Кто автор как любить детей. Януш Корчак: как любить ребенка − какие шедевры мировой педагогической литературы можно найти в библиотеке? Старый Доктор, Король, педагог-писатель, директор, узник концлагеря
Книга Януша Корчака «Как любить ребенка» написана уже почти сто лет назад, однако она до сих пор вдохновляет многих родителей. Её автор, врач, педагог и писатель, умеет красиво и метафорично рассказать о важном. Его слова пронизывают сознание, вызывая теплые эмоции. Януш Корчак пишет о воспитании детей, начиная с момента, когда они совсем еще малы, до их взросления. Его советы помогут каждому родителю.
В книге одной из центральных тем является тема свободы ребенка. Европейские стандарты воспитания, привычки и менталитет существенно отличаются от российских. И тем не менее, есть то, что стоит почерпнуть, но также есть то, что вызывает вопросы. Говоря о свободе ребенка, нужно понимать, насколько она может быть полезна или вредна. Раньше считалось, что ребенок словно пустой сосуд, в который нужно вложить все самое ценное и полезное. Однако теперь придерживаются мнения, что ребенок с самого рождения является личностью, особенным человеком.
Автор этой книги рассказывает о том, в чем стоит давать свободу действий ребенку, а в чем лучше создать ограничения. Нужно уметь отпустить ребенка на волю, чтобы он сам справлялся с некоторыми своими детскими проблемами. В то же время нужно контролировать его воспитание, иногда стоит давать определенные установки, создавать правила. В книге говорится и о физическом наказании. С детьми всегда можно договориться, если знать, как это сделать. Автор книги поможет в этой достаточно сложной теме. Таким образом, книга содержит массу полезного. При этом приходит понимание, что всего должно быть в меру: как свободы, так и ограничений.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Как любить ребенка" Корчак Януш бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
Корчак Януш
Как любить ребенка
Януш Корчак
Как любить ребенка
"Сыном мне стала идея служения детям..."
Перевод с польского Е. Зениной и Э. Тареевой
То, чего нам так не хватает...
А не хватает нам любви к детям. Не хватает самоотверженности родительской, педагогической. Не хватает сыновней, дочерней любви.
Есть простая поговорка: как аукнется, так и откликнется. Сколько положишь, столько и получишь. Верные вроде бы формулы. Только если следовать лишь им, добьешься одного воспроизводства. Для сеятеля это просто беда, когда зерна он снимет ровно столько же, сколько посеял. Пахарь должен получить прибавок, только тогда он выживет, прокормит свою семью. Так же точно и общество должно бы существовать. Прогресс состоит из прибавок, которые дают поколения, "посеянные" их родителями и наставниками. Конечно, прибавок этот есть, но в каких пространствах? В пространстве человеческих знаний, конечно. В области технологий. А как с духовностью? Увы, в этой тонкой сфере воспроизводства мы радуемся даже простому отклику на ауканье. И слишком часто замечаем простые потери: не больше, нет, а меньше становится доброты, милосердности. Грубее и жестче отношения между самыми добрыми вроде бы людьми. Исполнение долга в межчеловеческих отношениях уступает служебным обязанностям-там человек и обязательнее, и профессиональнее. А любовь к детям стала напоминать любовь к собственному имуществу. Впрочем, имущество порой дороже людей... Что может быть печальней и горше! Давно замечено: и лучшие, и худшие стороны человека выявляет беда. Януш Корчак не только последние месяцы своего бытия, но всю предыдущую жизнь стоял рядом с бедой, точнее, жил в ее гуще. Сиротство, эта библейски древняя форма человеческого одиночества, требует сострадания и соучастия, самоотверженной и терпеливой любви настоящих стоиков и гуманистов.
Януш Корчак первый из них, но не временем, пусть трагическим, измерено это первенство, а мерой его выбора, мерой честности.
Мера эта-смерть.
Не только поляки чтут выбор своего бессмертного учителя. Его имя внесено в святцы и мировой педагогики, и элементарной человеческой порядочности. И именно в его устах, под его пером в высшей степени правомерно звучит дидактическое, даже назидательное наставление:
как любить детей.
Эта небольшая книжка-своеобычный манифест гуманизма. Нестареющий завет, переданный в наши и грядущие времена из времен как будто от нас удаленных и в то же время совершенно похожих, потому что речь идет о любви к детям, а это ценность постоянная. Духовная комфортность делает человека толстокожим, совершает в его сознании странные подвижки, когда ценности мнимые застят свет, а ценности подлинные уходят обочь. Каждому рано или поздно воздается по заслугам, но часто-слишком поздно, когда ничего не исправишь, и в этом истоки многих человеческих драм. Те, кто воображает, будто доброта и любовь малозначимые, второстепенные качества, которые не помогают, а, напротив, даже вредят, допустим, при достижении карьеры, бывают наказаны на краю этой карьеры, а еще чаще - на краю собственной жизни-нелюбовью и недобротой окружающих.
И пусть же всякий, кто спохватится и заторопится вперед-от нелюбви к любви, от недоброты к доброте, припадет как к чистому итогу-к этой последней заповеди Януша Корчака.
Альберт Лиханов,
лауреат Международной премии
имени Януша Корчака
Ведь родиться-не то, что воскреснуть: могила отдаст нас, но не взглянет на нас, как мать.
"АНГЕЛ ЛИ"
Ребенок в семье
Как, когда, сколько, почему?
Предчувствую множество вопросов, ждущих ответа, множество сомнений, требующих разрешения. И отвечаю:
Не знаю.
Всякий раз, когда, отложив книгу, ты начнешь плести нить собственных размышлений,-книга достигла цели. Если же, в поисках точных указаний и рецептов лихорадочно листая страницы, ты досадуешь на их скудость, знай, что если и есть в этой книге советы и предписания, они появились не по авторской воле, а вопреки ей.
Я не знаю и не могу знать, как неизвестные мне родители в неизвестных мне условиях могут воспитывать неизвестного мне ребенка, подчеркиваю-могут, а не хотят, могут, а не должны.
"Не знаю". Для науки это туманность, из которой возникают, из которой рождаются новые мысли, все более и более приближающиеся к истине.
"Не знаю"-для ума, не приученного к аналитическому мышлению, это пугающая пустота.
Я хочу, чтоб поняли и полюбили чудесное, полное жизни и ошеломляющих неожиданностей творческое "не знаю" современной науки о ребенке.
Я хочу, чтоб поняли: никакая книга, никакой врач не заменят собственной живой мысли, собственного внимательного взгляда.
Часто можно слышать, что материнство облагораживает женщину, что. только став матерью, она созревает духовно. Действительно, материнство ярким пламенем освещает задачи духовного бытия женщины, но их можно и не заметить, и трусливо откладывать на потом, и обижаться, что нельзя приобрести за деньги готового решения.
Велеть кому-нибудь продуцировать нужные тебе мысли-то же, что поручить сторонней женщине родить твоего ребенка. Существует категория мыслей, которые надо рождать самому, в муках, и они-то и есть самые ценные. Они решают, что ты, мать, дашь ребенку-грудь или вымя, воспитаешь его как человек или как самка, будешь руководить им или силой на вожжах тянуть за собою, будешь играть им, крошечным, и нежностью к нему восполнять ласки равнодушного или немилого мужа, а когда он подрастет, бросишь на произвол судьбы или станешь ломать.
2. Ты говоришь: "Мой ребенок".
Когда, как не во время беременности, имеешь ты наибольшее право на это местоимение? Биение крохотного, как персиковая косточка, сердца-эхо твоего пульса. Твое дыхание дает ему кислород. В вас обоих течет общая кровь, и ни одна красная ее капля не знает, будет она твоей или его, или, вылившись, погибнет, как постоянная
дань тайне зачатия и рождения. Ломоть хлеба, который ты жуешь,строительный материал ног, на которых он будет бегать, кожи, которая будет его покрывать, глаз, которыми он будет видеть, мозга, в котором родится мысль, рук, которые он протянет к тебе, улыбки, с которой воскликнет:
Вам обоим еще предстоит пережить решающую минуту: вы будете вместе страдать от боли. Удар колокола возвестит:
И сразу он, твой ребенок, объявит: я готов жить своей жизнью, и ты откликнешься: теперь ты можешь жить сам, живи же.
Сильными судорогами будешь ты гнать его из себя в мир, не думая о том, что ему больно, и он будет пробираться вперед, с силой и отвагой, не заботясь о том, что больно тебе.
Жестокий акт.
Нет. И ты, и он, вы вместе произведете сто тысяч невидимых глазу,
мелких, удивительно слаженных движений, чтобы, забирая свою часть из тебя, он не забрал больше, чем положено ему по закону, по вечному, всеобщему закону жизни.
Мой ребенок.
Нет. Ни в месяцы беременности, ни в часы родов ребенок не бывает твоим.
Ребенок, которого ты родила, весит 10 фунтов.
В нем восемь фунтов воды и горстка угля, кальция, азота, серы, фосфора, калия, железа. Ты родила восемь фунтов воды и два фунта пепла. Каждая капля твоего ребенка была дождинкой, снежинкой, мглой, росой, водой, мутью в городском канале. Каждый атом угля или азота связывался в миллионы разных веществ или разрушал эти соединения. Ты лишь собрала воедино то, что было.
Земля, повисшая в бесконечности.
До ближайшей звезды-Солнца-50 миллионов миль.
Диаметр маленькой нашей Земли 3000 миль огня с тонкой, всего лишь в 10 миль, остывшей оболочкой.
На тонкой скорлупе, заполненной огнем, посреди океанов-островки суши.
На суше, среди деревьев и кустов, мух, птиц, зверья-роятся люди.
Среди миллионов людей и ты произвела на свет нечто. Что же? Стебелек, пылинку-ничто.
Оно такое слабое, что его может убить бактерия, которая, если увеличить ее в 1000 раз, предстанет глазу как точка...
Но это ничто-плоть от плоти морской волны, ветра, молнии, солнца, Млечного Пути. Эта пылинка-в кровном родстве с колосом, травой, дубом, пальмой, птенчиком, львенком, жеребенком, щенком.
В ней заключено то, что чувствует, видит, страдает, радуется, любит, надеется, ненавидит, верит, сомневается, притягивает и отталкивает.
Эта пылинка обнимет мыслью- звезды и океаны, горы и пропасти,
все. Что есть содержание души, как не целая вселенная, только в иных масштабах?
Таково извечное противоречие человеческой натуры, которая возникает из праха и в которой живет Бог.
Ты говоришь: "Мой ребенок".
Нет, это ребенок всех-матери и отца, дедов и прадедов.
Чье-то далекое я, спавшее среди предков, чей-то истлевший, давно забытый голос вдруг зазвенел в твоем ребенке.
Триста лет назад, во время войны или мира, в калейдоскопе перекрещивающихся рас, народов, классов кто-то овладел кем-то-по обоюдному согласию ли, насильно ли, в минуту вожделенья ли, любовного упоения ли, обманул ли, соблазнил ли,-никто не знает кто, когда, как, но Бог записал это в книге судеб, и антрополог уже гадает по форме его черепа или цвету волос.
Книга «Как любить ребенка» Януша Корчака занимает особое место в мировой педагогике. Это не сухой научный труд, но и не записки дилетанта, не дидактическое наставление, не сборник правил, которым нужно неукоснительно следовать, не праздные мемуары, не художественный вымысел. Это поразительный синтез профессиональных знаний, опыта, наблюдательности, педагогического чутья, литературного таланта и огромной любви к ребенку.
Труд «Как любить ребенка» был опубликован в 1919 году. Над его созданием Корчак работал во время своего пребывания на Украине, где некоторое время провел в столичных детских приютах. «Как любить ребенка» стал одним из первых научно-популярных трудов Корчака. На ряду с его более поздними «Правом ребенка на уважение», «Правилами жизни», «Шутливой педагогикой» этот труд донес до широкой публики основные идеи гуманистической педагогики великого польского учителя.
Воспитательная методика Януша Корчака в первую очередь базировалась на равенстве (ребенка нельзя недооценивать), свободе (ребенка нельзя делать рабом) и любви (ребенка нельзя недолюбливать). Иначе и быть не может! В суровые годы между двух войн, революции, еврейских репрессий, ужасного варшавского гетто только любовь могла спасти будущее поколение.
У педагога не было собственных детей и семьи. Всего себя он посвящал сиротам, ждущим его отеческого совета в Украине, Белоруссии, польских городках и селах и, конечно же, в Варшаве, где находилось его главное детище – приют «Дом сирот». Корчака хватало на всех, любовью дышат строчки его произведений, но это не слепая «сюсюкающая» любовь оголтелой мамаши, это любовь-уважение к маленькому человеку, отважно познающему новый мир.
В книге «Как любить ребенка» Януш Корчак прослеживает жизнь маленького человека с момента его появления на свет и до совершеннолетия, когда заметно подросшее чадо уже готово выйти из-под родительской опеки.
Все начнется в тот день, когда малыш с силой и отвагой вырвется из материнской утробы в новый мир. Вы будете вместе страдать от боли и вот, наконец, он маленьким сморщенным комочком умостится на вашей груди. Самое простое позади, теперь предстоит задание посложнее – нужно вырастить из этого существа человека.
Однако на первых порах молодую маму занимают другие вопросы. Здоров ли он? Почему он плачет? Почему молчит? Почему мало ест? Что это за пятнышко на щечке? Зачем он чихнул? Простудился? Это серьезно? От этого умирают?
Здесь нужны внимательность и спокойствие. Регулярно показывайте ребенка врачу, внимайте его советам, не стесняйтесь задавать вопросы, а главное – будьте начеку 24 часа в сутки. Малыш еще не может защитить себя даже от самых невинных раздражителей окружающего мира. Шелуха от семечки, случайно попавшая на небо ребенка, причинит ему огромные страдания, едва уловимый сквозняк спровоцирует болезнь, а собственная рука, неожиданно вырвавшаяся из пеленки, напугает до слез.
Однако ошибочно, убежден Корчак, следить только за вегетативным развитием младенца, напрочь забывая о психологическом развитии малыша, становлении его личности. «Он ничего не понимает», – легкомысленно отмахиваются родители, не подозревая, что именно в колыбели закладывается фундамент для будущего человека.
А между тем с каждой неделей ребенок становится все больше и взрослее. На его личике уже проявляются эмоции, он узнает голос матери и дарит родным свои первые беззубые улыбки. Зрение и слух малыша становятся острее, постродовой шок прошел, теперь ребенок начинает активно познавать окружающий мир. Он рассматривает свои ручки, сжимает их в кулачки, хватает погремушку, удаляет ее от глаз, пробует на вкус. «Он не забавляется, раскройте же, черт подери, глаза, и вы заметите в нем усилие воли – он пытается понять»!
Ребенок, как ученый в лаборатории, ищет причинно-следственные связи предметов и явлений. С какой нежностью и любовью он смотрит на свои пинетки, наверняка, приписывая им свое умение стоять, плащ или курточка открывают дорогу в новый мир – на улицу, материнская грудь – источник наслаждения, мягкое одеяло – чудо-экран, что показывает сны.
Скоро малыш овладеет двумя важнейшими навыками – умением ходить и говорить. Многие мамочки дотошно выпытывают у врачей, когда ребенок должен ходить и говорить? Собственно, когда пойдет и заговорит. Все дети разные, не стоит свято верить среднестатистическим показателям.
К вопросу о красоте
Все младенцы хороши только от того, что они младенцы. Но вот ваш ребенок уже вышел из колыбельного возраста. Теперь он похож на маленького человека. Когда матери задают вопрос «красив ли ее ребенок?», а та отвечает, что ей все равно, она заведомо лжет. Человек не может игнорировать красоту внешней оболочки, ровно как не замечать ее изъянов.
Внешняя красота
Красивого и некрасивого ребенка нужно воспитывать по-разному, но главное в обоих случаях – честность со стороны родителей. Маленькому красавчику нужно дать понять, что без других добродетелей его внешность померкнет. Игнорировать его красоту не стоит, ее обязательно отметят другие, и тогда ситуация может выйти из-под вашего контроля. Вы и не заметите, как малыш превратится в самовлюбленного гордеца.
Некрасивого ребенка нельзя кормить иллюзиями о его ангельском совершенстве. Встреча с бестактным внешним миром и жестокостью сверстников станет огромным шоком для ничего не ведающего ребенка.
Эффектная внешность упрощает шествие по жизни, но не является ключом ко всем благам. Есть огромное множество несчастных красавцев и счастливейших уродов.
…на смерть;
…на сегодняшний день;
…быть тем, что он есть.
Увы, все люди смертны. Кто-то доживает до глубоких морщин, а кто-то уходит на заре жизни. Это закон природы, не подвластный человеку. Однако жизнь дается не для того, чтобы проводить ее в паническом ожидании смерть, которая, подобно убийце, вот-вот выскочит из-за угла. В страхе, как бы смерть не отобрала ребенка, родители отбирают его у жизни.
Не имеется в виду, что излишки опеки нужно заменить полным ее отсутствием. Однако синяки и ссадины нужны – они предмет гордости, путь к открытиям.
«Как жалки эти лилипуты в стране великанов! – любовно восклицает автор, зачарованный тем, как малыш пытается справиться с дверной щеколдой, – Голова вечно задрана кверху, чтоб хоть что-нибудь увидеть. Окна где-то высоко, как в тюрьме. Чтобы сесть на стул, нужно быть акробатом».
Нельзя игнорировать вопросы малыша. В одно время они посыпятся градом: Что творится в носу, когда чихаешь? Кем труднее быть, водолазом или моряком? О чем говорят муравьи? Кто шьет ангелам платья? Можно ли из большой рыбы сделать лодку? Почему нельзя смотреть, как собака вскакивает на собаку?
Будьте так любезные, пани та панове, подыщите ответы на детские вопросы.
Предлагаем вам краткое содержание повести для детей польского писателя и педагога еврейского происхождения Януша Корчака, принесшая ему всемирную известность.
Писателя, врача и общественного деятеля, посвятившего свою жизнь заботе о сотнях сирот, изложив все это в своих книгах.
Период взросления: по разные стороны баррикад
Большие дети – большие проблемы. Вам еще предстоит пережить школьную адаптацию, домашние задания, искусно скрываемые двойки и замечания в дневнике, первую любовь, переходный возраст, половое созревание, протест юношества.
Ваше положение шатко – в глазах подросшего ребенка вы находитесь во вражеском лагере взрослых. Не имея возможности работать, он вынужден принимать ваши деньги, как милостыню от врага, и чувствовать вашу власть над собой. Не напоминайте о его подневольном положении, не опускайтесь до шантажа. Говорите с ребенком на равных, не допускайте снисходительных смешков, назидательного осуждения в отношении проблем, которые волнуют подростка. Вам они, безусловно, покажутся наивными, но для него они представляют первостепенную важность. Имейте уважение к его детским переживаниям, и он не станет платить вам скрытностью и безразличием.
Любите своего ребенка, но не превращайте его в собственность. Он, прежде всего, личность, человек. Ваша задача – создание условий для его развития и становления. Если у вас все получится, он обязательно вспомнит о своем счастливом детстве.
«Как любить ребенка» Януша Корчака: краткое содержание
3.7 (73.33%) 3 votesПредисловие
Жизнь Януша Корчака, этого удивительного человека, талантливого врача, воспитателя, защитника детей-сирот, добровольно принявшего мученическую смерть в газовой камере фашистского концлагеря, давно стала легендой.
Его книгу справедливо называют Библией по воспитанию детей. Мысли Корчака о детях, их правах и потребностях, о необходимости чуткого отношения к ним, об уважении их достоинства, о принципиальном отношении к вопросам совести и морали вошли в фундамент гуманистической педагогики. Они продолжают переживаться и остаются остроактуальными в наши дни.
Корчак призывает помнить, что ребенок отличается от нас, взрослых, лишь нехваткой жизненного опыта – и так же, как мы, имеет право на уважение, собственное мнение, на то, чтобы его выслушали и поняли. Как часто, забывая об этом, мы изматываем ребенка нотациями и наставлениями, тщательно скрывая не только от него, но и от себя свои собственные несовершенства. Говоря о бережном отношении к ребенку, Корчак подчеркивает невозможность равнять всех детей под одну гребенку, призывает учитывать уникальные свойства каждого.
За мыслями и выводами Януша Корчака стоят истории сотен детей, прошедших через его руки и пережитых автором вместе с ними. Вся книга наполнена мудростью и теплом большого сердца этого замечательного человека. Несомненно, эта книга должна стать настольной у любого родителя, и того, кто готовится к этой миссии.
В настоящем издании текст публикуется с небольшими сокращениями.
Для легкости усвоения редактором выделены тематические разделы, а также вынесены на поля особенно важные мысли автора.
Профессор Ю. Б. Гиппенрейтер
Книга первая
Право ребенка на уважение
Пренебрежение – недоверие
Быть маленьким
С ранних лет мы растем в сознании, что большое – важнее, чем малое.
– Я большой, – радуется ребенок, когда его ставят на стол.
– Я выше тебя, – отмечает он с чувством гордости, меряясь с ровесником.
Неприятно вставать на цыпочки и не дотянуться, трудно мелкими шажками поспевать за взрослым, из крохотной ручонки выскальзывает стакан. Неловко и с трудом влезает ребенок на стул, в коляску, на лестницу; не может достать дверную ручку, посмотреть в окно, что-либо снять или повесить, потому что высоко. В толпе заслоняют его, не заметят и толкнут. Неудобно, неприятно быть маленьким.
Уважение и восхищение вызывает большое, то, что занимает много места. Маленький же повседневен, неинтересен. Маленькие люди – маленькие и потребности, радости и печали.
Производят впечатление – большой город, высокие горы, большие деревья. Мы говорим:
– Великий подвиг, великий человек.
А ребенок мал, легок, не чувствуешь его в руках. Мы должны наклониться к нему, нагнуться.
А что еще хуже, ребенок слаб.
Мы можем его поднять, подбросить вверх, усадить против воли, можем насильно остановить на бегу, свести на нет его усилия.
Всякий раз, когда он не слушается, у меня про запас есть сила. Я говорю: «Не уходи, не тронь, подвинься, отдай». И он знает, что обязан уступить; а ведь сколько раз пытается ослушаться, прежде чем поймет, сдастся, покорится!
Кто и когда, в каких исключительных условиях осмелится толкнуть, тряхнуть, ударить взрослого? А какими обычными и невинными кажутся нам наши шлепки, волочения ребенка за руку, грубые «ласковые» объятия!
Чувство слабости вызывает почтение к силе; каждый, уже не только взрослый, но и ребенок постарше, посильнее, может выразить в грубой форме неудовольствие, подкрепить требование силой, заставить слушаться: может безнаказанно обидеть.
Мы учим на собственном примере пренебрежительно относиться к тому, что слабее. Плохая наука, мрачное предзнаменование.
Милость материальной зависимости
Ребенок семенит беспомощно с учебником, мячом и куклой, смутно чувствуя, что без его участия где-то над ним совершается что-то важное и большое, что решает, есть ему доля или нет доли, карает и награждает и сокрушает.
Цветок – предвестник будущего плода, цыпленок станет курицей-несушкой, телка будет давать молоко. А до тех пор – старания, траты и забота – убережешь ли, не подведет ли?
Все растущее вызывает тревогу, долго ведь приходится ждать; может быть, и будет опорой старости, и воздаст сторицею. Но жизнь знает засухи, заморозки и град, которые побивают и губят жатву.
Мала рыночная стоимость несозревшего. Лишь перед законом и Богом цвет яблони стоит столько же, что и плод, и зеленые всходы – сколько спелые нивы.
Мы пестуем, заслоняем от бед, кормим и обучаем. Ребенок получает все без забот; чем он был бы без нас, которым всем обязан?
Исключительно, единственно и все – мы.
Мы распоряжаемся и требуем послушания.
Морально и юридически ответственные, знающие и предвидящие, мы единственные судьи поступков, душевных движений, мыслей и намерений ребенка.
Нищий распоряжается милостыней как заблагорассудится, а у ребенка нет ничего своего, он должен отчитываться за каждый даром полученный в личное пользование предмет.
Нельзя порвать, сломать, запачкать, нельзя подарить, нельзя с пренебрежением отвергнуть. Ребенок должен принять и быть довольным. Все в назначенное время и в назначенном месте, благоразумно и согласно предназначению.
Может быть, поэтому он так ценит ничего не стоящие пустячки, которые вызывают у нас удивление и жалость: разный хлам – единственная по-настоящему собственность и богатство – шнурок, коробок, бусинки.
Взамен за эти блага ребенок должен уступать, заслуживать хорошим поведением – выпроси или вымани, но только не требуй! Ничто ему не причитается, мы даем добровольно. (Возникает печальная аналогия: подруга богача.)
Из-за нищеты ребенка и милости материальной зависимости отношение взрослых к детям аморально.
Мы пренебрегаем ребенком, ибо он не знает, не догадывается, не предчувствует. Не знает трудностей и сложности жизни взрослых, не знает, откуда наши подъемы и упадки и усталость, что нас лишает покоя и портит нам настроение; не знает зрелых поражений и банкротств. Легко отвлечь внимание наивного ребенка, обмануть, утаить от него.
Он думает, что жизнь проста и легка. Есть папа, есть мама; отец зарабатывает, мама покупает. Ребенок не знает ни измены долгу, ни приемов борьбы взрослых за свое и не свое.
Свободный от материальных забот, от соблазнов и от сильных потрясений, он не может о них и судить. Мы его разгадываем моментально, пронзаем насквозь небрежным взглядом, без предварительного следствия раскрываем неуклюжие хитрости.
А быть может, мы обманываемся, видя в ребенке лишь то, что хотим видеть?
Быть может, он прячется от нас, быть может, втайне страдает?
Мы пренебрегаем ребенком, ведь впереди у него много часов жизни.
Чувствуем тяжесть наших шагов, неповоротливость корыстных движений, скупость восприятий и переживаний.
А ребенок бегает и прыгает, смотрит на что попало, удивляется и расспрашивает; легкомысленно льет слезы и щедро радуется.
Ценен погожий осенний день, когда солнце редкость, а весной и так зелено. Хватит и кое-как, мало ему для счастья надо, стараться ни к чему. Мы поспешно и небрежно отделываемся от ребенка. Презираем многообразие его жизни и радость, которую ему легко дать.
Это у нас убегают важные минуты и годы; у него время терпит, успеет еще, подождет.
Ребенок не солдат, не обороняет родину, хотя вместе с ней и страдает.
Слабый, маленький, бедный, зависящий – ему еще только быть гражданином.
Снисходительное ли, резкое ли, грубое ли, а все – пренебрежение.
Сопляк, еще ребенок – будущий человек, не сегодняшний. По-настоящему он еще только будет.
Строгий надзор
Присматривать, ни на минуту не сводить глаз. Присматривать, не оставлять одного. Присматривать, не отходить ни на шаг.
Упадет, ударится, порежется, испачкается, прольет, порвет, сломает, испортит, засунет куда-нибудь, потеряет, подожжет, впустит в дом вора. Повредит себе, нам, покалечит себя, нас, товарища по игре.
Надзирать – никаких самостоятельных начинаний – полное право контроля и критики.
Не знает, сколько и чего ему есть, сколько и когда ему пить, не знает границ своих сил. Стало быть, стоять на страже диеты, сна, отдыха.
Как долго? С какого времени? Всегда.
С возрастом недоверие к ребенку принимает иной характер, но не уменьшается, а даже возрастает.
Ребенок не различает, что важно, а что не важно. Чужды ему порядок, систематический труд. Рассеянный, он забудет, пренебрежет, упустит. Не знает, что своим будущим за все ответит.
Мы должны наставлять, направлять, приучать, подавлять, сдерживать, исправлять, предостерегать, предотвращать, прививать, преодолевать. Преодолевать капризы, прихоти, упрямство. Прививать осторожность, осмотрительность, опасения и беспокойство, умение предвидеть и даже предчувствовать.
Мы, опытные, знаем, сколько вокруг опасностей, засад, ловушек, роковых случайностей и катастроф. Знаем, что и величайшая осторожность не дает полной гарантии – и тем более мы подозрительны: чтобы иметь чистую совесть, и случись беда, так хоть не в чем было себя упрекнуть.
Мил ему азарт шалостей, удивительно, как он льнет именно к дурному. Охотно слушает дурные нашептывания, следует самым плохим примерам.
Портится легко, а исправить трудно.
Мы ему желаем добра, хотим облегчить; весь свой опыт отдаем без остатка: протяни только руку – готовое! Знаем, что вредно детям, помним, что повредило нам самим, пусть хоть он избежит этого, не узнает, не испытает. «Помни, знай, пойми». «Сам убедишься, сам увидишь». Не слушает! Словно нарочно, словно назло.
Приходится следить, чтобы послушался, приходится следить, чтобы выполнил. Сам он явно стремится ко всему дурному, выбирает худший, опасный путь.
Как же терпеть бессмысленные проказы, нелепые выходки, необъяснимые вспышки? Подозрительно выглядит первичное существо. Кажется покорным и невинным, а по существу хитро и коварно.
Умеет ускользнуть от контроля, усыпить бдительность, обмануть. Всегда у него готова отговорка, увертка, утаит, а то и вовсе солжет. Ненадежный, вызывает разного рода сомнения.
Презрение и недоверие, подозрения и желание обвинить.
Печальная аналогия: дебошир, человек пьяный, взбунтовавшийся, сумасшедший. Как же – вместе, под одной крышей?
Неприязнь
Ребенок: ущерб и разочарование
Это ничего. Мы любим детей. Несмотря ни на что, они наша услада, бодрость, надежда, радость, отдых, светоч жизни. Не спугиваем, не обременяем, не терзаем; дети свободны и счастливы… Но отчего они как бы бремя, помеха, неудобный привесок?
Откуда неприязнь к любимому ребенку?
Прежде чем он мог приветствовать этот негостеприимный мир, в жизнь семьи уже вкрались растерянность и ограничения. Канули безвозвратно краткие месяцы долгожданной законной радости.
Длительный период неповоротливого недомогания завершают болезнь и боли, беспокойные ночи и дополнительные расходы. Утрачен покой, исчез порядок, нарушено равновесие бюджета. Вместе с кислым запахом пеленок и пронзительным криком новорожденного забряцала цепь супружеской неволи.
Тяжело, когда нельзя договориться и надо додумывать и догадываться.
Но мы ждем, быть может, даже и терпеливо. А когда наконец он начнет ходить и говорить, – путается под ногами, все хватает, лезет во все щели, основательно-таки мешает и вносит непорядок – маленький неряха и деспот.
Причиняет ущерб, противопоставляет себя нашей разумной воле. Требует и понимает лишь то, что его душеньке угодно.
Не следует пренебрегать мелочами: обида на детей складывается и из раннего вставания, и смятой газеты, пятен на платьях и обоях, обмоченного ковра, разбитых очков и сувенирной вазочки, пролитого молока и духов и гонорара врачу.
Спит не тогда, когда нам желательно, ест не так, как нам хочется; мы-то думали – засмеется, а он испугался и плачет. А хрупок как! Любой недосмотр грозит болезнью, суля новые трудности.
Если один из родителей прощает, другой – в пику тому – не спускает и придирается; кроме матери, имеют свое мнение о ребенке отец, няня, прислуга и соседка; и наперекор матери или тайком наказывают ребенка.
Маленький интриган бывает причиной трений и неладов между взрослыми; всегда кто-нибудь недоволен и обижен. За поблажку одного ребенок отвечает перед другим.
Часто за мнимой добротой скрывается простая небрежность, ребенок делается ответчиком за чужие вины. (Девочки и мальчики не любят, когда их называют: дети. Общее с самыми маленькими название заставляет отвечать за давнее прошлое, разделять дурную репутацию малышей, выслушивать многочисленные попреки, к ним, старшим, уже не относящиеся.)
Как редко ребенок бывает таким, как нам хочется, как часто рост его сопровождается чувством разочарования!
– Кажется, ведь уже должен бы…
Взамен того, что мы даем ему добровольно, он обязан стараться и вознаграждать, обязан понимать, соглашаться и уметь отказываться; и прежде всего – испытывать благодарность. И обязанности и требования с годами растут, а выполняются чаще всего меньше и иначе, чем мы хотели бы.
Родители благосклонно простят ребенка: потворство их вытекает из ясного сознания вины, что дали ему жизнь, нанесли вред, искалечив. Порой мать ищет во мнимой болезни ребенка оружие против чужих обвинений и собственных сомнений.
Тяжкая доля воспитателя
Воспитатель в частном доме редко находит благоприятные условия для работы с детьми.
Скованный недоверчивым контролем, он вынужден лавировать между чужими указками и своими убеждениями, извне идущим требованием и своим покоем и удобством. Отвечая за вверенного ему ребенка, он терпит последствия сомнительных решений законных опекунов и работодателей. Вынужденный утаивать и обходить трудности, воспитатель легко может деморализоваться, привыкнуть к двуличию – озлобится и обленится.
С годами расстояние между тем, что хочет взрослый и к чему стремится ребенок, увеличивается: растет знание нечистых способов порабощения.
Появляются жалобы на неблагодарную работу: если Бог хочет кого покарать, то делает его воспитателем.
Дети, живые, шумные, интересующиеся жизнью и ее загадками, нас утомляют; их вопросы и удивление, открытия и попытки – часто с неудачным результатом – терзают.
* * *
Годы работы все очевиднее подтверждали, что дети заслуживают уважения, доверия и дружеского отношения, что нам приятно быть с ними в этой ясной атмосфере ласковых ощущений, веселого смеха, первых бодрых усилий и удивлений, чистых, светлых и милых радостей, что работа эта живая, плодотворная и красивая.
Одно лишь вызывало сомнение и беспокойство.
Отчего подчас самый надежный – и подведет? Отчего – правда, редко, но бывают – внезапные взрывы массовой недисциплинированности всей группы? Может, и взрослые не лучше, только более солидные, надежные, спокойней можно на них положиться?
Я упорно искал и постепенно находил ответ.
1.Если воспитатель ищет в детях черты характера и достоинства, которые кажутся ему особо ценными, если хочет сделать всех на один лад, увлечь всех в одном направлении, его введут в заблуждение: одни подделаются под его требования, другие искренне поддадутся внушению – до поры до времени. А когда выявится действительный облик ребенка, не только воспитатель, но и ребенок болезненно ощутит свое поражение. Чем больше старание замаскироваться или повлиять – тем более бурная реакция; ребенку, раскрытому в самых своих доподлинных тенденциях, уже нечего терять. Какая важная отсюда вытекает мораль!
2. Одна мера оценки у воспитателя, другая у ребят: и он и они видят душевное богатство; он ждет, чтобы это душевное богатство развилось, а они ждут, какой им будет прок от этих богатств уже теперь: поделится ли ребенок, чем владеет, или сочтет себя вправе не дать – гордый, завистливый эгоист, скряга! Не расскажет сказки, не сыграет, не нарисует, не поможет и не услужит – «будто одолжение делает», «упрашивать надо». Попав в изоляцию, ребенок широким жестом хочет купить благосклонность у своего ребячьего общества, которое радостно встречает перемену. Не вдруг испортился, а, наоборот, понял и исправился.
3. Все подвели, всем скопом обидели. Я нашел объяснение в книжке о дрессировке зверей – и не скрываю источника. Лев не тогда опасен, когда сердится, а когда разыграется, хочет пошалить; а толпа сильна, как лев…
Решение надо искать не столько в психологии, сколько – и это чаще – в медицине, социологии, этнологии, истории, поэзии, криминалистике, в молитвеннике и в учебнике по дрессировке. Ars longa.
4. Настал черед самого солнечного (о, хоть бы не последнего!) объяснения. Ребенка может опьянить кислород воздуха, как взрослого водка. Возбуждение, торможение центров контроля, азарт, затмение; как реакция – смущение, неприятный осадок – изжога, сознание вины. Наблюдение мое клинически точно. И у самых почтенных граждан может быть слабая голова.
Не порицать: это ясное опьянение детей вызывает чувство растроганности и уважения, не отдаляет и разделяет, а сближает и делает союзниками.
Лицемерие взрослых
Мы строим из себя совершенства.
Мы скрываем свои недостатки и заслуживающие наказания поступки. Критиковать и замечать наши забавные особенности, дурные привычки, смешные стороны детям не разрешается. Мы строим из себя совершенства. Под угрозой высочайшей обиды оберегаем тайны господствующего класса, касты избранных – приобщенных к высшим таинствам. Обнажать бесстыдно, и ставить к позорному столбу можно лишь ребенка.
Мы играем с детьми краплеными картами; слабости детского возраста бьем тузами достоинств взрослых.
Шулеры, мы так подтасовываем карты, чтобы самому плохому в детях противопоставить то, что в нас хорошо и ценно.
Где наши лежебоки и легкомысленные лакомки-гурманы, дураки, лентяи, лодыри, авантюристы, люди недобросовестные, плуты, пьяницы и воры? Где наши насилия и явные и тайные преступления? Сколько дрязг, хитростей, зависти, наговоров, шантажей, слов, что калечат, дел, что позорят! Сколько тихих семейных трагедий, от которых страдают дети, первые мученики – жертвы! И смеем мы обвинять и считать их виновными?!
А ведь взрослое общество тщательно просеяно и процежено. Сколько человеческих подонков и отбросов унесено водосточными канавами, вобрано могилами, тюрьмами и сумасшедшими домами!
Мы велим уважать старших, опытных, не рассуждая; а у ребят есть и более близкое им начальство – подростки, с их навязчивым подговариванием и давлением.
Преступные и неуравновешенные ребята бродят без призора и пихаются, расталкивают и обижают, заражают. И все дети несут за них солидарную ответственность (ведь и нам, взрослым, подчас от них чуть-чуть достается). Эти немногочисленные возмущают общественное мнение, выделяясь яркими пятнами на поверхности детской жизни; это они диктуют рутине ее методы: держать детей в повиновении, хотя это и угнетает, в ежовых рукавицах, хотя это и ранит, обращаться сурово, что значит грубо.
Мы не позволяем детям организоваться; пренебрегая, не доверяя, недолюбливая, не заботимся о них; без участия знатоков нам не справиться; а знатоки – это сами дети.
Неужели мы столь некритичны, что ласки, которыми мы преследуем детей, выражают у нас расположение? Неужели мы не понимаем, что, лаская ребенка, это мы принимаем его ласку, беспомощно прячемся в его объятия, ищем защиты и прибежища в часы бездомной боли, бесхозной покинутости – слагаем на него тяжесть страданий и печалей?
Лаская ребенка, это мы принимаем его ласку, беспомощно прячемся в его объятия, ищем защиты и прибежища в часы бездомной боли, бесхозной покинутости – слагаем на него тяжесть страданий и печалей?
Всякая иная ласка – не бегства к ребенку и не мольбы о надежде – это преступные поиски и пробуждение в нем чувственных ощущений.
«Обнимаю, потому что мне грустно. Поцелуй, тогда дам».
Эгоизм, а не расположение.
Право на уважение
Существует ли жизнь в шутку? Нет, детский возраст – долгие, важные годы в жизни человека.
Школа создает ритм часов, дней и лет. Школьные работники должны удовлетворять сегодняшние нужды юных граждан. Ребенок – существо разумное, он хорошо знает потребности, трудности и помехи своей жизни. Не деспотичные распоряжения, не навязанная дисциплина, не недоверчивый контроль, а тактичная договоренность, вера в опыт, сотрудничество и совместная жизнь! Ребенок не глуп; дураков среди них не больше, чем среди взрослых. Облаченные в пурпурную мантию лет, как часто мы навязываем бессмысленные, некритичные, невыполнимые предписания! В изумлении останавливается подчас разумный ребенок перед агрессией язвительной седовласой глупости.
Ребенок не глуп; дураков среди них не больше, чем среди взрослых.
У ребенка есть будущее, но есть и прошлое: памятные события, воспоминания и много часов самых доподлинных одиноких размышлений. Так же как и мы – не иначе, – он помнит и забывает, ценит и недооценивает, логично рассуждает и ошибается, если не знает. Осмотрительно верит и сомневается.
Ребенок – иностранец, он не понимает языка, не знает направления улиц, не знает законов и обычаев.
Ребенок – иностранец, он не понимает языка, не знает направления улиц, не знает законов и обычаев. Порой предпочитает осмотреться сам; трудно – попросит указания и совета. Необходим гид, который вежливо ответит на вопросы.
Уважайте его незнание!
Человек злой, аферист, негодяй воспользуется незнанием иностранца и ответит невразумительно, умышленно вводя в заблуждение. Грубиян буркнет себе под нос. Нет, мы не доброжелательно осведомляем, а грыземся и лаемся с детьми – отчитываем, выговариваем, наказываем.
Как плачевно убоги были бы знания ребенка, не приобрети он их от ровесников, не подслушай, не выкради из слов и разговоров взрослых.
Уважайте труд познания!
Уважайте неудачи и слезы!
Не только порванный чулок, но и поцарапанное колено, не только разбитый стакан, но и порезанный палец, синяк, шишку – а значит, боль.
Клякса в тетрадке – это несчастный случай, неприятность, неудача.
«Когда папа прольет чай, мамочка говорит: „Ничего”, а мне всегда попадает».
Непривычные к боли, обиде, несправедливости, дети глубоко страдают и потому чаще плачут, но даже слезы ребенка вызывают шутливые замечания, кажутся менее важными, сердят.
«Ишь, распищался, ревет, скулит, нюни распустил». (Букет слов из словаря взрослых, изобретенный для детского пользования.)
Слезы упрямства и каприза – это слезы бессилия и бунта, отчаянная попытка протеста, призыв на помощь.
Слезы упрямства и каприза – это слезы бессилия и бунта, отчаянная попытка протеста, призыв на помощь, жалоба на халатность опеки, свидетельство того, что детей неразумно стесняют и принуждают, проявление плохого самочувствия и всегда – страдание.
Уважайте собственность ребенка и его бюджет. Ребенок делит со взрослыми материальные заботы семьи, болезненно чувствует нехватки, сравнивает свою бедность с обеспеченностью соученика, беспокоится из-за несчастных грошей, на которые разоряет семью. Он не желает быть обузой.
Не вопиет ли факт, что в судах для малолетних преобладают именно дела о кражах? Недооценка бюджета ребенка мстит за себя – и наказания не помогут. Собственность ребенка – это не хлам, а нищенски убогие материал и орудие труда, надежды и воспоминания.
Не мнимые, а подлинные сегодняшние заботы и беспокойства, горечь и разочарования юных лет.
Мы наивно боимся смерти, не сознавая, что жизнь – это хоровод умирающих и вновь рождающихся мгновений.
Год – это лишь попытка понять вечность по-будничному.
Мир длится столько, сколько улыбка или вздох. Мать хочет воспитать ребенка. Не дождется! Снова и снова иная женщина иного встречает и провожает человека. Мы неумело делим годы на более зрелые и менее зрелые; а ведь нет незрелого сегодня, нет никакой возрастной иерархии, никаких низших и высших рангов боли и радости, надежды и разочарований.
Играю ли я или говорю с ребенком, – переплелись две одинаково зрелые минуты моей и его жизни; и в толпе детей я всегда на мгновение встречаю и провожаю взглядом и улыбкой какого-нибудь ребенка. Сержусь ли, мы опять вместе – только моя злая мстительная минута насилует его важную и зрелую минуту жизни.
Отрекаться во имя завтра? А чем оно так заманчиво?
Мы неумело делим годы на более зрелые и менее зрелые; а ведь нет незрелого сегодня, нет никакой возрастной иерархии, никаких низших и высших рангов боли и радости, надежды и разочарований.
Мы всегда расписываем его слишком яркими красками.
Сбывается предсказание: валится крыша, ибо не уделено должного внимания фундаменту здания.
Ars longa – первая часть латинской пословицы Ars longa, vita brevis – искусство вечно, жизнь коротка.
И одновременно он, ребенок, скажет: «Хочу жить своей жизнью», а ты, мать, скажешь: «Живи теперь своей жизнью».
Сильными спазмами ты станешь его выталкивать из своего чрева, не считаясь с его болью; мощно и решительно он станет пробиваться, не считаясь с твоей болью.
Зверский акт.
Нет – и ты и он подвластны сотне тысяч неуловимых, легких и дивно точных импульсов, дабы, забирая свою долю жизни, вы не взяли больше, чем принадлежит вам по праву, всеобщему и извечному.
«Мой ребенок».
Нет, даже в долгие месяцы тягости и часы родов ребенок не твой.
Ты говоришь: «Мой ребенок».
Нет, это ребенок общий, матери и отца, дедов и прадедов.
Чье-то отдаленное «я», спавшее в веренице предков, – голос истлевшей, давно забытой гробницы вдруг заговорил в твоем ребенке.
Три сотни лет тому назад, в военное или в мирное время, кто-то овладел кем-то (в калейдоскопе скрещивающихся рас, народов, классов) – с согласия или насильно, в минуту ужаса или любовной истомы, – изменил или соблазнил. Никто не знает, кто и где, но Бог записал это в книгу судеб, а антрополог пытается разгадать по форме черепа и цвету волос.
Бывает, впечатлительный ребенок фантазирует, что он в доме родителей – подкидыш. Да: тот, кто породил его, умер столетия назад. Ребенок – это пергамент, сплошь покрытый иероглифами, лишь часть которых ты сумеешь прочесть, а некоторые сможешь стереть или только перечеркнуть и вложить свое содержание.
Страшный закон? Нет, прекрасный. В каждом твоем ребенке он видит первое звено бессмертной цепи поколений.
Поищи в своем чужом ребенке эту дремлющую свою частицу. Быть может, и разгадаешь, быть может, даже и разовьешь.
Ребенок и беспредельность.
Ребенок и вечность.
Ребенок – пылинка в пространстве.
Ребенок – момент во времени.
Плата за любовь родителей
Ты говоришь: «Он должен… Я хочу, чтобы он…»
И выбираешь для него, каким должен стать, – жизнь, какую желала бы.
Ничего, что кругом скудость и заурядность. Ничего, что кругом серость.
Люди суетятся, хлопочут, стараются – мелкие заботы, тусклые стремления, низменные цели…
Несбывшиеся надежды, мучительные сожаления, вечная тоска.
Всюду несправедливость.
Цепенеешь от бездушия, задыхаешься от лицемерия.
Имеющее клыки и когти нападает, тихое уходит в себя.
И не только страдают люди, а и марают душу…
Кем должен быть твой ребенок?
Борцом или только работником? Командующим или рядовым? Или только счастливым? Где счастье, в чем счастье? Знаешь ли к нему путь?
Да и есть ли такие люди, которые знают?
Справишься ли?..
Как предвидеть, как оградить?
Мотылек над пенным потоком жизни… Как придать прочность крыльям, не снижая полета, закалять, не утомляя? Собственным примером, помогая советами, словом и делом? А если отвергнет?
Лет через пятнадцать он обращен к будущему, ты – к прошлому. У тебя воспоминания и привычки, у него пояски нового и дерзновенная надежда. Ты сомневаешься, он ждет и верит, ты боишься, а он бесстрашен.
Юность, если она не глумится, не проклинает, не презирает, всегда стремится переделать несовершенное прошлое.
Так и должно быть. И все ж… Пусть ищет, лишь бы не плутал, пусть взбирается, лишь бы не сорвался, пусть искореняет, лишь бы не разбил в кровь руки, пусть борется, только осторожно-осторожно.
– Я другого мнения. Довольно опеки.
– Значит, не доверяешь?
– Не нужна я тебе?
– Тяготишься моей любовью?
– Неосмотрительное мое дитя, не знаешь ты жизни, бедное, неблагодарное!
Неблагодарное.
Благодарна ли земля солнышку, что ей светит? Дерево зерну, что из него выросло? Поет ли соловушка матери, что выгрела его грудью?
Отдаешь ли ребенку то, что взяла у родителей, или лишь одалживаешь, чтобы получить обратно, тщательно записывая и высчитывая проценты? Заслуга ли любовь, что ты требуешь плату?
Материнская любовь – стихия. Люди ее переделали на свой лад. Весь цивилизованный мир, за исключением народных масс, которых не коснулась культура, занимается детоубийством. Супруги, у которых двое детей, хотя могло быть двенадцать, – убийцы десятерых неродившихся, а среди них был один, именно он – «их ребенок». Быть может, среди нерожденных они убили самого ценного.
Так что же делать?
Воспитывать не этих детей, которые не родились, а этих, которые рождаются и будут жить.
Здоров ли?
Еще так странно, что он уже больше не она сама. Еще недавно в их двойной жизни боязнь за ребенка была частицей боязни за саму себя.
Она так желала, чтобы это уже кончилось, так сильно хотела, чтобы эта минута уже была позади. Думала, будет свободна от забот и тревог.
А сейчас?
Странная вещь: раньше ребенок был ей ближе, более свой, в его безопасности она была больше уверена, лучше его понимала. Думала, что она знает, сумеет… С момента, когда забота о нем перешла в чужие руки, опытные, оплачиваемые и уверенные, мать – одинокая, отодвинутая на задний план – испытывает беспокойство.
Мир его уже у нее отнимает.
И в долгие часы вынужденного бездействия мать спрашивает себя: что я ему дала, чем наделила, чем наградила? Здоровый? Так почему плачет?
Почему худенький, плохо сосет, не спит, спит так много, отчего у него такая большая головка, ножки скрючены, стиснуты кулачки, красная кожица, белые прыщики на носу, косят глазки, почему он икает, чихнул, давится, охрип?
Так и должно быть? А может, ее обманывают?
И она смотрит на это маленькое, беспомощное существо, не похожее ни на одно из точно таких же маленьких и беспомощных существ, которые она видела на улице или в парке.
Неужели и он через три-четыре месяца?..
А может, они ошибаются?
Может, проглядели?
Красивый или некрасивый
Мать с недоверием слушает врача, изучая его взглядом: она желает понять по глазам, пожатию плечами, поднятой брови, нахмуренному лбу: говорит ли он правду и достаточно ли сосредоточен. «Красив ли? А мне все равно». Так говорят неискренние матери, желая подчеркнуть свой серьезный взгляд на цели воспитания.
Красота, грация, приятный голос – капитал, переданный тобой ребенку; как ум и как здоровье, он облегчает жизненный путь. Но не следует переоценивать красоту: не подкрепленная другими достоинствами, она может принести вред. (И тем более требует зоркой мысли.) Красивого ребенка надо воспитывать иначе, чем некрасивого. А раз воспитания без участия в нем самого ребенка не существует, не надо стыдливо утаивать от детей значения красоты, ибо это-то и портит.
Хочешь скрыть от ребенка, что он красив? Если ему не скажет об этом никто из домашних, скажут чужие люди: на улице, в магазине, в парке, всюду – восклицанием, улыбкой, взглядом, взрослые или ровесники.
Это псевдопрезрение к человеческой красоте – пережиток Средневековья. Человеку, чуткому к прелести цветка, бабочки, пейзажа, – как остаться равнодушным к красе человека? Хочешь скрыть от ребенка, что он красив? Если ему не скажет об этом никто из домашних, скажут чужие люди: на улице, в магазине, в парке, всюду – восклицанием, улыбкой, взглядом, взрослые или ровесники. Скажет злая доля детей некрасивых и безобразных. И ребенок поймет, что красота дает особые права, как понимает, что это его рука и она ему служит.
Как слабый ребенок может развиваться благополучно, а здоровый – попасть в катастрофу, так и красивый – оказаться несчастным, а одетый в броню непривлекательности – невыделяемый, незамечаемый – жить счастливо.
Ибо ты должен, обязан помнить, что жизнь, заметив каждое ценное качество, захочет купить его, выманить или украсть. Это равновесие тысячных отклонений рождает неожиданности, изумляющие воспитателя мучительными многократными «почему?».
– А мне все равно, красивый или некрасивый.
Ты начинаешь с ошибки и лицемерия.
Вначале мать спрашивает с тревогой, вскоре она будет требовать.
Ешь, хотя и сыт, хотя бы с отвращением; ложись спать, хотя бы со слезами, даже если заснешь лишь через час.
Должен, требую, чтобы ты был здоров.
Не играй песком, не ходи растрепой: требую, чтобы ты был красив.
«Он еще не говорит… Он старше на… несмотря на это, еще… Он плохо учится…»
Вместо того чтобы наблюдать, изучать и знать, берется первый попавшийся «удачный» ребенок и предъявляется требование своему: вот на кого ты должен быть похож.
Хороший или удобный
Хороший ребенок.
Надо остерегаться смешивать хороший с – удобным.
Мало плачет, ночью нас не будит, доверчив, спокоен – хороший.
А плохой капризен, кричит без явного к тому повода, доставляет матери больше неприятных эмоций, чем приятных.
Ребенок может быть более или менее терпелив от рождения, независимо от самочувствия. С одного довольно единицы нездоровья, чтобы дать реакцию десяти единиц крика, а другой на десяток единиц недомогания реагирует одной единицей плача.
Один вял, движения ленивы, сосание замедленно, крик без острого напряжения, четкой эмоции.
Другой легко возбудим, движения живы, сон чуток, сосание яростно, крик вплоть до синюхи. Зайдется, задохнется, надо приводить в чувство, порой с трудом возвращается к жизни. Я знаю: это болезнь, мы лечим от нее рыбьим жиром, фосфором и безмолочной диетой. Но болезнь эта позволяла младенцу вырасти человеком могучей воли, стихийного натиска, гениального ума.
Наполеон в детстве заходился плачем.
Все современное воспитание направлено на то, чтобы ребенок был удобен, последовательно, шаг за шагом стремится усыпить, подавить, истребить все, что является волей и свободой ребенка, стойкостью его духа, силой его требований.
Вежлив, послушен, хорош, удобен, а и мысли нет о том, что будет внутренне безволен и жизненно немощен.
Крик ребенка – неприятный сюрприз для молодой матери.
Знала, дети плачут, но, думая о своем, проглядела: ждала одних пленительных улыбок.
Станет соблюдать все необходимое, воспитывать будет разумно, современно, под наблюдением опытного врача. Ее ребенок не должен плакать.
Но наступает ночь, когда она, ошеломленная (живы еще отзвуки тяжких часов, длившихся столетия), едва ощутив сладость усталости без забот, лени без самобичевания, отдыха после завершенной работы, отчаянного напряжения, первого в ее изнеженной жизни; едва уступив иллюзии, что все кончилось, ибо оно, дитя – этот другой – уж само дышит; умиленная, способная задавать лишь полные таинственных шепотов вопросы природе, не требуя даже ответа…
…Вдруг слышит…
Деспотичный крик ребенка, который чего-то требует, на что-то жалуется, домогается помощи, а она не понимает!
Бодрствуй!
«Да раз я не могу, не хочу, не знаю как!»
Сегодня ты не винишь его; он не понимает, страдает.
Когда учиться понимать
Но есть на циферблате времени час, когда скажешь: «И я чувствую, и я страдаю».
Бывают новорожденные и младенцы, которые мало плачут, – тем лучше. Но есть и такие, у которых от крика взбухают на лбу вены, выпячивается темечко, багровая краска заливает личико и головку, губы синеют, беззубый ротик дрожит, животик вздувается, судорожно стискиваются кулачки, ножки колотят по воздуху. Вдруг он умолкает без сил, с выражением полной покорности глядит «с упреком» на мать, жмурит глаза, моля о сне, и после нескольких поспешных вдохов и выдохов опять подобный, а может, и еще сильнее приступ крика.
Неужто выдержат это маленькие легкие, крохотное сердце, юный мозг?
На помощь, врача!
Проходит вечность, прежде чем врач появляется и выслушивает со снисходительной улыбкой ее опасения, такой чужой, неприступный, профессионал, для него этот ребенок – один из тысячи. Появляется, чтобы через минуту уйти к другим страданиям, слушать иные жалобы, появляется сейчас, днем, когда на душе повеселело: солнце, на улице люди; появляется, когда ребенок как раз заснул, видно, изнуренный часами без сна, и еле заметны следы кошмарной ночи.
Мать слушает, иногда слушает невнимательно. Мечты о враче-друге, советчике, проводнике в тяжелом странствии развеялись безвозвратно.
Она вручает гонорар и опять остается одна в печальном убеждении, что доктор – безучастный чужой человек, который не поймет. Да он и сам колеблется, ничего не сказал определенно.
Знай она, как важны эти первые дни и недели, и не столько для здоровья ребенка сейчас, сколько для будущности их обоих!
А уж как легко упустить!
Вместо того чтобы примириться с мыслью, что если врачу ее ребенок интересен лишь тем, что приносит доход или льстит тщеславию, так и для мира он ничто, и дорог лишь ей…
Вместо того чтобы примириться с современным состоянием науки, которая догадывается, старается узнать, изучает и делает шаг вперед – знает, но не уверена, помогает, но не дает гарантий…
Вместо того чтобы мужественно установить: воспитание ребенка – это не милая забава, а дело, требующее капиталовложений – тяжких переживаний, забот бессонных ночей и много, много мыслей…
Вместо того чтобы переплавить все это в огне чувств на честное знание без иллюзий, без детского фырканья и эгоистичной горечи, она способна перевести ребенка вместе с няней в дальнюю комнату, потому что «не может смотреть» на мучения крошки, «не может слышать» его жалобных призывов; способна опять и опять вызывать врачей, не приобретая никакого опыта, – прибитая, отупевшая, одуревшая.
Как наивна радость матери, что она поняла первую неясную речь ребенка, угадала путаные, недоговоренные слова!
Лишь сейчас?.. Лишь это?.. И не больше?..
А язык плача и смеха, язык взгляда и губ сковородочкой, язык движений и сосания?..
Не отрекайся от этих ночей! Они дают то, чего не даст книга и ничей совет. Ценность этих ночей не только в знании, но и в глубоком душевном перевороте, который не позволяет вернуться к бесплодным размышлениям: «Что могло бы быть, что должно бы быть, как было бы хорошо, если бы…», а учит действовать в условиях, которые налицо.
В эти ночи может родиться дивный союзник, ангел-хранитель ребенка – интуиция материнского сердца, ясновидение, которое состоит из пытливой воли, зоркой мысли, неомраченных чувств.
Бывало и так: вызывает меня мать.
– Ребенок здоров, с ним ничего нет. Но я хотела бы, чтобы вы его посмотрели.
Осматриваю, даю несколько указаний, отвечаю на вопросы. Да здоров же, милый, веселый!
– До свидания!
