посвящу тебе звонкие гимны
И слова, превращенные в стих,
Только бурку лесов подари мне
И папаху вершин снеговых!

Эй, юноша, видишь, как старец седой
Шагает по людному городу?
Ты, юноша, видишь, как чистой рукой
Он трогает белую бороду?

Ты молод еще, ты джигит и жених,
Но время нам выбелит бороду.
Смотри же, седин не испачкай своих
Руками, нечистыми смолоду.

Хочу поехать в Чароду,
Попасть в Гуниб хочу хоть ненадолго,
Хочу заехать в Тляроту
И побывать на Каме и на Волге.

Софию посетить хочу.
Хочу проплыть вдоль Золотого Рога,
Как много я прожить хочу,
Но как нам суждено прожить немного!

Отличны друг от друга города,
И люди, и дома, и монументы.
Похожи только всюду и всегда
Поэты, ребятишки и студенты!

Не потому ль всегда мне так близки,
В каком бы ни был уголке планеты.
Сограждане мои и земляки,
Студенты, ребятишки и поэты!

Всезнающих людей на свете нет,
Есть только те, кто мнит себя всезнающим.
Порой мне страшен их авторитет,
Взгляд осуждающий и взгляд карающий.

Всего не знал ни Пушкин, ни Сократ,
Все знает в целом мир, большой и многолюдный,
Но судят мир порою те, что мнят
Себя носителями истин абсолютных.

Опять дорога, мы всегда в пути.
Я знаю, сколько прошагал и прожил.
А сколько предстоит еще пройти,
Не знаешь ты, и я не знаю тоже.

Опять дорога, вечно мы в пути.
Я вижу цель. Она всего дороже.
А суждено ли до нее дойти,
Не знаешь ты. и я не знаю тоже.

Без бурки мне случится выйти в путь -
В горах погода портится мгновенно.
Коню случится ногу подвернуть -
И назначают скачки непременно.

Когда я в лес иду не взяв ружья,
Смелеют птицы, надо мною вьются.
Когда уходят от меня друзья,
Враги наглеют, надо мной смеются.

* * *
Э. Капиеву

На эту землю, где каким-то чудом
С тобой мы не встречались никогда,
Ты без меня явился ниоткуда,
Не подождав, ушел ты в никуда.

Но благодарно пред тобой склониться
Мне хочется за то, что в тишине
Я вновь листаю книг твоих страницы,
Как письма, адресованные мне.

Опять нас разлучили расстоянья,
Мой друг не пишет писем, и опять
Я сочиняю сам себе посланья,
Которые он мог бы мне прислать.

Меня соседи обступают кругом.
И я припоминаю до одной
Все строки, не написанные другом,
Бесхитростно придуманные мной.

Я не видел каминов, где вечно огонь,
Огонь горит и не гаснет.
А в груди у меня - приложи ладонь -
Огонь горит и не гаснет.

Где мерцают огни и ночи, и дни,
Не бывает такого селенья.
А в глазах у меня не гаснут огни
Моего родного селенья.

Любо мне смотреть на двух друзей,
Самых любящих и самых лучших,
Мне бы подойти к нему и к ней,
Чтоб нас стало трое неразлучных.

Быть трехкрылой птицей не дано.
По земле я, никому не милый,
Волочу свое крыло одно...
Птице быть несладко однокрылой!

Друг ушел от моего порога,
Наяву ушел, пришел во сне,
И травою заросла дорога,
По которой радость шла ко мне.

Друг ушел. Что мне хула и слава?
Как мне жить и как мне песни петь?
Нет теперь руки со мною правой,
Чтобы в горе слезы утереть.

Мы все умрем, людей бессмертных нет,
И это все известно и не ново.
Но мы живем, чтобы оставить след:
Дом иль тропинку, дерево иль слово.

Не все пересыхают ручейки,
Не все напевы время уничтожит,
И ручейки умножат мощь реки,
И нашу славу песня приумножит.

Ребенок плачет, мать над ним склоняется:
«Что у тебя, мой маленький, болит?»
Но глупый мальчик плачет, надрывается,
Он, бессловесный, что ей объяснит?

Ко мне, в мой дом, друзья приходят милые
И спрашивают: «Что с тобой опять?»
Но, как больной ребенок, им не в силах я
Промолвить слово или знак подать.

Я вновь пришел сюда и сам не верю.
Вот класс, где я учился первый год.
Сейчас решусь, сейчас открою двери.
Захватит дух и сердце упадет.

И босоногий мальчик, мне знакомый,
Встав со скамьи, стоявшей в том углу,
Навстречу побежит ко мне, седому.
И этой встречи я боюсь и жду.

В певчих птиц, а в соловьев тем более
Камня не бросайте никогда.
Девушки, своим любимым боли
Вы не причиняйте никогда!

Ты, моя любовь, со мной сурова,
Ты, случайно слово оброня,
Не заметила, что это слово,
Точно камень, ранило меня.

Ты не гляди так гордо на меня,
И я бываю гордым с гордецами,
Гордясь, что сам могу седлать коня,
Пахать и сеять этими руками,

Что сердце бьется у меня в груди,
И песня, и любовь к родному краю.
Ты на меня так гордо не гляди,
Сам с гордецами гордым я бываю.

Пастух говорил, что ни горя, ни зол
Не знал он, не клял свою долю,
Покуда теленок один не нашел
Дорогу к пшеничному полю.

И предо мною все было светло,
Не знал я беды-тревоги,
Покуда сердце к тебе не нашло
Проклятой своей дороги.

Кайсыну Кулиеву,
Алиму Кешокову

У меня были братья. Из них один,
Пропавший на той войне,
Был очень похож на тебя, Кайсын,
Ты брата напомнил мне.

Второй был похож на тебя, Алим.
Припомни, тогда в огне
Ты не встречался ли с братом моим?
Мой брат погиб на войне.

Как много было юношей лихих
В краю, овеянном огнем суровым.
И ныне плачут, думая о них,
Еще живые матери и вдовы.

Мужают сыновья былых солдат,
И на земле, познавшей дым разрухи,
На юношей с тревогою глядят
Невесты их и матери-старухи.

У юноши из нашего аула
Была черноволосая жена,
В тот год, когда по двадцать им минуло,
Пришла и разлучила их война.

Жена двадцатилетнего героя
Сидит седая около крыльца,
Их сын, носящий имя дорогое,
Сегодня старше своего отца.

Если с теми, с кем мы жили рядом,
Нам, погибнув, встретиться дано,
Умереть мне поскорее надо,
Я об этом думаю давно.

А не то, как я приду к погибшим,
Головы сложившим на войне,
Что - старик - скажу им, юным, бывшим
В этой жизни сверстниками мне?

Были когда-то в далекие дни
Пять друзей неразлучных со мною.
Пришла война, и ушли они,
С войны возвратились двое.

Один теперь далеко живет,
Уехал, давно женился.
А с тем, что рядом, мы в ссоре год,
Очень друг мой переменился.

Опаздывают только поезда,
А ночь в свой час сменяется рассветом.
Приходит время вовремя всегда:
Март наступает в марте, лето - летом.

И ты, поэт, заботься об одном:
Гляди не путай время, ради бога.
Прощайся ночью с уходящим днем,
Встречай на зорьке новый у порога.

Ты хочешь знать, высоки или нет
Вершины, отроги, скалы,
Спроси, и любовь тебе даст ответ,
На горы она взлетала.

Ты хочешь знать глубину морей,
Что нам не сдаются на милость,
Спроси у любви, потому что ей
И там бывать приходилось.

Вершины дальних гор в снегу, как в извести,
Я помню: в детстве пятеро дружков,
На том бугре и от него поблизости,
Мы пили воду многих родников.

Опять я здесь, но по бугру и около
Теперь течет один ручей с вершин.
Мальчишка детства моего далекого!
Нет никого, остался я один.

По свету кочевать случалось мне,
Меня три дня пленяла заграница.
А на четвертый день я, как во сне,
Все видел дом родной, родные лица.

Меня пленяли первые три дня
Чужая речь и стон чужого моря.
А после слышался мне храп коня,
И птичий гам, и речь родных нагорий.

Опять за спиною родная земля,
И снова чужая земля за рекою.
Граница отчизны - не лес, не поля.
Граница отчизны - граница покоя.

Но вновь возвращаюсь я издалека,
Друзьям пожимая горячие руки.
Граница отчизны - не мост, не река.
Граница отчизны - граница разлуки.

Ты говоришь, что Африка темна.
С тобою спорить стану я едва ли,
Но темною могла б не быть она,
Когда бы свет пред ней не заслоняли.

Не обвиняй народы никогда
За то, что не дано им полной мерой...
Пред тем как созидались города,
О них сказанья родились в пещерах.

Для чего мне золото и камни,
Что навечно спрятаны в горах?
И звезда на небе не нужна мне,
Коль не светит, прячась в облаках.

Ты хоть много проживи, хоть мало,
Но тебе скажу я, не тая:
Если боль других твоей не стала,
Прожита напрасно жизнь твоя.

Я ночью, бывало, с трудом волочу
О камни разбитые ноги,
А мама в окне зажигает свечу,
Чтоб я не сбился с дороги.

С тех пор истоптал я немало дорог,
В грозу попадал и в метели,
И всюду далекой свечи огонек
Помогал мне дойти до цели.

Встречал беду и радость на дороге я,
Смеялся, плакал я, но время мчалось,
И горем оборачивалось многое,
То, что сначала радостью казалось.

Печали становились вдруг победами,
Улыбкой - слезы... Мы напрасно спорим:
На свете нет иль, может, нам неведома
Граница между радостью и горем.

Замер орел, распростершийся в небе,
Словно крылами весь мир он объемлет,
Руки пошире раскинуть и мне бы,
Всех вас обнять, населяющих землю.

Всех вас, живущих на этих просторах,
Всех, кто смеется, горюет и плачет.
Песни такие бы спеть, от которых
Камни становятся шерстью ягнячьей.

Rain upon the sill-dazedly I dream of you,
Snow upon the hill-dazedly I dream of you.
Cloudless skies at dawn-dazedly I dream of you,
Fields of summer corn-dazedly I dream of you.
Swallows dip and dart-dazedly I dream of you,
Gather and depart-dazedly I dream of you.
Leaves that blow and whirl, leaves aglow with honey-dew
Give me no respite-dazedly I dream of you.
Surely you’re a girl better than I ever knew
If all day and night dazedly I dream of you.

My elder brother died twelve years ago
Upon the battlefield of Stalingrad.

My aged mother nurses still her woe
And goes about the house in mourning clad.

And there is pain and bitterness for me
In knowing I am older now than he.

FRIENDSHIP

Long have you lived and, still content
To shelter from life’s storms,
You cannot name a single friend
To whom your lone heart warms.

When years have passed and you are old,
People will turn and say:
«He lived a century, poor soul,
Who never lived a day.»

A HUNDRED WOMEN I ADORE

A hundred women I adore,
I see them all about.
Awake-asleep, I swoon-I soar
But cannot blot them out.
A girl I never can forget
First woke my heart to joy
When, coming to the spring, she met
A barefoot country boy.
The little girl seemed from afar
No bigger than her water jar.
Cool was the water that she knelt
To take up from the spring.
Cool? No! For, standing there, I felt
It scald my flesh, and sting.
Her glance, so keen and fancy-free,
Still to this day entrances me.

Later, wandering idly by
The dove-grey Caspian’s shore,
I loved a girl, but was too shy
To knock upon her door.
So I would roam about her home,
A suitor out of mind,
A maple tree I’d climb to see
Her shadow on the blind:
She lived up on the second floor…
And still that young girl I adore.

And there’s another young girl, who
Was travelling by train
To Moscow, and this young girl, too,
I’d love to see again.
I’m grateful, booking clerk, to you,
Who set her at my side
So that we viewed the landscape through
One carriage-window wide.
And all my life beside this girl
I’d gladly travel through the world.

One angry girl I still adore
Who would not be gainsaid,
Who, wild with indignation, tore
My manuscript to shreds.

На сабле Шамиля горели

Слова, и я запомнил с детства их:

"Тот не храбрец, кто в бранном деле

Думает о последствиях!"

Поэт, пусть знаки слов чеканных

Живут, с пером твоим соседствуя:

"Тот не храбрец, кто в деле бранном

Думает о последствиях!"

Пер. Н.Гребнева

Слово о матери (Расул Гамзатов)

(отрывок из поэмы)

Трудно жить, навеки Мать утратив.

Нет счастливей нас, чья мать жива.

Именем моих погибших братьев

Вдумайтесь, молю, в мои слова.

Как бы ни манил вас бег событий,

Как ни влек бы в свой водоворот,

Пуще глаза маму берегите,

От обид, от тягот и забот.

Боль за сыновей, подобно мелу,

Выбелит ей косы до бела.

Если даже сердце очерствело,

Дайте маме капельку тепла.

Если сердцем стали вы суровы,

Будьте, дети, ласковее с ней.

Берегите мать от злого слова.

Знайте: дети ранят всех больней!

Если ваши матери устали,

Добрый отдых вы им дать должны.

Берегите их от черных шалей,

Берегите женщин от войны!

Мать умрет, и не изгладить шрамы,

Мать умрет, и боли не унять.

Заклинаю: берегите маму,

Дети мира, берегите мать!

Берегите друзей (Расул Гамзатов)

Знай, мой друг, вражде и дружбе цену

И судом поспешным не греши.

Гнев на друга, может быть, мгновенный,

Изливать покуда не спеши.

Может, друг твой сам поторопился

И тебя обидел невзначай.

Провинился друг и повинился -

Ты ему греха не поминай.

Люди, мы стареем и ветшаем,

И с теченьем наших лет и дней

Легче мы своих друзей теряем,

Обретаем их куда трудней.

Если верный конь, поранив ногу,

Вдруг споткнулся, а потом опять,

Не вини его - вини дорогу

И коня не торопись менять.

Люди, я прошу вас, ради бога,

Не стесняйтесь доброты своей.

На земле друзей не так уж много:

Опасайтесь потерять друзей.

Я иных придерживался правил,

В слабости усматривая зло.

Скольких в жизни я друзей оставил,

Сколько от меня друзей ушло.

После было всякого немало.

И, бывало, на путях крутых

Как я каялся, как не хватало

Мне друзей потерянных моих!

И теперь я всех вас видеть жажду,

Некогда любившие меня,

Мною не прощенные однажды

Или не простившие меня.

Пер. Н.Гребнева

Даже те, кому осталось, может (Расул Гамзатов)

Даже те, кому осталось, может,

Пять минут глядеть на белый свет,

Суетятся, лезут вон из кожи,

Словно жить еще им сотни лет.

А вдали в молчанье стовековом

Горы, глядя на шумливый люд,

Замерли, печальны и суровы,

Словно жить всего им пять минут.

Пер. Н.Гребнева

Когда пороком кто-то наделен (Расул Гамзатов)

Когда пороком кто-то наделен,

Мы судим, и кричим, и негодуем,

Мы пережитком дедовских времен

Все худшие пороки именуем.

Тот карьерист, а этот клеветник,

Людей клянущий в анонимках злобных.

Но деды здесь при чем? Ведь наш язык

В те времена и слов не знал подобных!

Пер. Н.Гребнева

Другие стихи Расула Гамзатова

Музыкально-поэтический вечер

«Расул Гамзатов – певец Кавказа»

Девиз мероприятия: «Культура сближает народы»

Целевое назначение: старшеклассники, представители национальных общин города

Цели мероприятия:

– привлечение внимания людей, и прежде всего, молодежи к поэзии вообще и к творчеству Расула Гамзатова в частности;

– содействие развитию идей толерантности, гармонизации межнациональных отношений.

Задачи мероприятия:

– познакомить присутствующих с этапами жизненного и творческого пути великого поэта Дагестана;

– показать на примере творчества Расула Гамзатова, как происходит взаимовлияние и сближение литератур народов России и зарубежных стран;

– способствовать формированию культуры межэтнического взаимодействия, распространению идей духовного единства и, как результат, укреплению дружбы между представителями разных национальностей, проживающих в городе Армавире.

Электронное сопровождение мероприятия:

Мультимедийная презентация творчества Р. Гамзатова «Солнце поэзии Дагестана»

Оборудование:

– мультимедийная система: ноутбук, проектор, экран;

– звуковое оборудование (микрофон, колонки);

Оформление:

– портрет Расула Гамзатова;

– выставка-бенефис «Я – это то, что мною написано»;

– стенд высказываний известных деятелей литературы и искусства разных национальностей.

Печатная продукция:

– афиша;

– пригласительные билеты на мероприятие.

Реквизит:

– шары воздушные гелевые;

– журавлики в стиле оригами.

Ход мероприятия

В зале звучат дагестанские мелодии (негромко). На мультимедийном экране демонстрируются слайды с видами Дагестана. Работники библиотеки встречают участников мероприятия и гостей. Каждому гостю вручается рекомендательный аннотированный список литературы «Его стихи читают миллионы и сотни тысяч знают наизусть…».

С приветственным словом к гостям обращается заведующая библиотекой: 8 сентября 2013 года исполнится 90 лет со дня рождения выдающегося поэта современности Расула Гамзатова. В честь этого знаменательного события Хасавюртовская центральная городская библиотека, которая носит имя великого сына Дагестана, проводит международный библиотечный конкурс по продвижению литературного наследия Расула Гамзатова . Его главная цель состоит в том, чтобы привлечь внимание людей и, прежде всего, юношей и девушек из разных стран мира к поэзии вообще и к творчеству Расула Гамзатова в частности. Участниками конкурса стали сотни библиотек России – национальные, областные, городские, районные, сельские, университетские и школьные библиотеки. Также в конкурсе принимают участие библиотеки стран ближнего зарубежья – Азербайджана, Армении, Белоруссии, Казахстана, Молдавии, Украины, Эстонии. Участвуют в конкурсе и библиотеки стран дальнего зарубежья – библиотеки Румынии, Таиланда, Финляндии и даже королевства Камбоджи. Мы живем на Северном Кавказе, по соседству с Дагестаном . В нашем городе проживают около 100 национальностей, так же много, как и в Дагестане. И в нашем городе есть дагестанская диаспора и дагестанская община. Поэтому мы посчитали своим долгом принять участие в этой акции, которую проводим под девизом: «Культура сближает народы». Итак, предлагаем вашему вниманию музыкально-поэтический вечер «Расул Гамзатов – певец Кавказа».

На экране демонстрируется отрывок из документального фильма

о Расуле Гамзатове (3-4 мин.)

(Мероприятие сопровождается слайд-презентацией).

Ведущий 1: 8 сентября 1923 года в маленьком, всего в семьдесят саклей, высокогорном аварском ауле Цада в семье поэта-сатирика Гамзата Цадасы, народного поэта Дагестана, родился мальчик, которому родители дали имя Расул. Имя Расул в переводе на русский язык означает «посланец», «посол», «посланник» и это имя, как оказалось, стало очень символичным для его носителя.

Ведущий 2: Расул Гамзатов, народный поэт Дагестана, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премии, прожил долгую, яркую, плодотворную жизнь. В этом, 2013 году, ему исполнилось бы 90 лет.

Чтец 1:

Когда я родился, вина не пили.
И сразу имени не дали мне.
Отец в горах сражался на войне,
И торжество на время отложили...

Нет, не стреляли в честь меня джигиты,
Не собрались,
Не спели ничего,
Но мой отец в тот день стрелял в бандитов, –
Быть может, в честь рожденья моего.

Никто не покупал мне погремушек,
Не баловал, гостинцев не дарил.
Лишь через месяц под мою подушку
Кинжал дубовый кто-то положил.

Там было имя буквами большими
Написано отцом, что был вдали.
Но почему ж мне дали это имя?
У нас в роду ведь не было Али.

Я именем своим всегда гордился.
Так был отцом я назван в честь бойца,
Который умер на руках отца,
Узнавшего в тот день, что я родился.

«Год моего рождения»

Ведущий 1: Расул начал писать стихи, будучи маленьким мальчиком – в 9 лет. В 14 лет его стихи публиковала местная газета. После окончания педагогического училища Расул Гамзатов работал учителем в родной школе, потом в театре, на радио, в республиканской газете. Первый сборник его стихов «Пламенная любовь и жгучая ненависть» вышел в 1943 году. Свое образование Гамзатов продолжил в Литературном институте имени Максима Горького в Москве. Сорок лет он бессменно возглавлял писательскую организацию Дагестана. Первые его поэтические публикации получили широкую известность, а за сборник стихов «Год моего рождения» двадцатисемилетний поэт получает Государственную премию. В шестидесятые годы его поэтический талант бурно

расцветает, одна за другой в свет выходят новые книги: «Земля моя», «Песни гор», «Дети дома одного», «Белые журавли», «Двадцатый век» и другие.

Ведущий 2: Творчество поэта обширно во всех отношениях, он создал замечательные произведения самых различных жанров: стихотворения, поэмы, сонеты, эпиграммы, послания, афористические надписи, философские эссе. Столь же широка тематика его творчества: стихи о матери, об отце и братьях; о войне, о любви к родине, о мире и дружбе, лирические стихотворения, посвященные женщине, любовная лирика… Талантливый сын малочисленного аварского народа Расул Гамзатов прославил свой родной Дагестан и занял почетное место среди лучших поэтов великой России. В замечательной прозаической книге Гамзатова «Мой Дагестан» не только рассказывается обо всем пережитом им самим, но приводятся размышления поэта о жизни, об искусстве, о назначении человека, о любви к родине. Расул Гамзатов в своих стихах воспел страну гор, ее неповторимую красоту, ее обычаи, природу, людей, героическую историю.

(Тихо звучит дагестанская народная музыка)

Чтец 2:

Имя смакую твое по слогам:

Выдохнул – «Даг», следом выдохнул «стан».

Льну, Дагестан мой, к альпийским лугам,

Тропок касаясь твоих, как стремян.

Сходится клином на родине свет.

Право, не знаю, твой верный наиб,

Индия больше тебя или нет,

Неотразимей Париж иль Гуниб.

Даришь свою мне и старь ты, и новь,

Реки, как барсов, вскормив на плечах.

Верстами люди не мерят любовь,

Все рождены мы с пристрастьем в очах.

Был тот чеканщик велик, как пророк,

Что отраженье твое среди дня

На колыбели и сабле насек

И на мятежной душе у меня.

Вновь о твоей размышляя судьбе,

Край, вознесенный к седым небесам,

Я забываю легко о себе,

Выше от этого делаясь сам.

Снег на вершинах и море внизу,

Туры трубят по отвесным лесам.

Если себя пред тобой вознесу,

Меньше от этого сделаюсь сам.

Гулом ущелий меня позови,

Посвистом, что предназначен коню.

Вольный наиб несвободной любви –

Я пред тобою колени клоню.

«Дагестану»

Ведущий 1: А сейчас отрывок из этого стихотворения прозвучит в авторском исполнении на родном языке поэта.

Видео «Расул Гамзатов читает свое стихотворение на аварском языке».

Ведущий 1: Говорят, для того, чтобы понять творчество поэта, надо познакомиться с историческими особенностями его малой родины, с традициями и культурой его народа. О родине Расула Гамзатова, о Дагестане, расскажет глава дагестанской общины в Армавире Ибак Мамаевич Ибаков.

(На мультимедийном экране демонстрируются слайды с видами Дагестана).

Выступление главы дагестанской общины

Ведущий 1: Прикоснуться к культуре дагестанского народа нам поможет танец горячих джигитов «Лезгинка»

Танец «Лезгинка» исполняет хореографический ансамбль «Армавир» (рук. Э. Тахян) Ведущий 1: Звуками песен Дагестана был очарован поручик Тенгинского полка Лермонтов, а Лев Толстой записывал прозаические пересказы этих песен у своих кунаков в аулах и считал, что «песни гор – сокровища поэтические, необычайные».

(В исполнении Тагира Курачева звучит аварская народная песня. Запись)

Ведущий 2: Расул Гамзатов понимал, как обогатило дагестанскую поэзию ее содружество с русской литературой. Из размышлений поэта: «К русской литературе примкнули многие писатели нерусского происхождения. Близость к ней открыла нам путь в большую литературу. Без русского языка никто из нас перед мировым читателем предстать не мог и еще долго не сможет».

Ведущий 1: «Если к прекрасной аварской поэзии я прибавил хотя бы три камушка, если в моих стихах есть столько огня, что его хватит для того, чтобы прикурить три папиросы, то всем этим я обязан Москве, русской литературе, моим друзьям и учителям». «Когда я учился в Лит ературном институте в Москве, – писал Гамзатов, - я подружился со многими русскими поэтами, тоже студентами института. Они начали переводить мои стихи. Переводы стали появляться в разных газетах. Благодаря русским переводам мои стихи прочитали другие народности Дагестана».

Ведущий 2: Гамзатов, как и многие честные и чуткие национальные поэты и писатели, понимал, что в условиях распада «единого культурного пространства» именно русский язык надолго останется самым надежным связующим элементом культурной жизни России и отделившихся от нее народов. России, русскому народу Гамзатов посвятил немало стихов.

(Тихо звучит русская народная музыка)

Чтец 3:

Сохранилась для потомства
Поговорка давних лет:
Прежде чем построить дом свой,
Разузнай, кто твой сосед. -

Спорить мой земляк не станет
С этой мудростью вовек,

И в нагорном Дагестане
Знает каждый человек, -

Сколько бы в аулы бедствий
Чужеземцы принесли,
Если б с нами по соседству
Русской не было земли!

Тем обязаны России
Горцев вольные сыны,
Что отныне им косые
Сабли турок не страшны.
И, плечом к плечу с Россией,
Пересилив тяжесть ран,
Мы в бою насмерть разили
Интервентов-англичан.

Ведущий 1: Гамзатов внес неоценимый вклад в благородное дело укрепления дружбы и взаимопонимания между народами. Он много ездил по стране и посвящал свои стихи людям разных национальностей, относясь к ним, как к братьям.

(Тихо звучит армянский дудук)

Чтец 1:

Я никогда не слышал песен,
Чтоб радостней армянских были.
Как был твой голос чист и весел,
Когда мы по Севану плыли!

Казалось, не слова слетают,

А слёзы катятся по лицам, -

Вся скорбь Армении святая

Стремится в песнях тех излиться…

В армянской песне – боль и сила,
Народа радость и страданье…
Ты, как любовь, меня пленило,
Армянской песни обаянье!..

(Звучит армянская песня в исполнении певицы Зары)

(Тихо звучит народная азербайджанская музыка «Азери»)

Чтец 2:

Баку, Баку, поклон тебе мой низкий,
Тебе я руку жму, как брату брат.
Все громче говор милых волн каспийских –
Они о нашем братстве говорят.

Родимый Каспий – общий друг наш вечный, –
Любовь к тебе несет он вновь и вновь,
Он отвечает широтой сердечной
И горцам, и бакинцам на любовь...

«Баку»

(Тихо звучит грузинская народная песня «Сулико»)

Чтец 3:

Прыгнув в поезд с перрона ночного,
Укатить бы мне в Грузию снова.
В первый день, как положено другу,
Я попал бы к Ираклию в дом.
И стихи мы читали б по кругу:
Я – вначале, Ираклий – потом.

Все дела мне хотелось бы снова
Суток на трое вдруг позабыть,
Прыгнуть в поезд с перрона ночного
И в Тбилиси к друзьям укатить.

Ведущий 2: Расул Гамзатов всегда считал себя послом, представителем Дагестана в мире. И в то же время его, так называемая, «Гамзатовская политика» говорит о том, что он беспокоился не только о Дагестане, о России, но и о проблемах всего мира. Он - поэт, чье творчество не знает границ и языковых барьеров и является ярким примером духовного единения людей всего мира, всех национальностей.

Чтец 1:

Хочу любовь провозгласить страною,
Чтоб все там жили в мире и тепле,
Чтоб начинался гимн ее строкою:
«Любовь всего превыше на земле».

Чтоб гимн прекрасный люди пели стоя
И чтоб взлетала песня к небу, ввысь,
Чтоб на гербе страны Любви слились
В пожатии одна рука с другою.

Во флаг, который учредит страна,
Хочу, чтоб все цвета земли входили,
Чтоб радость в них была заключена,
Разлука, встреча, сила и бессилье,
Хочу, чтоб все людские племена
В стране Любви убежище просили.

Ведущий 1: Из воспоминаний о поэте: "Горец, сын малочисленного аварского народа, он сумел раздвинуть в своей поэзии национальные, территориальные границы и стать известным далеко за пределами родного края" – так говорил о Гамзатове Самуил Яковлевич Маршак.

Ведущий 2: А Сергей Михалков сказал о нем так: «Интернациональность творчества, умение говорить о самом главном в человеке, о добром и сокровенном, говорить возвышенно и в то же время покоряюще просто – все это присуще только самым большим, самым талантливым, всенародно признанным поэтам. И таким поэтом является Расул Гамзатович Гамзатов».