Хочу чтобы ты вошел в меня нежно. Летние каникулы - Меня зовут Анни

Ты хочешь меня?
- Я не хочу тебя в качестве «Мужчинымечты»,
которого знают все.
Я хочу тебя в качестве Хозяина,
который владеет только мной, и уважает меня.

Твои слова были всегда для меня каким-то наркотиком, который пьянил и расслаблял. А потом ты прикасался и нежно шептал на ушко о том, что больше никогда никому не разрешишь ко мне прикасаться. Твои пальцы знали, что я могу быть нежной и послушной, что я могу привыкнуть к тебе и быть лишь твоей вещью. Я хотела принадлежать тебе, быть во власти лишь твоих рук и губ, знать, что ты можешь доверять мне не только свое тело, но и что-то большее.
Твоя рука медленно скользит по моим волосам на затылке, вторая се так же держит за талию. Губы находят мои, язык пробивается сквозь них и глубоко входит в рот, так что мой язык пытается отыскать твой ритм, чтобы не потеряться. Рука стала спускаться все ниже и ниже. Так что оказалась на бедрах. Я уже стою к тебе лицом, твой язык все так же вырисовывает во рту какие-то движения, руки сжимают ягодицы. Мое нутро тянется к тебе с такой силой, что я готова отдать всю себя тебе, готова стать твоей рабыней и жить в заточении.
Твоя рука снова поднимается к затылку, сжимает волосы и оттягивает голову назад, так что язык остается мокрый от твоего рта. Твои губы приближаются к моей шее, рука все так же оттягивает волосы, отдаляет тебя от меня. Вторая рука крепко поддерживает спину и сжимает, впивается в меня. От тебя всегда следы, ты всегда остаешься шрамами, будто делаешь метку.
Твоя рука отпускает мои волосы, но ты не разрешаешь снова себя целовать. Ты проводишь пальцами по моим губам, засовываешь его в рот и потом достаешь. Рукой берешь за горло, немного сжимаешь и потом отпускаешь и спускаешься к груди. Гладишь их, целуешь снова шею, а потом разворачиваешь к себе спиной и расстегиваешь платье.
Тебе всегда нравились на мне платья. Ты говорил, что в них я выгляжу невинно и беззащитно. Я всегда стеснялась твоих комплиментов по поводу моего тела, образа и внешности. Я тебя никогда не слушала в такие моменты, но делала так, как тебе нравилось, я исполняла твои желания, радовала тебя. Я, наверное, хотела быть твоей.
Платье медленно спускается по моему телу, твои рук проводят по оголенным участкам, губы проходят по каждому позвонку. Ты снова берешь меня за плечи, разворачиваешь, и впиваешься жадно поцелуем. Я не успеваю глотать воздух и кажется, что скоро задохнусь. Ты отстраняешься. Берешь за подвязку и тянешь к себе. Ведешь. Я повинуюсь и молчу, просто иду за тобой. Ты садишься на стул, оставляя меня перед собой так, чтобы можно было видеть все мои движения, действия. Ты пальцем показываешь чтобы я подошла к тебе. Я повинуюсь. Наклоняюсь к тебе так что ты снова целуешь меня и руки начинают подниматься от ягодиц к волосам. Снова сильно берешь за волосы и показываешь на штаны.
Рукой я провожу по ногам, потом по ширинке, где уже чувствуется член. Ты сидишь и пристально наблюдаешь за процессом. Все мои действия медленные, чтобы ты чувствовал мое желание повиноваться, нежность и трепет. Я стою перед тобой на коленях, целую нежно живот, руками спуская брюки вниз, твой член уже сильно выпирает, сильно хочет.
Ты всегда в костюмах. Потому что ты мужчина, которому нравится быть в центре внимания, нравится быть в окружении девушек, женщин. Они всегда тебя называли одной и тоже фразой, ты всегда был для них один и тот же. А я? Я вырвалась из рамок, я стала тебя звать по-другому потому, что мне не хотелось быть как они, я не могла быть как они все. Ты их всех любил, или ценил, и знал их всех. Я даже вначале отличалась от твоих девушек, я отличалась тем, что была не твоей, что я не хотела быть твоей и думать о том, что ты «мужчинамечты».
Даже сейчас, сидя одной в комнате и вспоминая все наши игры – я не понимаю, что ты во мне увидел, почему продолжал писать и отвечать на мои вопросы. Ты даже не злился, когда я много говорила «Почему», ты просто отвечал и не открывался мне полностью. Я не думала, не хотела этого, чтобы не привыкать к тебе. Но все пошло не так.
Я беру твой член в руку так, чтобы головка оставалась сверху, чтобы мои губы могли взять только ее, чтобы язык играл лишь с ней. И я так и делаю. Медленными движениями языка я провожу по ней, медленно погружаю ее в рот. Ты начал глубоко дышать. Я знаю, что тебе нравится, знаю, что приносит удовольствие – и поэтому погружаю твой член полностью в свой рот. И через миллисекунду начинаю ощущать твои руки у себя в волосах.
Ты начинаешь управлять моей головой, постепенно отбирая меня у меня же. Ты начинаешь вести себя как эгоист: резко входишь и так же выходишь, снова и снова. Я начинаю задыхаться, слюна стекает по твоему члену, по моим губам и подбородку. Ты отпускаешь мою голову. Берешь за плечи и поднимаешь.
Каждый раз, когда ты прикасался ко мне - мое тело пробирало мурашками или током. Словно твои пальцы были не для меня, или наоборот они приводили меня к жизни. Иногда мне казалось, что без тебя я бы не стала такой нежной и такой послушной, без тебя я бы и оставалась таким «мальчиком-девочкой». А ты меня изменил, приручил. Жаль, что только ты не принял во внимание, что – Мы в ответе за тех, кого приручили.
Твои губы снова сливаются с моими так, что все внутри сжимается от наслаждения и трепета. Я в твоей власти так, что ты медленно сжимаешь мою грудь, высвобождая ее от бюстгальтера – целуешь один сосок, а второй сжимаешь пальцами, оттягиваешь его и потом целуешь, словно жалеешь.
Хотя ты меня никогда не жалел. И я даже была рада, что я не вызываю у тебя жалости несмотря на весь мой внешний вид, рост и глаза. Ты часто в них тонул, а потом снова нырял, с головой. Каждый раз ты учил меня быть нежной, учил говорить все прямо и не таить. И сам так же вел себя.
Ты отступаешь от меня, и нагибаешь к стулу. Я теперь стою к тебе спиной, твои руки у меня на ягодицах. Ты их сжимаешь, целуешь, потом слегка покусываешь. Из меня вырывается стон, тихий и резкий. Я жажду тебя. А теперь я чувствую холод. Тебя нет возле меня, твоих рук нет на мне. Звук, падающих на пол брюк. Я не поворачиваю голову потому, что мне нельзя на тебя смотреть во время игры, нельзя трогать тебя без разрешения. Я могу только подчиняться и слушать тебя, я игрушка в твоих руках, я твоя личная игрушка: молчаливая и пустая.
Ты долго не молчал. Как только у наших игр начались проблемы, как только ты переспал с другой – ты сказал. Ты не смог долго молчать, не смог долго скрывать это и просто сказал все прямо. А я ушла. Я не задавала тебе вопросов о ней, не спрашивала, что было не так во время наших игр или почему ты поступил так. Я забрала свое пальто и ушла. В платье, как кукла. Пустая кукла.
Твои руки на моей талии, губы на шее, а член двигается вверх-вниз между ягодицами. Твои движения медленные и плавные, словно ты не хочешь все так просто закончить, словно тебе нужно насладиться не процессом, а властью. И ты так и делаешь. Пальцами оттягиваешь трусики. Проводишь указательным пальцем между губ. Ты чувствуешь тепло и влагу, чувствуешь мое желание. Я вздрагиваю. Ты приказываешь молчать. Я повинуюсь. Трусики все так же оттянуты, рука снова на талии, а вторая у меня на шее. Головка члена возле губ. Не проникает, а просто притирается. И ты сжимаешь горло и одновременно входишь в меня резким рывком. Крик. И наказание. Ты наказываешь, привлекая к себе, тянешь так, чтобы моя спина округлилась, а губы были возле твоих губ. Двигаешься и тянешь. Я забыла, что наказана.
Пустой я вышла от тебя. Пустой пошла к метро. Я была голой и пустой. Словно мы не были вместе все время, словно я влюбилась в боль, в твою власть и в свое подчинение тебе. В голове прокручивались мысли о том, почему ты изменил, почему ты переспал с другой девушкой. Я выбрасывала их, я отрекалась от тебя. В сумочке лежали сигареты – не для меня, но именно сейчас они были лучшим наркотиком от тебя, лучшим заменителем боли.
Твоя рука теперь держит мою талию, они обе там и впиваются в мою кожу. Твои движения стали грубее, теперь ты бьешь меня по ягодицам, оттягиваешь трусики, а потом я слышу лишь порванную ткань. Я снова без белья, снова убытки от нашей игры. Но теперь и не важно это. Теперь важно, что ты во мне двигаешься быстро, что ты злишься на то, что у меня вырываются стоны, которые недолжны быть. И снова за волосы, снова тянешь к себе. И целуешь. И я забываюсь.
Ты отпускаешь меня. Поворачиваешь к себе лицом и спиваешься в мои губы. Язык напористо лезет в горло, а мой пытается поклонятся тебе, но не выходит. И ты прижимаешь меня к стенке и снова входишь. Грубо, резко. Кусаешь сосок, двигаясь все быстрее и быстрее. Словно ты можешь потерять все, что имеешь, можешь не успеть насладиться мной или властью. Ты поднимаешь мою ногу, потом вторую, а потом так несешь на кровать. Теперь пришел черед нежности. Ты не снимаешь с меня поясок и чулки, лишь за границы кровати идут туфли. Я остаюсь пред тобой голой: как внешне, так и внутренне.
В голове проскальзывают слова о том, как ты ругал меня за пачку сигарет, как ты кричал и говорил, что я буду наказана и что ты перестанешь меня целовать. А потом прильнул к моим губам. Я чувствовала, как ты целовал сквозь неприязнь. Я знала, что часто приношу в твою жизнь абсурд, часто злила тебя, но ты прикасался ко мне, и все остальное отходило на второй план. Я запомнила тот момент тем, что ты наказал меня за сигареты, выпорол, но целовал как ребенка. Я была поражена.
Я смотрела прямо на тебя, не поднимая своего взгляда к твоим глазам, чтобы не видеть то сумасшествие, которое могло быть. Ты проводил языком от моих губ и ниже. Уделяя внимание каждому миллиметру моего тела, словно я была все, что ты имел. А потом ты вошел в меня. Снова. Двигался уже не так быстро как раньше. Теперь было больше нежности и тепла, была забота ко мне и чувства, которые я не ощущала раньше. Резко на всю длину во мне. А потом достаешь. Крик. Нельзя. Я забыла. И снова наказана. Теперь ты кусаешь меня за грудь и завязываешь руки за головой своим галстуком, а вторым глаза.
Спускаюсь вниз по лестнице. Передо мной дверь метро. Там люди. Ветер, который обжигает холодом и этот холод внутри. Как же холодно, как же больно. Я больше не твоя «сучка». Я больше вообще не твоя прелесть. Лишь бы только не сорваться вниз, смотреть перед собой и не думать о том, что под пальто ничего нет. Ничья.
Я не ощущаю больше боли. Теперь я чувствую лишь твою заботу и власть. Ты начинаешь ускоряться так, что я еле сдерживаюсь, чтобы ты снова не применил ко мне наказание. Я обвиваю ноги вокруг тебя так, что ты прижимаешься ко мне всем телом. Целуешь в губы, рукой сжимаешь горло, снова надавливаешь, лишаешь кислорода. Я прогибаюсь так, что прокрикиваю твое имя. Первый пошел. Мои мышцы сжимают твой член, выталкивают его, но ты тянешься ко мне и я тебя сильнее прижимаю к себе. Ты двигаешься сильнее, быстрее. Снимаешь галстук с глаз. Освобождаешь меня.
Лестница вниз. Из наушников уже льется песня о том, что «нахер мне город в котором нет тебя». Земфира знает толк в боли. Почему именно она теперь. А ведь наверху весна, тепло. А я поеду в бетонный город, вглубь, чтобы только не думать о том, что пару часов назад я была счастлива. Слезы. Нет. Нельзя.
Не давая времени опомниться, ты ложишься рядом со мной, поглаживая шею, щеки и целуя. Я поднимаюсь, беру в руку твой член и начинаю движения. Отдаляюсь от тебя, ложусь так, чтобы рот был на уровне члена и беру его в рот: глубоко и резко, как ты любишь. Твои пальцы уже в моих волосах и снова начинаешь меня просто «насаживать» на член, не слушая меня, не видя слез из глаз. Твое удовольствие – вот что главное сейчас. Язык все так же описывает движения во рту, напористо и аккуратно поглаживая плоть. Ты отпускаешь мою голову. Я поднимаюсь и иду за конфетой. Первый раз мы пробовали что-то другое.
Поезд приехал быстро. Я встала напротив дверей, чтобы каждый раз меня ударял воздух, чтобы не отвыкать от боли. Ведь я лишилась всего пару минут назад – боли, радости, тебя и себя. Я не думала, что это так больно. Что боль может быть настолько сильной и лишь от того, что кто-то кого-то бросил. Нет. Ты выкинул меня одной фразой, уложил на лопатки и даже не удовлетворил. Ветер, музыка все так же сменяется в наушниках со скоростью света. Остановка. Люди. Много людей, которые пристально осматривают меня. Почему?
Почему именно сегодня моя персона привлекла внимание людей вокруг? Почему именно сегодня, когда я осталась одна, на меня смотрят с опасением? Почему именно сегодня, ты решил вырвать мое сердце и показать, где мое место? Я нуждаюсь в тебе. Телефон. Молчание и лишь одно сообщение в вайбере: «Спасибо за все». Точка. Сообщение унижения. Он нашел слова, которые могут растоптать меня – обычная фраза, которая раньше приносила улыбку, теперь звучала как приговор о смертной казне. Укол и темнота, а здесь: сообщение и пустота.
Конфета лежит в сумке. Аккуратно разворачиваю ее перед тобой, медленно сосу, рука уже держит твой член, твой взгляд направлен на мои губы и язык. Голова опускается все ниже, во рту сосу тщательнее, чтобы холод дошел до горла, чтобы твой член погрузился в мороз, чтобы тебе было приятно. Я беру сперва головку в рот. Ты дернул ногой и глубоко вздохнул. Достаю. Массирую. Конфета во рту почти исчезла и тогда я резко погружаю твой член себе в рот, держа шею под прямым углом, чтобы мои гланды познакомились с твоей уздечкой, точнее поздоровались. Ты снова глубоко дышишь. Я чувствую твой член, твою головку у себя во рту. Достаю. Разворачиваю еще конфету, рассасываю половину и снова погружаю член в горло.
Выходя из метро, я удалила все твои фото, твой номер занесла в черный список, твои сообщения и скриншоты были удалены. Я выходила с новыми мыслями, с желанием быть не «сукой» кому-то, а ходить по сердцам мужчин, топтать их так, как ты растоптал меня. А потом меня отпустило. До дома оставалось пару домов, пару лиц и пару минут в лифте. Лифт, который один раз был для нас, страстный и жгучий поцелуй и оргазм одновременно. Я ненавижу этот лифт. Я сдалась. Слезы вырвались наружу. Пальцы начали искать твой номер. Память пыталась тебе позвонить и с пятой попытки на противоположном конце я услышала твой голос. Голос, который приказывал и манил меня.
- Я хотела сказать лишь то, что ты меня растоптал, и я хочу, чтобы ты вернул меня мне. Я не могу так больше. Я зашла в подъезд и воспоминания меня сломали. Я теперь не могу быть здесь, не могу ходить по этой улице, ездить в этом лифте. Я даже метро ненавижу из-за тебя. Нет. Я ненавижу себя потому, что я исчезла в тот момент, когда ты сказал, что переспал с другой.
Я еще что-то говорила пока не поняла, что начала плакать прямо в трубку, прямо ему. Я впервые показала, что могу быть слабой, показала, что могу не терпеть боль. Единственная боль, которая убила меня. Он молчал. Лишь было слышно его дыхание. Дыхание, безразличного человека, человека, которому было плевать на слезы, и одновременно, было приятно такое унижение с моей стороны. Это доказывало, что он меня сломал. Ему льстило это. Льстило любое проявление внимания девушки и любая боль, которая может быть.
Языком провожу по всему стволу, головке, потом по яичкам и нежно погружаю их в рот. Сосу, рукой держа член, все так же двигаясь. Ты лежишь и молчишь. Теперь ты в моей власти, теперь лишь я могу тебя приручить. Твоя рука тянется к волосам, сжимает их и оттягивает. Мои глаза смотрят в твои – в них безумство и нежность. Не отпуская волосы, встаешь за мной и входишь. Сперва медленно проводя головкой между губ, целуя шею, а потом входишь на всю длину и тянешь за волосы к себе. Достаешь. И снова входишь, уже зажимая горло, оставляя меня без кислорода на время. Ты знаешь, что мне это нравится, знаешь какие от этого бывают оргазмы.
Ты все еще молчишь. Я говорю, почти кричу тебе, но в ответ лишь твое дыхание, лишь молчаливые вздохи. Чтобы все прекратить нужно перестать унижаться перед тобой, перестать думать, что без тебя мир рухнул, что без тебя я потеряла себя. Но ведь так и есть. Я потеряла себя еще тогда, когда ты впервые начал шептать мне на ухо и прикоснулся. В тот момент я поняла, что меня уже нет. В тот момент я была твоей игрушкой, вещью, твоим аксессуаром.
Я отключила звонок. Открыла дверь. Перед глазами оказалась квартира – одинокая и уже не моя. В ней не было без тебя ничего, в ней не было тебя и меня тоже. Я будто оказалась в заточении своих мыслей, чувств; мой мир стал в темноте. Телефон. Номер, который раньше приносил радость; семь цифр, которые пару секунд назад не отвечали, слушали и отказывались.
- Ты слышишь меня?
- Да. – голос выдавал меня. Я слушалась его, внимательно слушала и не говорила, не смела перебивать и возражать ему, но мне хотелось снова начать плакать, кричать и ранить его, чтобы он узнал, как больно мне. Но я лишь слушала.
Шлепок. Сперва до меня донесся звук, а потом и то ощущение огня на ягодицах. То ощущение, когда ты наказываешь меня, каждый раз после страстно целуя. Так и было. После удара я чувствую твои губы у себя. Тянешь волосы и разворачиваешь лицом к себе. Язык снова в моем рту, снова пытается глубоко войти в горло, а мой противостоит. Укус губ. Шлепок. Еще один. Ты начал медленно двигаться. Одновременно засовывая палец мне в рот, со словами: «Соси». И я делала это.
Я сосала твой палец, обильно смазывая его слюной, как можно нежно, но и с покусыванием. А потом ты его вставил в меня. И начал двигаться сразу в двух местах. Медленно. Достаешь оба. И снова вставляешь. И быстрее, ты разыгрался и начал без капли нежности двигаться во мне. Теперь я была лишь объектом, который может доставить тебе удовольствие. Ты быстро двигался, ты называл меня своей. Шлепки другой рукой. Нажимал на спину, чтобы я прогибалась. И входил глубоко и резко, сильнее с каждым разом. И вот он второй. После твоих слов, после движений ты снова довел меня до оргазма.
- Ты чего расклеилась? Что это за слезы в трубку? Я не мог тебя обманывать. Мне надоело играть, надоели наши игры и я тебе сказал. Я изменил. Мы многое испробовали, многое прошли вместе и все. На этом хватит. Не стоит мне звонить и писать. Я думал ты из тех, кто не будет такое делать. Ты ведь умная. Ты лишь была моей вещью, которую я хотел и трахал. А потом перестал хотеть и бросил.
Слезы из глаз. Красная кнопка. Отключить его слова, забыть его слова. Забыть его отношение ко мне. Скорее стать другой, скорее перестать думать о нем, мне нельзя быть его, нельзя быть с ним и он никогда не будет моим. Я лишь вещь. Я была для него очередной прихотью, я была лишь «одной из». Я никогда не была его полностью, я была лишь вещью.
Ты отходишь от меня, направляешься в сторону стула, садишься на него и пальцам подзываешь меня. Я еле стою на ногах, грудь часто поднимается из-за нехватки кислорода. Ты властно сидишь и смотришь мне в глаза, следишь за мной и потом показываешь, что мне пора сесть на твой член. Время самой задавать темп и двигаться, доставлять тебе удовольствие. Я медленно сажусь на него, ноги закидываю на твои колени, и начинаю двигаться. Твои руки обхватили меня так, чтобы ты мог поддерживать меня. Я быстро двигаюсь вверх вниз. Чувствую твои губы у себя на шее, твои руки у себя на спине и слова, которые ты никогда не говорил мне.
Комната начала давить. Темнота не помогает заглушить шум, который остался после его слов, даже кофе теперь стал противен. Тишина не приносит облегчения, а желание снова поговорить с ним не прошло, так же как не прошли следы от его рук на теле. Ванная. Теплая вода и синяки на ногах, руках, бедрах и теле: большие синие следы, и немного подтеков на боках.
Растворяйся во мне. Так часто хотелось растворяться в нем, чтобы не думать о том, что было вокруг, чтобы не задумываться о жизни. Хотелось лишь быть чьей-то и не думать о том, что может быть вокруг. Не привыкать, ничего не обещать и быть лишь вещью. Вещью, которую могут просто выбросить из окна, на улицу, под дождь. Могли забыть.
Ты отталкиваешь меня и говоришь, что мне пора просто жадно сосать твой член. Так как тебе нравится, так как ты описывал мне, как я училась это делать на протяжении долгого времени и все-таки научилась. Я беру его в рот, глубоко, резко, так что слюны становиться сразу много, так что ты время от времени вздрагиваешь, хотя ты и знаешь, какие действия будут, что я буду делать и как. Но ты все равно начинаешь тяжело дышать, что-то шептать и держать мои волосы. И вот твой финиш. Конец.
Мой конец пришел так же быстро, как и твои игры, как и твои слова и мысли о нашем будущем, которое так и не наступит. Телефон все так же вибрировал на диване, разрывал мой покой и мысли. Я не могла подойти к нему, не хотела снова слышать твои слова о ней или о наших играх, об игрушке – я хотела забыть тебя и себя.
Джинсы, кеды, майка, которая на пару размеров больше нужного и наушники. Город, который так же не мой, человек, который стал чужим в один миг. Музыка не дает покоя, через каждую минуту приходят сообщения, которые так ненавистны и приставучи. Я прочитала только одно из них. В нем было извинение: пустое и глупое. Остальные десятки сообщений я не читала, не могла поднять руку и открыть, звонки я так же не брала. Я теперь окончательно хотела быть не его.
После этого мы направились в душ, чтобы смыть весь этот день, поцелуи и наши прикосновения. Ему никогда не нравилось засыпать с ощущением прикосновений, всегда должно быть свежо и только его запах, а я хотела хоть раз уснуть рядом с ним – с ним настоящим.
В ванной он как всегда медленно мыл мою спину, прикасаясь губами к моей шее, проводя языком по мочке уха, и шептал о вечере, о ночи, обо мне. Потом впивался поцелуем в губы, потом проводил руками по всему телу, так чтобы были мурашки, а потом обнимал. В воде, нежно и чувственно, так что между нами не оставалось расстояния, словно мы были одним целым. А потом сон, простынь, одеяло и его тело в нескольких сантиметрах от меня, его руки не на моем теле.
Сейчас думая о том, кем он был для меня, кем стал за это время я понимаю, что никогда не могла любить его или даже просто влюбится. Я была для него как раз той вещью, которую можно выбросить и не сожалеть о сделанном. Так просто: купить и через время выбросить. Легко, без сожалений или размышлений. Кем он был для меня или все еще есть? Он мой урок терпения и покорства, мой урок нежности и мастерства, моя боль и наслаждение.
На улице прекрасная весна, через пару дней будет календарное лето, которое не хочется ни с кем проводить, никуда ехать и отдыхать. Теперь все это не так радует, не так много красок вокруг. А были ли они вообще раньше все эти краски?
Сквозь сон я чувствую, как его рука прижимает меня к себе. Первый раз за все время нашего общего сна он обнимал меня во сне. Что-то шепчет. Целует затылок, просто губами прильнул. Сантименты. Я снова ввалилась в сон. Теперь мне было тепло, и я знала, что под защитой, знала, что мне нечего боятся, и я могу просто спать и не волноваться.
Звонок. Его номер. Я поднимаю.
- Н., ты почему не отвечаешь мне? Почему ни на одно сообщение не прислала ответ? Ты где? Я приеду сейчас нам нужно поговорить. Я все неправильно сделал. – я дышу, стараюсь дышать как можно ровнее, чтобы не выдавать своей сердцебиение.
- Нам не нужно видеться. Мы все решили еще утром, когда я ушла и закрыла за собой дверь. Мы все решили еще до начала нашего общения.
Эти слова отдались эхом в моей голове, так же как и несколько его слов об ошибке, вернуть, скучаю, я соврал, проверка. Я уже не слушала его. Я снова начала захлебываться слезами, которые не позволяли мне даже ровно идти по улице. Я ничего не видела впереди, не могла рассмотреть куда иду, куда ступаю и где я вообще. Я стояла посреди улицы, на дороге с телефоном около уха и плакала. Снова плакала.
- Забери меня отсюда. Я не знаю, где я стою. Тут лишь расплывчатые силуэты всего мира.
Я отключила вызов. Села на бордюр, закрыла глаза ладонями и пыталась успокоится, чтобы не видеть никого вокруг и не смотреть на их сочувствие ко мне. Снова звонок. Я просто подняла потому, что не видела ни номера, ни имени.
- Я уже еду, ты только никуда не смей уходить. – в трубке был его голос, такой же властный как во время игр. – Ты слышишь меня? Не смей никуда уходить.
- Хорошо.
Отключить вызов. Теперь вокруг была лишь тишина и страх внутри. Из-за того, что я теперь могу быть снова наказана. Я была одета не для встречи с ним, я была не накрашена, даже ногти уже сломались все из-за страха и нервов. Я была в совсем чужом районе, в который он приедет через пару минут, увидит меня и уедет. Слезы начались еще больше капать из глаз. Я начала задыхаться и в этот момент передо мной останавливается машина. Я замечаю лишь туфли и брюки синего цвета. Руки берут меня, поднимают и аккуратно садит в машину. Потом звук, закрывающийся двери и тишина. Я начинаю приходить в себя. Пальцы прикасаются к моему лицу – нежно и с опаской. Это он. Другой.
Его рука отдаляется от моего лица. Потом появляется платок, и он аккуратно вытирает тушь, которая полосками стекает по щекам, потом глаза, нос. Берет меня за руку и целует пальцы. Первый раз в жизни он прикоснулся к моим рукам так.
- Ты все не так поняла. Я не хотел с тобой так расставаться. Я думал, что мы все решили и все обсудили как только начали игры, но сегодня ты показала мне такое поведение, которое не мыслимо для нас. – в его голосе было сожаление и грусть, а в прикосновениях только тепло. Он продолжал говорить: - Я думал, что мы два взрослых человека и можем разойтись по-взрослому, но ты своими слезами и таким вот поведением вынуждаешь меня на совсем другие меры.
- Я не твоя собственность. Теперь ты не можешь мне приказывать как вести себя в той или иной ситуации. – я на одном дыхании сказала это, но внутри присутствовал страх перед ним. Я старалась не смотреть на него, не встречаться с ним взглядом.
- Я говорю про другое. Ты свободна и можешь сама решать что делать, не спрашивая у меня разрешения. Мы не будем снова вместе, потому что я перегорел.
- Тогда зачем ты приехал за мной? Зачем звонил? – я его перебила. Со злостью в голосе я хотела выяснить с ним все вопросы, решить все задачи, которые были до этого отложены в дальний ящик.
- Ты нуждалась во мне.
- Нет, я не просила тебя приезжать. Ты сам сказал, что заберешь меня, и ты приехал. Хотя, я просила тебя… Но ты мог отказать, просто дальше сидеть у себя в офисе и наслаждаться работой и секретаршей.
- Ты можешь перестать истерить? Хватит всех этих наездов и претензий. Хватит орать на меня. Ты сама прекрасно знаешь, что я не мог тебе врать, ты знаешь, как я к тебе относился и отношусь. – я начала снова захлебываться слезами, одновременно задыхаясь. – Ты что? Не нужно плакать. Ты никогда до этого не плакала, а тут на тебе и все слезы. Ты так затопишь нас.
Я помню, как он впервые прикоснулся ко мне. С каким трепетом и нежностью он целовал меня, как гладил по телу и какие слова говорил. В голове проносятся моменты его слов и тех единичных взглядов на улице других парней, когда я шла рядом с ним, и когда он властно показывал, что я его. Теперь он сидит рядом и вытирает мне слезы, ругает за то, что я веду себя по-другому. А что он хотел? Думал, что я смогу терпеть все в этом мире и не сломаться, не опустить руки и не плакать. Так глупо думать, что я сильная. А я нет. Теперь нет.
- Я тебя отвезу к себе, а вечером, когда я приду с работы мы поговорим обо всей этой ситуации. Тебе нельзя выходить из дома до моего прихода, после того как я приду ты сама решишь что будешь делать: либо останешься на ночь и мы будем долго говорить, либо уйдешь как только я приду. А теперь вытри слезы и успокойся. В квартире ты знаешь, что где лежит, в ванной полотенце твое висит и холодильник полный.
Всю дорогу мы ехали молча. Я перестала плакать и воспоминания почти не посещали меня. Я не старалась думать о нем, не хотела больше ничего ворошить, или предпринимать. Я сидела и смотрела на город, в котором мы познакомились, на людей, которых может когда-то видела, и на его губы, которые мне так хотелось целовать. Но я молчала. Сидела и молчала.
Он остановился перед входом, высадил меня, потом открыл дверь в свою квартиру и сказал:
- Я вернусь через пару часов. Ты здесь все знаешь и знаешь, что уйти отсюда сложно. Я тебя очень прошу посидеть именно здесь, я приду и мы все обсудим.
- Купи мне арахисового масла и нутелы.
Мне хотелось умереть и разрыдаться именно в его квартире, посреди прихожей, сразу. Но смогла попросить лишь сладости, хотя я и так знала, что в холодильнике все это стоит. Он всегда покупал мне именно это.
- Ты просишь глупость, потому что сама прекрасно знаешь, что я холодильнике все это есть, так же как и мороженое и вишня.
За ним захлопнулась дверь, а я рухнула на пол. Теперь я кричала или выла, что именно это было – я не знала, но чувствовала, что он стоит за дверью и все это слышит. А я продолжала кричать и бить кулаками пол. Дверь резко открывается, и он падает передо мной на колени, в ладони берет мое лицо и целует.
- Ты с ума сошла. Как я теперь тебя могу оставить одну? А вдруг ты что-нибудь, да и сделаешь с собой. Что ты творишь вообще, ты посмотри на свои руки.
Я начала приходить в чувство, и начала появляться боль в руках, в пальцах, смотря в его глаза я не видела ничего вокруг, а потом опустил взгляд на руки и… кровь. Он сидел передо мной на коленях, крепко сжимая мои руки, время от времени целуя губы и пальцы. А потом встал и пошел к холодильнику, звоня кому-то и говоря о том, что на работу он не приедет.
Останется со мной. А я хочу домой.
Я встаю и иду в ванную. Закрываю дверь, включаю воду, снимая с себя всю одежду. Погружаюсь с воду. Стук.
- Тебе нужно лед приложить к рукам иначе будет отек.
- Мне все равно. Я скоро уйду отсюда и мы никогда больше не увидимся.
Я слышу, как она дергает дверь, хочет войти, но я закралась, чтобы он не прикасался больше ко мне, не соблазнял меня своим словами и видом. Я просто лежу в воде и пытаюсь уснуть, пытаюсь не чувствовать боль, которая теперь была не точечно, а гудели обе руки. Я закрыла глаза, легла в ванной и уснула. Я проснулась из-за шума возле двери, открыв глаза, я увидела: Хозяина на коленях передо мной, а дверь в ванную комнату была вынесена и стояла около стены.
- Ты с ума сошла? Ты что делаешь со мной? Ты почему ведешь себя так безрассудно? – он сидел на коленях и кричал на меня, держал мою руку и кричал. – Я боялся, что потерял тебя.
- Я всего лишь уснула. – я смотрела на него, а он все так и сидел и не отпускал мою руку. – Мне нужно встать и вытереться. Отпусти руку пожалуйста.
- Я тебе сейчас помогу.
- Нет. Ты отвернешься, и не будешь прикасаться больше к моему телу и ко мне. Я не разрешаю тебе трогать меня.
Его глаза смотрели на меня: он был грустный и разбитый, словно теперь я взяла и ранила его. Будто это он пострадавший, а не я. Что может испытывать человек, который все время был сильнее меня, который всегда показывал только свою силу и ни разу не был сломлен. А теперь этот взрослый мужчина сидел передо мной и смотрел глазами испугавшегося ребенка, держал мою руку настолько нежно, крепко, будто я могу испариться.
- Что ты делаешь со мной?
Он говорил это на полном серьезе. Сперва, я подумала, что вопрос был риторический и отвечать не нужно, но он все так же сидел и смотрел прямо на меня, прямо в меня. А я не могла найти ответа в голове, не могла понять, как ему сказать, что давно стала его и не только физически, но и в каком-то другом понимании. Не могла подобрать слов всей этой ситуации, в которой нахожусь, не могла объяснить ему, насколько сильно я стала его. Как быстро потеряла себя в его руках.
- Я, кажется, замерзла. Отпусти меня.
И он встал, отстранился к двери, которая была возле стены, отвернулся. Я вылезла из ванны, по телу пробежали мурашки. Я сделала пару шагов к нему. Мне захотелось прикоснуться к нему, в последний раз ведь такой возможности он мне не дал в прошлый раз. Ладонью я провела по его затылку, а потом запустила руку в волосы, как обычно делала. Через мгновение он повернулся ко мне лицом, взгляд был направлен прямо в мои глаза. Он смотрел снова прямо в меня, будто видел всю мою сущность, будто знал, что я теперь снова принадлежу ему.
Мы стояли в ванной, среди хаоса и страха, боли и радости. Мы стояли с ним на расстоянии поцелуя. Мы знали, что он должен быть, но боялись сделать этот шаг, боялись все испортить и потерять друг друга снова – уже навсегда. Мы стояли и смотрели, молчали и говорили одновременно. Не было криков, содрагающих воздух, не было нежных слов, которые могли помочь справиться со всем. Здесь были лишь мои глаза и его, лишь мое прикосновение и его взгляд.
Он поднял меня на руки. Медленно и все так же не отводя глаз от меня – смотрел за реакций и спрашивал разрешения на это действие. Он нес меня на кровать, в спальню. Положил и укрыл пледом.
- Лежи. Тебе нужно согреться. Я сейчас принесу чай и твои любимые бутерброды.
Я легла на подушку, закрыла глаза и провалилась в сон. Не знаю, как долго спала, но открыв глаза, я увидела рядом его, точнее напротив меня, в кресле, в том же костюме. Он сидел и спал, наклонив голову и придерживая рукой. Телефон лежал на тумбочке, рядом с ним стоял поднос с чаем и арахисовым маслом. На стуле висели мои вещи и сумка. Я встала, взяла вещи, оделась. Потом подошла к нему, взяв плед и накрыла, а после поцеловала в щеку. Забрала обувь и вышла, защелкнув за собой дверь.
- Здравствуйте, мне нужна такси. – продиктовав адрес, я вышла к подъезду, отошла пару домов к тому адресу, который назвала и стояла ждала такси.
Через час я была дома. В темноте я прошла в спальню, укрылась одеялом с головой и погрузилась снова в сон. Проснулась я уже, когда за окном светило во всю солнце, а на телефоне было очень много пропущенных звонков от него и по работе.

Летние каникулы - Меня зовут Анни. Родилась я в семье лесника.

ЛЕТНИЕ КАНИКУЛЫ. Меня зовут Анни. Родилась я в семье лесника. Дом наш, где мы жили, находился в глуши, вдали от проселочной дороги, и до 16 лет мне редко приходилось видеть посторонних людей. Моя жизнь и учеба проходили в закрытом женском конвете. Только раз в год, на летние каникулы, меня забирали домой, и я в течении двух месяцев пользовалась полной свободой в лесу. Жизнь текла однообразно: учение, молитва, и тяжелый труд на поле. В течении 10 месяцев никого, кроме монахинь, мы не видели. Родителям не разрешалось нас посещать. Мужчин в конвете не было ни одного. Так однообразно протекали наши молодые годы. Мне исполнилось 16 лет, когда во время пожара погибли мои родители. Меня до совершеннолетия взял на себя дальний родственник матери - дядя Джим. Благодаря строгому режиму и физическому воспитанию я была хорошо развита: мои подруги с завистью смотрели на мою фигуру, у меня небольшие красивые груди, хорошо развинувшиеся широкие бедра, стройные ноги, а все тело мое было очень нежным. Пришло время каникул и за мной приехал мой дальний родственник дядя Джим. Это был красивый мужчина 40-лет. Приехав в его большое имение, расположенное в живописном уголке, я познакомилась с его племянником Робертом, в это время гостившим у дяди. Роберт был старше меня на 3 года. Моим знакомым стал духовник дяди Джима - брат Петр. Он жил в двух милях от имения, в монастыре, ему было 35 лет. Время проходило быстро и весело. Я каталась на лошадях дяди Джима, которые были запряжены в прекрасную упряжку, купалась в пруду, иногда проводила время в саду, собирая ягоды и фрукты. Я очень часто ходила в сад, ничего не надевая на себя, кроме платья, так как было очень жарко. Однажды, это было недели через две после моего приезда, сидя под деревом на корточках,я почуствовала укус какого то насекомого на месте, покрытом курчавыми волосиками и через мгновение ощутила зуд. Я тут же присела на траву, прислонившись к стволу дерева, приподняла платье, и пытаясь посмотреть укушенное место, инстинктивно провела указательным пальцем вверх и вниз по укушенному месту между двумя влажными губками. Меня словно ударило током от прикосновения моего пальца к этому месту, которое я раньше никогда не трогала. Я вдруг почуствовала сладкую истому, и забыв об укусе, начала нежно водить по своему розовому телу, и ощутила не испытанное мною до сих пор наслаждение. Из-за охватившего меня ощущения я не заметила Роберта, тихо подкравшемуся к тому месту, где я сидела, и наблюдавшему за мной. Он спросил: - Приятно, Анни? Вздрогнув от неожиданности, я мгновенно опустила свое платье, не зная что ответить. Роберт следил за мной, потом сказал: - Я все видел, тебе было очень приятно? С этими словами он придвинулся ко мне, обнял меня за плечи и сказал: - Тебе будет еще приятней, если то, что ты делала буду делать я! Только дай я тебя поцелую, Анни. Не успела я сказать и слова, как его жаркие губы впились мне в рот. Одна рука, обняв мои плечи, легла на грудь и начала гладить, другая рука прикоснулась моего колена и неторопясь начала приближаться к влажному углублению. Я как бы случайно потянулась, к низу разняв нежные губки. Мягкие пальцы коснулись моего влажного рубинового тела. Дрожь прошла по всему моему телу. Роберт языком расжал мои зубы и коснулся моего языка. Рука его, лежавшая на моей груди, проскользнула под платье, нашла соски и начала их приятно щекотать, затем его два пальца гладили мое розовое тело, принося неистовую мне до сих пор сладость. Дыхание мое участилось, и видно почуствовав мое состояние, Роберт участил движения своего языка, отчего мне стало еще сладостней. Не знаю сколько это еще бы длилось, но вдруг во мне все напряглось до предела, я вздрогнула всем телом, почувствовав как все мышцы расслаблены, и приятная нега разлилась по всему моему телу. Дыхание Роберта прекратилось, он замер, а затем осторожно выпустил меня из своих обьятий, некоторое время мы сидели молча, я чувствовала полное безсилие и не в состоянии была сообразить что со мной произошло. Вдруг Роберт спросил: - Тебе было приятно, правда, Анни? - Да, но я ничего подобного до сих пор не испытывала. Роберт, что это такое? - А это значит, что в тебе проснулась женщина, Анни. Но это еще не полное удовольствие, которое при желании ты можешь получить. - Что же это может быть? - спросила я в недоумении. - Давай встретимся в 5 часов вечера и я научу тебя кое-чему, хорошо? После этого Роберт ушел. Собрав полную корзину слив я последовала за ним. За обедом я была очень рассеяна. После обеда я с нетерпением стала ждать отъезда дяди Джима. Наконец, я услышала шум отъезжающей кареты. Я бросилась к окну и увидела как дядя Джим с братом Петром выезжали за ворота. Было 17 часов. Я незаметно вышла из дома, пробралась через сад и вышла в рощу. Сразу же я увидела Роберта, сидящего на старом пне. Роберт встал, обнял меня за талию и повел меня в глубину рощи. по дороге он несколько раз останавливался и крепко прижимал меня к себе, нежно целовал мои глаза, губы, волосы. Придя к старому дубу мы сели на траву, оперевшись спинами о ствол могучего дуба. - Видела ли ты голого мужчину? - после некоторого молчания спросил Роберт. - Нет, конечно, - ответила я. - Так вот, чтобы тебе все стало ясно и понятно, я тебе сейчас покажу, что имеет мужчина, предназначенное для женщины. Не дав мне ничего сообразить, Роберт ловким движением расстегнул брюки и схватив мою руку, сунул себе в брюки. Мгновенно я ощутила что-то длинное, горячее и твердое. Моя рука ощутила пульсацию. Я осторожно пошевелила пальцами. Роберт прижался ко мне, его рука как бы невзначай проскользнула по моим ногам и пальцы коснулись моего влажного рубинового тела. Чувство блаженства вновь охватило меня. Уже знакомая ласка Роберта повторилаь, так прошло несколько минут. Все во мне было напряжено до предела. Роберт, уложив меня на траву, раздвинул мои ноги, завернул платье высоко на живот, и, встав на колени между ног, спустил брюки. Я не успела как следует рассмотреть то, что впервые предстало моим глазам, как Роберт наклонился надо мной и одной рукой раздвинув мои пухлые губки, другой вложил свой инструмент между ними. Затем просунул руку под меня. Я вскрикнула, сделала движение бедрами, пытаясь вырваться, но рука Роберта, схватившая меня, держала крепко. Рот Роберта накрыл мой, другая рука его была под платьем и ласкала мою грудь Роберт то приподнимался, то опускался, отчего его инструмент плавно скользил во мне. Все еще пытаясь вырваться, я шевелила бедрами. Боль прошла, а вместо нее я начала ощущать знакомую мне мстому. Не скрою, что она мне теперь была гораздо сладостней. Я перестала вырываться и обхватив Роберта руками еще теснее прижалась к нему. Тогда вдруг Роберт замер, а потом движения его становились все быстрее и быстрее, во мне все напряглось. Вдруг Роберт с силой вонзил свой инструмент и замер. Я почуствовала как по телу разливается тепло и обезсилила, но не успев опомнится, над нами раздался строгий крик и я с ужасом увидела наклонившегося над нами дядиного духовного брата Петра. - Ах вы негодники, вот вы чем занимаетесь! Роберта мгновенно как ветром сдуло. Я же от испуга осталась лежать на траве, закрыв лицо руками, даже не сообразив опустить платье, чтобы прикрыть обнаженное тело. - Ты совершила большой грех, - сказал Петр. Голос его как бы дрожал. - Завтра, после мессы, придешь ко мне исповедываться, ибо только усердная молитва может искупить твой грех. Теперь ступай домой и никому ничего не говори. Дядя ждет тебя к ужину. Не ожидая моего ответа он круто повернулся и зашагал в сторону монастыря. С трудом поднявшись на ноги я побрела домой. Придя домой я отказалась от ужина и поднялась к себе. Раздевшись, я увидела на ногах капельки засохшей крови. Потом пошла принять ванну. Холодная вода немного успокоила меня. Утром проснулась поздно и едва успела привести себя в порядок, что бы успеть с дядей Джимом к мессе. Во время молитвы меня не столько занимали молитвы, сколько мысль о предстоящей исповеди у брата Петра. Когда кончилось богослужение, я пошла к брату Петру, сказав дяде Джиму, что останусь исповедываться. Брат Петр жестом велел следовать за ним и вскоре мы оказались в небольшой комнате, все убранство которой состояло из кресла и длинного высокого стола. Войдя в комнату, брат Петр сел в кресло. Вся дрожа, я остановилась у двери. - Войди, Анни, закрой дверь, подойди ко мне, опустись на колени! - один за одним раздавались его приказы. Страх все больше и больше охватывал меня. Закрыв дверь, я опустилась перед братом Петром на колени. Он сидел широко расставив ноги, которые закрывала, косаясь пола, черная сутана. Робко взглянув на брата Петра, я увидела устремленный на меня пристальный взгляд, повыдержав его, снова опустила глаза. - Расскажи подробно, ничего не утаивая, как произошло с тобой все, что я видел вчера в роще, - потребовал брат Петр. Не смея ослушаться, я рассказала о тех чувствах, которые неожиданно вспыхнули во мне после укуса насекомого и дойдя до проишествия с Робертом, я заметила вдруг, что сутана брата Петра как-то странно зашевелилась. Дерзкая мысль о том, что шевелится такой же инструмент, как у Роберта, заставила меня умолкнуть. - Продолжай, - услышала я голос брата Петра и почуствовала, как его рука осторожно легла мне на голову, чуть притянув к себе. Невольно коснувшись рукой сутаны, я почувствовала что-то твердое и вздрагивающее под ней. Теперь я поняла и не сомневалась, что он есть у каждого мужчины. Ощущение близости инструмента пробудило во мне вчерашнее желание, я сбилась и прервала рассказ. - Что с тобой, Анни? Почему ты не продолжаешь рассказывать? - спросил брат Петр. Голос его был нежен, рука гладила мне голову, косаясь шеи и левого плеча. Краска стала заливать мне лицо и я в смятении призналась о вновь охватившем меня желании вчерашнего чувства. - Огонь, заженный в тебе Робертом, как видно, очень силен и его надо неприменно остудить. Скажи мне, желаешь ли ты повторить случившееся вчера? - спросил брат Петр. - Этот грех очень приятен, если можно, я бы хотела избавиться от него. - Это действительно большой грех, Анни, ты права, но ты права в том, что он приятен и можно не расставаться с ним, только огонь, который горит в тебе сейчас, нужно потушить. - Будет ли это похоже на вчерашнее? Если да, то я очень хочу этого, воскликнула я. - Конечно, - сказал брат Петр, - но только я освещу тешение огня и тем самым избавлю огня и греха. Встав с кресла брат Петр вышел с комнаты. Во мне горело желание и я забыла страх с которым шла на исповедь. Нисколько не сомневаясь, что последует после возвращения Петра, я сняла трусики и положила их в карман платья, стала ждать, горя желанием брата Петра. Он отсуствовал недолго, войдя, в руках он держал какую-то баночку, закрыл дверь на задвижку и подошел ко мне. - Сними с себя все, что мешает тушить пожар, - прошептал он. - Уже готово - ответила я, впервые улыбнувшись. - О, да ты догадлива, садись быстрее на стол и подними платье. Я не заставила его долго ждать, мигом села на стол и как только обнажила ноги, приподняв платье на живот, брат Петр распахнул свою сутану и я увидела его инструмент. Это была копия того инструмента, что я видела у Роберта, но этот был несколько больших размеров и более жилист. Брат Петр открыл коробочку, смазал головку своего инструмента, этим-же пальцем провел по моим влажным губкам и розовому телу, взял меня за ноги, подняв их положил себе на грудь, отчего я вынуждена была лечь на спину на стол. Инструмент брата Петра вздрагивал, косаясь моих пухлых губок и рубинового горячего влажного тела. Наклонившись вперед и взявшись за мои плечи, Петр осторожно начал погружать свой инструмент, раздвинув пухлые губки в горячее и влажное углубление, косаясь рубинового тела. Боли, испытанной вчера от Роберта уже не было, а меня охватило неистовое желание, инструмент, пульсируя, погружался все глубже и глубже, и вскоре я почувствовала как комочек под инструментом приятно щекочет меня своими волосами. На какое-то время инструмент замер, а потом так же медленно стал покидать меня. Блаженство было неописуемое, я прерывисто дышала, руки мои ласкали лицо Петра, я обнимала его плечи, стараясь прижать его плотнее к себе. Платье мое распахнулость, обнажив левую грудь с торчащим набухшим соском. Увидев это, Петр впился в него страстным поцелуем, вобрав в рот половину груди, мурашки пошли по моему телу. Инструмент начал двигаться все быстрее и быстрее. От полноты чувств я плотнее прижималась к нему и нежно шептала: - Быстрее, быстрее. Брат Петр следовал моему призыву. Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание от блаженства и вдруг вздрогнула, почувствовав приятную теплоту, и безсилие разливается по телу: брату Петру это передалось и он вздрогнул, задрожав всем телом и вонзив в меня свой инструмент, набухший и пульсирующий, замер. Я почувствовала, как из инструмента Петра с большим напором брызнула струя теплой влаги, и раздался стон Петра. Несколько минут мы не шевелились, затем я почувствовала, как инструмент начал сокращаться и выходить из меня. Брат Петр выпрямился и поднял голову, я увидела небольшой, обмякший и мокрый инструмент. Шатаясь брат Петр отошел от меня и сел в кресло. Опустив ноги на пол, я почувствовала, как теплая влага стекает по ногам. - Ну как, Анни, понравилось? - спросил брат Петр. - Очень было приятно, - восторженно ответила я. - Ты еще многого не умеешь и не знаешь, Анни, хотела бы ты знать и научиться тушить огонь с большим чувством? - О, да! - воскликнула я и подойдя к брату Петру села ему на колени. - Почему ваш инструмент стал таким некрасивым и мягким? - Он отдал тебе всю свою силу, Анни, но ты не унывай, пройдет немного времени и он снова станет упругим и твердым, красивым. Прошло 15 минут в течении которых Петр нежно ласкал мои груди, целовал их, а затем прильнув к одному из сосков, почти втянув всю грудь в себя, взял мою руку и положил на свой инструмент. Раздвинув мои ноги и пухлые губки, взял пальцем горячее рубиновое тело и начал нежно и приятно ласкать его. Нежно гладя его инструмент, я вскоре почувствовала, как от моей ласки он увеличивается в размерах и становиться тверже. От ласки Петра моего рубинового тела, от прикосновения к инструменту, который стал твердый и длинный, желание возбудилось во мне. Угадав мое состояние, так как я стала потихоньку шевелится у него на коленях, Петр выпустил изо рта сосок и прошептал: - Сядь ко мне лицом, Анне. Чувствуя что-то новое, я быстро пересела, прижавшись животом к инструменту, чувствуя его теплоту и упругость, мое желание стало неистерпимым. Петр крепко обнял меня и, чуть приподняв со своих коленей, опустил. От неуловимого движения бедер, головка инструмента оказалась между пухлыми губками, косаясь горячего розового зрачка. Взявшись за мои плечи, Петр резко нажал на них вниз, колени мои прогнулись и инструмент, как мне показалось, пронзил меня насквозь, войдя в углубление во всю свою длинну и толщину, распоров мои пухлые губки. Минуту мы сидели не шевелясь, я чувствовала как инструмент упирается во что-то твердое внутри меня, доставляя мне неописуемое блаженство. Я почувствовала, что скоро потеряю сознание от этого. Сквозь тяжелое дыхание Петр прошептал: - Теперь поднимайся и опускайся сама, Анни, только не очень быстро. Взяв меня за ягодицы, он приподнимал меня со своих колен так, что инструмент чуть не выскакивал из меня. От испуга потерять блаженство я инстинктивно опустилась вновь на его колени, почувствовав как головка инструмента что-то щекочет внутри меня, затем я сама, без помощи, стала приподниматься и опускаться. Сначала я два раза сумела приподнятся и опустится медленно, но на большее у меня не хватило сил, так как головка все сильнее щекотала что-то внутри меня и мои движения стали все быстрее и быстрее, как сквозь сон я услышала голос Петра: - Не торопись, продли удовольствие, не так быстро. Однако я была в экстазе и не обратила внимания на его просьбы, так как не слышала их, будучи в полуобморочном состоянии и двигалась все быстрее и быстрее. Скоро я почувствовала как нега разливается по всему моему телу и я резко опустилась на инструмент, замерла, теряя сознание, обхватила Петра за шею, тесно прижалась к нему. Петр, глядя на меня, не шевелился и только инструмент нервно вздрагивал во мне. Это удивило меня. Немного погодя, придя в себя я вопросительно посмотрела на Петра, а он словно угадав мой вопрос улыбнувшись сказал: - Ты торопилась, милая Анни,мой инструмент еще полон сил, отдохни немного и как только желание вновь проснется в тебе, мы повторим все сначала. Не помню сколько времени прошло, мы молча смотрели друг на друга, вдруг Петр взял меня за ягодицы и начал медленно приподнимать и опускать меня на свой инструмент. После нескольких таких движений меня вновь охватило желание. Теперь Петр сам руководил движениями - то приподнимая, то опуская, то заставляя меня делать бедрами круговые движения. Когда инструмент был полностью во мне, упираясь и щекоча что твердое внутри, он давал мне блаженство и шептал: - Быстрее, быстрее. Петр участил свои движения, возбуждение начало достигать предела, я почувствовала, как безсилие приходит ко мне, и я начала терять сознание от полноты чувств. Вздрагивая, я обхватила Петра руками и ногами, затем, теряя сознание, замерла в таком состоянии. Петр тоже несколько раз вздрогнул, качнул инструментом вверх и вниз, прижался к моему соску и замер. Приходя в себя, я чувствовала вздрагивание инструмента внутри себя. Это было приятное наслаждение и блаженство, продлявшее мое безсилие. В таком положении, прижавшись друг к другу, мы просидели некоторое время и я почувствовала как теплая влага вытекает из меня, скатываясь по курчавым комочкам Петра, течет по моим волосам к отверстию ниже углубления, в котором торчит инструмент, и капает на пол. Петр приподнял меня и ссадил на пол. Я взяла свои трусики, намочила их и привела в порядок инструмент Петра, который от моих прикосновений к нему им от теплой воды начал понемного набухать, приласкав его немного, я пошла к раковине. Сняв туфлю, я поставила одну ногу на раковину и стала приводить себя в порядок - мыть в углублении рубиновое тело. Очевидно моя поза возбудила его. Не успела я снять с раковину ногу и вытереть углубление и ноги, как Петр, подойдя ко мне, попросил меня чуть отставить правую ногу. Думая, что он хочет помочь мне, я отставила ногу. Петр немного перегнулся и я почувствовала, как инструмент плотно входит между пухлых губок. Поза не позволяла мне помогать ни бедрами, ни чем. Тогда, нагнувшись еще ниже, я стала ласкать комочки Петра, а другой рукой плотно сжала вверху углубления пухлые губки, еще плотнее обтянув ими инструмент. Двигая инструментом взад и вперед, Петр доставал им что-то твердое внутри меня еще сильнее, чем до этого, головка щекотала меня внутри. Но вот я почувствовала, что скоро потеряю сознание, Петр ускорил движения, потом вдруг застонал, вонзил инструмент изамер, теряя сознание, я бросила сжимать губки и выпустила комочки, начиная терять сознание. Петр подхватил меня, не спуская с инструмента, давая мне кончить. Придя в себя я чувствовала как инструмент, упершись в твердое во мне, щекочет меня. Петр почувствовал, что я очнулась, осторожно снял меня с инструмента, а потом с раковины, а, так как я не в состоянии сама была идти, он меня и усадил в кресло. - Отдохни, Анни, я поухаживаю за тобой, + взяв мои трусики и смочив их теплой водой, поднял меня на ноги, протер углубление и ножки. Развалившись в кресле я блаженно отдыхала, а Петр, подойдя к раковине, стал мыть обмякший инструмент и комочки под ним. Одев меня, и сам одев сутану, он сказал: - Анни, меня ждут монастырские дела. Продолжать наши уроки мы не смогли и расстались с ним, договорившись встретится завтра после богослужения и продолжать уроки. На другой день, придя в монастырь, я не столько слушала богослужение, сколько искала глазами брата Петра и думала о предстоящих уроках с ним. Но вот окончилась служба и не найдя брата Петра я разочарованно пошла к выходу. И в этот момент меня кто-то остановил за локоть, я остановилась и повернулась. Передо мною стоял красивый монах лет 28-30. Он назвался Климом. Улыбнувшись, он подал мне письмо. Развернув письмо я поняла, что оно от брата Петра. Он извинился, что неожиданно уехал по делам, и не может продолжать со мной уроки, но добавил, что тот, кто передаст это письмо мне, вполне может заменить его и дать мне полезные уроки. Я посмотрела на Клима, он улыбнулся и спросил: - Ну как, Анни, ты согласна? Глядя на него и его стройную фигуру я убедительно кивнула головой, он взял меня за руку и повел в одну из монастырских комнат. Войдя в комнату, он нежно прижал меня к себе. Я очень отчетливо почувствовала его стоящий инструмент. Клим взял меня на руки и подойдя ближе, к скамье, поставил меня на пол, затем сбросил сутану и то, что открылось моему взору, превзошло все мои ожидания. Инструмент был какой-то не такой, как у Роберта и Петра. Длиной он был около 22 см, головка блистела, а чем дальше к основанию все толще, образуя как бы конус. Лаская меня, Клим попросил меня нагнуться и опереться на скамью. Сгорая от любопытства и желания, я нагнулась и одной рукой взялась за инструмент, а другой подняла платье, стараясь направить инструмент в углубление. Почувствовав тепло и нежность, Клим не дав мне направить инструмент, начал быстро двигать им между ног. Он проходил между ног и упирался в жмвот. Нагнувшись, я увидела как он вздрагивает и скользит мимо углубления. Тогда и прогнулась и направила его рукой, благодаря чему он стал скользить по моим нежным губкам. В этот момент инструмент Клима был огромен, его основание было сильно утолщено. Почувствовав инструментом влажную щель, Клим направил свой инструмент во внутрь ее, но не стал вгонять его со всего разгона, боясь причинить мне боль, делая малые движения взад и вперед постоянно всовывал его все глубже и глубже. Наконец, утолщение прикоснулось вплотную к моим губкам, растягивая их, а огронная, блестящая головка сильно упиралась во что-то твердое внутри меня. Я почувствовала это и пошире расставила ноги, а руками сильно раздвинула натянувшиеся губки, давая возможность инструменту войти еще глубже, хотя мне было немного больно. От быстрых толчков утолщение инструмента погрузилось в мое тело и я с блаженством почувствовала, как сильно растянувшиеся губки плотно обхватили утолщение. В этот момент инструмент почти с силой выйдя из меня вонзился вновь, щекотя что-то внутри меня. От полноты чувств ощущения блаженства я стала терять сознание, но Клим плотно держал меня за бедра, как бы надев меня на кол. В этот момент наступило безсилие. Очнувшись, я почувствовала, как что-то теплое пульсирует во мне. Мы оба были в оцепенении сладострастия, движения прекратились, мы некоторое время стояли неподвижно, не имея сил двинуться, наслаждалмсь этим явлением. Приведя в порядок свою щель и инструмент Клима, мы оделись. Клима отозвали в приход и наши занятия с ним закончились. Больше я не виделась с Климом. Так как брат Петр отсуствовал, то я проводила время в прогулках по саду и за чтением книг, думая об инструменте Клима. В один из жарких дней я читала в жаркой гостинной книгу и незаметно уснула, а так как было очень жарко, я была совершенно голая - укрылась только простыней. Проснулась я от ощущения на себя чьего-то взгляда. Осторожно приоткрыв глаза я увидела дядю Джима, стоящего надо мной и пристально смотрящего на меня. Взгляд его был устремлен не на лицо. Проследив за ним, я заметила, что простыня сбилась, обнажив мое тело до живота. Однако дядя Джим не видел, что я проснулась и наблюдаю за ним. Мгновенно поняв, что это прекрасно, я как бы во сне сделала движение ногами и широко расставила их, давая возможность дяде Джиму увидеть всю прелесть между ног. В полумраке я увидала, как дядя Джим вздрогнул, но не пошевельнувшись и, присмотревшись, я увидела что дядя Джим одет в жилет, который на животе как-то неестественно оттопырен. Поняв, что это топыриться готовый инструмент, сознавая прелесть своего тела и желая еще больше развлечь дядю, я движением руки сбросила с себя простынь, обнажив полностью свое тело. Постояв в неподвижном оцепенении, дядя Джим не спуская взгляда с раздвинувшихся губок, из которых выглядыва нежный розовый глазок, развязав пояс своего халата и выпустив на свободу свой инструмент вдруг стремительно бросился ко мне и, к моему удивлению, прильнув и раздвинув шире губки своими губами, к влажному рубиновому глазку, втянул его в рот и начал ласкать языком. Ни с чем не сравнимое чувство охватило меня. Первые минуты я не шевелилась, но по мере того, как от ласки дяди желание во мне все возрастало, я несколько раз тихо шевельнулась, желание возросло так, что я забыла про осторожность, прижала голову дяди к себе сильнее. Почувствовав мое прикосновение, дядя Джим смело протянул руки к моим грудкам и найдя набухшие соски начал их нежно ласкать. Охваченная сильным желанием и страстью, движением бедер я начала помогать ему ласкать языком свое нежное тело, жар истомы необычно медленно возрастал, делая ласку сладостраснее, чем движение инструмента, но к моему большому желанию, это не могло длиться слишком долго и дойдя до предела кончилось моим безсилием. Конец был таким бурным, что лишаясь сознания, я прижала голову дяди еще сильнее к углублению. Втянув влагу нежного тела и Джим сделал глоток. Дядя поднялся с колен и лег рядом со мной. Увидав его инструмент, полный сил, который вздрагивал, я повернулась к его груди, обхватив его бедро нежным телом. Обхватив меня он прильнул нежным поцелуем. Так мы пролежали довольно долго. Джим давал мне отдохнуть, лаская мои соски языком и я вновь почувствовала желание. Обхватив руками голову Джима, оторвав его от груди, я в порыве страсти начала целовать его лицо, его губы нашли мои и он страстно впился в них. Языком раздвинув зубы он проник в мой рот и начал ласкать мой язык. Не в силах больше оторваться, Джим повернул меня на спину и лег на меня. Я широко раздвинула ноги, подогнув колени. Джима эта поза не удовлетворила, он велел поджать ноги на живот и придерживать руками. В таком положении пухлые губки раздвинулись и рубиновый глазок манил к себе инструмент, оставляя щель открытой для инструмента. Увидав это, Джим ухватился руками за спинку дивана и его красивый инструмент вошел наконец в меня. Вогнав его во всю длину, Джим не вынимая его начал делать круговые движения бедрами и большая головка инструмента уперлась во что-то твердое во мне - в такой позе я могла помогать ему, от этого ощущение было потрясающее. - Быстрее, быстрее, - шептала я. На мой призыв Джим ответил яростным движением бедер. Я чувствовала, что не в силах сдержать настоящую истому и шептала: - Джим, милый, я теряю силы. И как раз в этот момент его тело судорожно забилось и он вогнал инструмент с силой, потом замер... Стараниями Джима я в течении бурной ночи обесилила шесть раз. Так необычно хорошо окончились мои занятия, прекрасные занятия в эту ночь. Утром я не могла выйти к завтраку, чувствуя слабость во всем теле. Мне казалось, что в моей щели торчит что-то толстое и огромное, мешая мне передвигать ноги, но к обеду все прошло, я окрепла и помеха между ног исчезла. В течении пяти дней, неутомимо лаская меня, Джим проводил со мной каждую ночь. Кроме неоднократного повторения из пройденных уроков, я приобрела новые знания. Мы решали задачи лежа, меняясь местами - Джим был наверху, в последнем случае, сажая меня на инструмент. Джим предоставлял мне возможность действовать самой, оставаясь неподвижным. Это давало возможность продлить блаженное состояние, а так как безсилие наступало при таком положении быстро, то я, оставаясь на инструменте, продлевала блаженство, а потом валилась рядом с Джимом, предоставляя ему ухаживание за моим углублением и за своим обмякшим инструментом. Он брал чистое полотенце и смочив его водой вытирал опухшие губки, а потом, раздвинув их пальцами, вытирал рубиновый глазок и мокрое углубление. Как то поутру, когда я, утомленная ночными занятиями крепко спала, свернувшись калачиком, спиной к Джиму, он сумел вонзить мне инструмент так далеко, что я проснулась, почувствовав легкую боль, но это не помешало мне два раза впасть в полуобморочное состояние, пока Джим трудился над одним. На пятую ночь он попросил меня стать на колени на край кровати и положить голову на постель, пообещав мне новый вид ласки. Я, согнув колени и немного раздвинув их, стала на край кровати, упершись локтями в постель, положила голову, как он мне сказал. Джим встал на пол сзади и крепко взял меня за бедра. Ничего не подозревая, я ждала нового урока, чуть прогнулась и подалась назад, чтобы облегчить ему направить инструмент в открывшуюся щель. Джим буквально с силой надел меня на инструмент и сделал несколько обычных в этой позе движений, вдруг вынул его из меня, и вонзил в отверстие, которое в моей позе находилось чуть выше влажного углубления и одновременно, вместо инструмента, вонзил два пальца. От неожиданности я чуть дернулась, но Джим не шевелясь крепко прижал меня к себе. Пальцы в углублении зашевелились и я почувствовала - моя тонкая пленка отделяет их от инструмента. Вскоре инструмент медленно задвигался. От двойной ласки ощущение было непередаваемое, потрясающее. Безсилие, наступившее у Джима, было несколько бурным, что, неудержавшись, он рухнул на пол. Я же успела в это время обезсилить дважды, пока Джим трудился над одним уроком. Последнее безсилие было настолько сильным, что я машинально протянула руку между своих ног и, пожав Джима за отвисшие клубочки, в экстазе сильно сдавила их рукой - Джим от боли перестал шевелится и в этот момент я обезсилила. Поднявшись с пола, Джим намочил полотенце, хорошо протер оба мои отверстия, так как я не в силах была даже пошевелится, потом крепко уснула. Мне этот урок очень понравился и я попросила Джима повторить его в следующий раз. Утром, придя к завтраку я узнала, что Джим на рассвете уехал по делам и вернется только к ночи. Безцельно проведя день, я рано поднялась к себе и лягла спать. Меня разбудил приход Джима. Как обычно он пришел в халате и быстро сняв его проскользнул в постель прямо в мои объятия. Обняв меня одной рукой и прижав к себе, другой потянулся к ягодицам и вместо голого тела он нащупал трусики. Удивленный столь необычным явлением, он спросил: - Что это значит? Я улыбнулась, объяснила почему я в трусиках. - Жаль, Анни, что я не знал об этом раньше. Я с нетерпением ехал домой в надежде решить с тобой несколько уроков. Посмотри, как он хочет тебя ласкать. И, откинув простыню, он показал мне вздыбившийся с огромной головкой инструмент. - Мне и самой хочется тебя приласкать! Что мне делать? - спросила я и протянула руку, начала нежно гладить головку и весь инструмент. - Меня радует твое желание, и ты его можешь удовлетвотить, не смотря на свое состояние. - Что я должна делать? - Поцелуй его, - прошептал Джим, выпустив меня из объятий. Он лег на спину, широко раскинув ноги, я скользнула вниз и углубилась между ними так, что мои губы оказались как раз над инструментом. Взяв его в руки, я поцеловала в огромную блестящую головку. Незнакомый, но приятный вкус, чуть солоноватый, ощутила я от этого поцелуя. Джим взял мою голову в руки и прошептал: - Открой, Анни, рот и приласкай его языком. Едва я успела выполнить его просьбу, как он пригнул мою голову, инструмент, упершись мне в горло, заполнил весь рот - нечем было дышать, я интенсивно отклонилась, не выпуская его изо рта. - Продолжай ласкать его языком, - прошептал Джим. В моем рту поместилась огромная головка и часть инструмента. Держа его в руке, я начала медленно водить языком по головке и под ней. Сквозь прерывистое дыхание и стоны Джим не переставал шептать: - О, какое блаженство, о какое неописуемое блаженство, сильнее сожми губы, быстрее ласкай языком. Он чуть опускался и приподнимался, отчего инструмент скользмл во рту. Его дыхание и движения доставляли мне удовольствие и вскоре меня охватило огромное желание - прижавшись к Джиму я терлась сосками о его ноги, добралась рукой до комочков под инструментом и нежно ласкала их. От блаженства Джим перестал шептать и только стонал. Наконец инструмент напрягся до предела и из него брызнула горячая жидкость, которая заполнила мой рот. Я сделала второй глоток и в этот момент почувствовала безсилие. В экстазе я сильно сжала зубами ниже головки и по моему телу разлилась приятная истома. Через несколько дней мое влажное розовое тело поправилось и готово было принять в свои горячие объятия с огромной грибковидной головкой инструмент Джима. Истосковавшись по ласкам инструмента я так была готова к новым бурным урокам и с нетерпением ждала в своей постели Джима Когда вечером зашел Джим, сбрасывая на ходу халат, я сгорала от нетерпения и желания. Он лег в постель и как коршун набросился на мое изголодавшиеся розовое тело. Раздвинув мои пухлые губки, он двумя пальцами начал ласкать мой рубиновый глазок, нежно смотревший на его инструмент с огромной блестящей головкой, похожей на гриб. Мы повторили с ним урок с ранее пройденного, во время которого я успела дважды обезсилить. Джим поднялся, намочил полотенце, протер мой рубиновый глазок, потом хорошо протер, раздвинув губки, углубление, протер свой обмякший, но еще торчащий инструмент и комочки одеколоном и потом смешав одеколон с водой протер мои пухлые губки вокруг и лег рядом со мной. Отдохнув, он затем попросил меня забраться на него так, что мои пухлые губки и розовый глазок оказались у его лица. Повернувшись в обратную сторону и раздвинув ноги так, что-бы его голова оказалась между ними а пухлые губки напротив рта, я приготовилась к всепоглащающему блаженству и Джим не заставил меня долго ждать, нежно коснулся моего розового глазка языком. Потом слегка толкнул меня в спину, отчего я упала между его широко раздвинутыми ногами и мои губы оказались над его инструментом. Мигом поняв намерения Джима, я не ожидая его наставлений, схватила инструмент руками и, открыв рот, забрала сколько могла. Джим взял за мои набухшие соски и языком проник, раздвинув мои пухлые губки в горячее углубление. Началось невероятное. я никогда не могла представить, что этот урок принесет столько блаженства. Полнота ощущений от прикосновений к глазку языка и губ Джима настолько сильна, что я даже не заметила как обезсилила во время этого урока. Он почувствовал это и продолжал свои ласки. Желая повторения я не выпускала его инструмент изо рта и он постепенно начал утолщаться, а вскоре вновь стал способен к работе. Крепко сжав и не переставая работать языком, я начала быстрыми движениями рук двигать кожицу на инструменте вверх и вниз, а в ответ язык Джима и его губы удвоили ласку рубинового глазка и язык глубоко проник в углубление, доставляя мне наслаждение. От нетерпения я быстрыми движениями помогала ему. Мое нежное розовое тело касалось не только губ и языка Джима, а всего лица, от обильной влаги оно вскоре стало мокрым. С каждым мгновением приближалось желаемое чувство безсилия, а затем Джим в полном изнеможении кончил свой неистовый урок. В эту ночь у нас уже не было желания продолжать уроки, так как мы устали, особенно я. Я не могла даже пошевелить ногой, все было как ватное. Много дней мы с Джимом продолжали повторять пройденное, закрепляя по несколько раз. Много говорили с Джимом и главным его решением было не возвращать меня в конвент. Он обещал устроить меня в одну из школ для девочек, с тем, чтобы я жила в его городском доме. Это меня очень обрадовало, так как я прывыкла к занятиям с Джимом и мне очень не хотелось прекращать их по окончанию каникул. За два дня до моего отъезда в город, случилось неожиданное - приехал из монастыря брат Петр. Они с Джимом о чем-то беседовали около часа в кабинете, затем Джим поднялся в мою комнату, лицо его было нахмуренным. Тяжело вздохнув, он сказал: - Анни, брат Петр мне все рассказал и хуже всего то, что ему известно о наших занятиях. Он угрожал мне скандалом, он требует моего согласия повторить с тобой несколько уроков. Выхода нет, придется согласиться, приготовся, я сейчас приду с ним. - А как же ты, Джим? - в смятении воскликнула я. - Не знаю, посмотрим, сейчас не время об этом думать. Не смея ослушаться и боясь потерять расположение Джима, я разделась, накинув халат, села в кресло. Невольно вспомнив о прошлых уроках Петра я вынуждена была признаться себе, что я ничего не имею против пары уроков с Петром, но меня очень беспокоило и смущало, что об этом будет знать Джим. Еще я недоумевала, почему Петр сам не сказал мне о своем желании, а обратился к дяде. Так ничего и не поняв, я с нетерпением стала ждать их прихода. Вскоре раздался стук и в комнату вошел Петр с Джимом. - Здравствуй, Анни, дядя Джим сказал, что ты согласна - весело сказал он улыбаясь. Не зная, что ответить, я робко взглянула на Джима, он утвердительно кивнул головой. - Да, конечно, - все больше смущаясь, сказала я. -Тогда не будем терять времени, раздевайся и иди ко мне, - сказал Петр. Джим был рядом с ним. Не зная, что делать, я сначала посмотрела на Джима и прошептала: - Разве ты не уйдешь, Джим? - Нет, я буду с вами выполнять желания Петра, - сказал он, и отошел к окну, оказавшись за моей спиной. Немного поколебавшись и покраснев, я сняла халат и подошла к Петру. Он обнял меня, крепко прижав к себе, потом присел и стал нежно целовать мой рубиновый глазок, поднялся и стал целовать грудь, шею, а рукой ласкать мой глазок. Прижавшись к нему плотнее, я почувствовала сквозь сутану его твердый инструмент, готовый к работе, вспомнила как он глубоко вонзился в меня. Забыв обо всем, о Джиме, я с жаром ответила на его ласку. Все так же прижимая меня к себе, Петр стал отступать к кровати. Подойдя к ней, он лег поперек кровати, распахнув сутану, оставил ноги на полу, широко раздвинув их, а мне велел стать между ними и повернуться к нему спиной. Взявшись обеими руками за мои бедра, он пригнул меня вниз. Нагнув голову я увмдела его инструмент, торчащий против моего углубления, из которого нежный зрачок манил к себе. Петр не шевелился, а набузший с огромной блестящей головкой инструмент непрерывно вздрагивал. Терпение иссякло и я раздвинув пухлые губки, резко опустилась на ноги Петра, с удовольствием почувствовала, как инструмент плотно вошел в углубление. Не имея, во что упереться руками, я широко раздвинула ноги Петра и начала делать бедрами кругообразные движения, но заметив рядом стоящий столик, я оперлась на него и с блаженством начала шевелится на инструменте. Незаметно посмотрела на Джима, взгляд его был устремлен на мое нежное тело. Вдруг он сделал стремительное движение вперед, молниеносно расстегнул брюки, освободил вздыбившийся инструмент, схватил мою голову руками, прижал своим инструментом к моему лицу. Угадав его желание и чувствуя себя виноватой перед ним, и желая угодить ему поймала его головку губами и принялась ласкать ее языком. Но я не забывала об инструменте Петра, находившимся глубоко во мне, не на мгновение не прекращая движений. - Ты просто умница, Анни, - услышала я голос Петра. Держа одной рукой меня за бедра, как бы направляя мои движения, он другой рукой сжимал внизу мои губки, чтобы плотнее обхватить инструмент. Я почувствовала, как пухлые губки трутся об инструмент Петра. Джим, держа меня за голову, двигал свой инструмент у меня во рту. От двойного удовольствия мое неописуемое блаженство было коротким, и блаженно простонав, я обезсилила, но желание мое не утихло и я продолжала жадно принимать ласки моих учителей, отвечая им всем своим неукротимым желанием и страстью. Но всему бывает конец. Сначала Джим, затем я и одновременно Петр, обезсилили. И в этой истоме ослабились наши тела. Выпив влагу инструмента Джима, я выпустила его изо рта. Джим помог мне освободится от инструментв Петра, т.к. я не в силах была встать сама, мои ноги были ватными. Джим осторожно положил меня на кровать. Блаженно отдыхая, я лежала с закрытыми глазами. В таком положении я пролежала пол часа, и вдруг я почувствовала, что мой сосок, а затем и другой очутились во рту Джима и Петра. Руки их потянулись по моему телу, приятно лаская его и пальцы добрались до моих курчавых волос, раздвинув пухлые губки, углубились в мое влажное горячее тело, чекоча рубиновый глазок. Широко раздвинув ноги, я с нетерпением и трепетом прижала их руки, чтобы пальцы их углубились в углубление, а пальцы Петра щекотали рубиновый глазок. Желание вновь проснулось во мне, с нетерпением протянув руки и взяв оба инструмента я начала с азартом нежно ласкать их, гладя по мягкой кожице под возбухшими грибовидными головками. Мое желание росло с неимоверной быстротой, так как я в обеих руках ощущала инструменты, готовые к работе. Мне очень хотелось, чтобы они побыстрее что-нибудь делали для удовлетворения моего нарастающего желания. Но инструменты были полувозбуждены. От моей неистовой и горячей ласки они начали твердеть, наливаться кровью. Как только инструменты были готовы к занятиям, Джим, оторвавшись от моего соска, шепнул: - Ласкай Петра языком, Анни. Сразу выпустив изо рта мои соски, Петр встал с кровати так, что его ноги оказались широко расставленными на полу. Став между ними, нагнувшись и переместившись назад, я увидела прекрасный, с огромной головкой инструмент. Сгорая от нетерпения, я раздвинула пухлые губки и постепенно начала опускаться на торчащий и манящий мое розовое тело инструмент. Почувствовав, что большой гриб начал с трудом раздвигать мои и без того раздвинутые пухлые губки, я шире расставила свои ножки, облегчая ему ход в углубление, но гриб настолько разбух, что моих мер оказалось недостаточно, и он не мог постепенно войти в мое жаждущее тело. Решив помочь ему, я приподнялась и подалась назад. Головка инструмента, выйдя из углубления, тоже подалась назад, щекочя рубиновый глазок. Сделав несколько скользящих движений рубиновым глазком по головке, я вновь приподнялась и направила головку в углубление, начала вновь опускаться на инструмент. Влажная головка начала все глубже и глубже входить, растягивая мои опухшие губки и заполняя влажное углубление. Но все же терпения хватило не на долго, я резко опустилась на инструмент. Мне показалось, что вместо инструмента я сильно вогнала что-то похожее на кол. Эта громадина распирала настолько мои опухшие губки, доставляяя мне удовольствие, что мне казалось, что они вот-вот лопнут и он пронзил меня насквозь. Огромная головка уперлась во что-то твердое во мне, невольно взрагивая, приятно щекочет. Петр попросил меня перевернуться на инструменте Джима, чтобы я была к нему лицом. Перевернувшись, я увидела инструмент Петра, который вздрагивал. Схватив его, я взяла в рот и начала ласкать языком и двигать кожицу рукой, доставляя Петру неописуемое удовольствие. Мы повторили последний урок, Петр и Джим поменялись местами. Эта перемена доставила мне большое удовольствие, хотя я почувствовала легкую боль. Этот урок я готова повторять без конца. За это время я дважды теряла сознание, а инструменты моих учителей были еще в полной силе. Очнувшись в третий раз я почувствовала, что инструменты скоро сработают. Желая не отстать от них удвоила свои ласки и чтобы повторить блаженство, стала шевелить бедрами на инструменте Джима, хотя губки были расжаты до предела, углубление было заполнено инструментом. Я попросила Джима, чтобы он мне помог не отстать от него. Джим постепенно добрался до рубинового глазка и начал ласкать его. Одной рукой он держал меня за голову и двигал инструмент взад - вперед, другой рукой ласкал мои набухшие соски. Вскоре я почувствовала, как струя из инструмента Петра хлынула мне в рот, а вместе с этим стон от блаженства и безсилия. Кажется это длилось вечность, но я потеряла сознание. Когда я очнулась, сколько было времени, я не знаю. Петра не было, а Джим, одетый, сидел на кровати, опустив голову, глубоко задумавшись. Дорогие мои сверстницы! Я описала вам свои уроки, но то, что можно переживать физически, нельзя передать на бумаге. То блаженство, которое испытываешь, когда постепенно инструмент раздвигает пухлые губки, входит в тебя и упирается во что-то твердое внутри, когда вздрагивая, что-то щекочет, доставляя неописуемое удовольствие и блаженство. На протяжении нескольких лет я продолжала уроки, доставляя себе и ему огромное удовольствие. С Петром я встречалась несколько раз в монастыре и так же продолжали с ним несколько занятий, преподанных мне. Джим не хотел расставаться со мной, но закон религии не позволял соединить нашу жизнь. Через 10 лет после окончанию каникул, которые мы провели с Джимом, я вышла замуж. Но наши встречи не прекратились. У меня родилась дочь и в честь Джима я ее назвала Джиной. Когда она подрастет, я постараюсь передать ей все, что испытала сама. Мне не жаль того, что было со мной. Сама часто, лежа в постели, вспоминала свою юность, которая прошла так интерестно. Вспоминая блаженство, пережитое с Джимом, не жалею, а радуюсь, что испытала его. Будьте благоразумны, не жалейте то, что все равно придется отдавать. Но отдавать нужно так, чтобы в старости было не жаль своей молодости, а то в старости будете жалеть, что упустили момент молодости и не взяли от нее все, что можно было взять.

Ты меня калечишь, а не любишь, - усмехнулась я.

Ты моя женщина, что хочу, то и творю с тобой, - уже в ухо мне произнес Женя и прикусил мочку.

Пожалуй, мне нравится такое положение вещей!

Его пальцы спустились к внутренней стороне моего бедра и начали возбуждающе нежно водить по коже. Мое дыхание участилось, и я услышала, как Женя тоже тяжело задышал. Он отстранился назад и сел на мои ноги выше колен, продолжая пытку: его пальцы то сжимали мои ягодицы, то нежно водили по внутренней стороне бедра. Затем он просунул руку между моих ног и накрыл мою влажную и требующую немедленного удовлетворения плоть.

Указательным пальцем Женя проник в меня и начал медленно двигать им. Я в ответ откровенно приподнимала бедра, сходя с ума от его прикосновений. Не хочу, чтобы это заканчивалось. Мне нужен только этот мужчина!

Женин палец задвигался быстрее, а другой рукой он стал поглаживать мои ягодицы. Затем, покинув мою плоть, поднялся чуть выше. Схватив меня руками за бедра, он приподнял их и коленом чуть раздвинул мне ноги. Положил руку на поясницу и надавил, заставляя прогнуться. Я охотно подчинилась. Сейчас я была готова даже прыгнуть с высотки, лишь бы доставить удовольствие этому мужчине.

Пока Женя медлил, я нетерпеливо двигала бедрами, желая скорее почувствовать внутри себя его твердый член. Он наклонился и снова укусил меня за ягодицу. Я застонала.

Моя, - хрипло проговорил Колосов, и в этот момент я почувствовала, как его плоть прикоснулась к моей.

Женечка… - захныкала я, продолжая призывно двигать бедрами, но Женя, дразня, просто водил членом по моим складкам.

Хочешь почувствовать его в себе?

Он начал двигать бедрами в такт мне, не проникая.

Да… - одними губами сказала я, неуверенная, что он меня услышал. На большее моих сил не хватало.

Моя девочка.

Он провел рукой вдоль спины и резко вошел в меня, лишая рассудка и выбивая воздух из моих легких. Я громко застонала.

Тихо, тихо…

Руками нежно провел по ягодицам и сжал их в ладонях.

Покинув мое тело, Женя снова до упора вонзился в меня. И я снова не смогла сдержать стон.

Черт! Аля, тише.

Он издевается? Как я могу молча переносить все то, что он творит со мной?

Женя еще выше приподнял мои бедра, рукой упираясь мне в поясницу. На несколько секунд замер, водя руками по спине, а затем неожиданно начал жестко двигаться во мне. Я чувствовала в себе его член, как он трется о стенки моего влагалища. Казалось, от силы этого трения я сейчас вспыхну, как спичка. А Женя, крепко сжимая пальцами мои ягодицы, продолжал насаживать меня на свой член. Прижавшись грудью к подушке и закусив один ее конец зубами, я поймала его ритм. С каждым движением мои стоны становились все громче и громче. Я уже совершенно не могла сдерживаться.

О, Боже! - простонала я, сжимая покрывало в кулаке.

Нравится? - с придыханием прошептал Женя, наклонившись ко мне и не останавливаясь ни на секунду.

Я кивнула, но его такой ответ, видимо, не удовлетворил. Он еще резче вошел в меня, заставляя стон вырваться наружу.

Тебе хорошо? - И новый безжалостный толчок.

Да-а-а… - громко простонала я и бессильно ударила ладонью по кровати.

Тихо, - усмехнулся Женя.

Черт, ему еще и смешно?

Он схватил меня за волосы и слабо потянул на себя. Поддавшись, я уперлась спиной в его потную грудь. Во время резких толчков я чувствовала, как напрягаются мышцы на Женином теле, и от этого, казалось, еще больше сходила с ума.

Теперь мы оба стояли на коленях.

Он обнял меня руками за талию, прижимая ближе к себе, ни на миг не прекращая двигаться во мне. Затем обхватил руками мою грудь, большими пальцами почти грубо лаская соски. А я стонала, сгорала, подхватывала его ритм. Вдруг Женя засунул два пальца мне в рот и начал двигать ими. Боже! Неужели это не сон? Неужели все, что я чувствую, действительно, реально? Высунув пальцы, он сжал ими мой сосок. Я выгнулась дугой, сильнее прижимаясь к его паху, чувствуя, что снова приближается волна оргазма. Боже, два оргазма за одну ночь!

Сминая мою грудь, играя моим соском и продолжая неистово насаживать меня на свою возбужденную плоть, Женя тяжело дышал, уткнувшись мне в шею.

Люблю. - Он вошел до упора. - До одури люблю.

Именно эти слова и стали для меня последней каплей. Я подняла руку и пальцами вцепилась в Женины волосы. И в тот же миг почувствовала, как сильнейший оргазм сотрясает мое тело. Я открыла рот, готовая закричать от наслаждения. Но Женя повернул мое лицо к себе и прижался к губам, проглатывая мой стон. Не в силах справиться с ощущениями, которые накрыли меня с головой, я прикусила Женину нижнюю губу, отчего он, застонав, жестко вошел в меня еще несколько раз, протяжно застонал и кончил.

Обессиленная, я спиной упала на Женину твердую грудь, продолжая сжимать его волосы в кулаке. Он нежно провел рукой вниз живота и накрыл ладонью мою плоть.

С ума можно сойти, - тяжело дыша, прохрипел мне в шею. - Не думал, что такое бывает…

Какое «такое»?

Что? - переспросил Женя, самодовольно улыбаясь мне в шею.

Какое? - с трудом разлепив губы, прошептала я.

Такое, - повторил он и плавно вышел из меня.

Я издала слабый стон, а он откинулся на кровать и потянул меня за собой. Я легла к нему спиной, положив голову ему на руку. Другой рукой он притянул меня за талию ближе к себе. Так мы лежали несколько минут, пытаясь прийти в себя.

Жутко хочу спать. Две недели толком не спал. Все в догонялки играл, - тихо произнес Женя, целуя мою шею и пальцами убирая влажные пряди волос с моего лица.

Так спи, - прошептала я, чувствуя, что сама проваливаюсь в сон.

Боюсь проснуться и не застать тебя.

Такого не будет.

Нам надо многое обсудить завтра, - сонно проговорил Женя.

Я прикрыла веки, радуясь, что мои мечты стали сбываться.

Когда я проснулась, часы на комоде показывали пять утра. Совсем скоро надо будет объясняться с Антоном. Тяжело вздохнув, я повернулась к спящему рядом Жене. Его рука по-прежнему крепко прижимала меня к себе, дыхание было ровным. Он улыбался во сне и от этого был похож на мальчишку.

Вот и все! С сегодняшнего дня начинается отсчет моей новой жизни. С Женей. Без Антона. В груди защемило. Смогу ли я нормально жить, зная, что так подло поступила с ним?

Я аккуратно убрала Женину руку, отчего он заерзал и нахмурился.

Я сейчас, милый, - поцеловала его в губы и погладила по щеке.

Встав с кровати, я огляделась. Что бы накинуть на себя? Не найдя ничего подходящего, отправилась в ванную голышом. Перед тем, как скрыться за дверью, еще раз посмотрела на мирно спящего Женю. Не могу смотреть на него без улыбки. Тем более теперь.

В ванной, подойдя к зеркалу, я взглянула на свое отражение. Боже! На голове гнездо, иначе и не назвать. Точно кукушка! Губы распухли от жадных Жениных поцелуев. На руках и груди начали проявляться синяки. А вот это уже плохо! Я оглядела свое тело. Кошмар! Синяки были везде: на бедрах, на ребрах, на запястьях, на шее…

Колосов…

Но как приятно было вспоминать, при каких обстоятельствах я их получила.

Остатки туши под глазами окончательно исказили мой человеческий облик. Надо хоть смыть. «Ведьма», - вспомнилось, как Женя назвал меня так сегодня после того, как я ласкала его ртом. Кровь прилила к щекам. Я осмотрелась, в надежде найти какую-нибудь резинку или заколку. Ага, в ванной Колосова?

Открыла шкафчик рядом с зеркалом, посмотрела на полках и на самой нижней действительно обнаружила заколку.

Твою мать, Алина! Разве ты не хотела найти заколку? Блин, хотела! Но не рассчитывала. Может, это Милы? Ну, мало ли…

Я потянулась к заколке, но дрожь в обессиленных руках не позволила даже нормально ухватить ее пальцами. Заколка упала. Черт! Если бы еще на пол! Я посмотрела вниз и тяжело вздохнула. Мусорное ведро.

Он:
Нууу... Я люблю инициативных девушек, инициативность. Я представляю, как мы целуемся. Сначала потихоньку, слегка касаясь губ губами. Потом я легонько захватываю твою нижнюю губу и засасываю ее.
Отпускаю. Провожу по верхней губе языком и чмокаю тебя в обе губки.
Потом отчаянно целую тебя, словно меня мучает жажда, а ты единственный источник, из которого я могу напиться.
Ты поднимаешь руки и прижимаешь ладони к моей груди. Я обхватываю твою талию руками и начинаю целовать твою шею и плечи.

Она:
рассказывать...

Он:
А дальше ты вдруг проявляешь свою инициативность.
Слегка отталкиваешь меня, чтобы я сел на диван и присаживаешься рядом со мной. Я глажу тебя по волосам, плечам, спине. Ты проводишь рукой от колена к моему бедру и дальше - к ширинке. Расстегиваешь замок и с чертыханием борешься с ремнем. Я тебе помогаю, и ты начинаешь гладить пальчиками мой бугор в брюках.

Она:
Я сажусь к тебе на колени, провожу ногтями по твоему затылку и сжимаю волосы. Мы целуемся.
Одной рукой ты гладишь мои бедра, поднимаясь все выше. Второй рукой прижимаешь меня со всей силы к своей груди. Моя спина выгибается и наши тела соприкасаются и ритмично трутся друг об друга.
Сдавленный тихий стон прорывается сквозь поцелуй.
Твоя рука поднимается все выше по бедру, она уже под платьем. Ты опускаешь и вторую руку и сильно, но мягко сживаешь ладонями мои ягодицы.
Я начинаю задыхаться от страсти, и поцелуй на секунду прерывается. Твои губы опускаются к моей шее и ты легонько ее кусаешь, а потом страстно целуешь. С моих губ срывается хриплый стон. Ритм учащается.
Ты стаскиваешь с меня платье через голову и помогаешь мне тут же снять твою майку. Теперь наша кожа соприкасается.

*продолжать, или ты?

Он:
Продолжи, а то у меня рука занята)))

Она:
Эгоист!!! Продолжаю!

Ты хватаешь меня за талию, приподнимаешь и бросаешь на кровать. Теперь я лежу на спине, а ты надо мной. Одной рукой ты стаскиваешь брюки, я тебе помогаю. Мы не прекращаем целоваться. Ты переходишь губами к моей шее и опускаешься к груди. Твоя рука сползает все ниже по моему животу и проскальзывает в трусики.
От груди твои губы опять возвращаются к моим. Твои пальцы плавно ласкают мои половые губы. Одна моя рука гладит твой затылок. Вторую я спускаю по твоей спине и на талии перевожу ее на живот, а затем просовываю ее в твои трусы. Я обхватываю рукой твой член и начинаю массировать его вверх-вниз.

Твои веки начинают дрожать от удовольствия, а с губ срывается беззвучный стон. Твои пальцы ускоряют темп, в ритм ускоряются и мои. И ты вводишь палец в меня. Еле слышимая дрожь пронизывает мое тело, глаза закатываются. Спина выгибается и я на миг отрываюсь от твоих губ. Я стаскиваю с тебя трусы, а ты мои пока не трогаешь. Это единственный предмет одежды, который остался. Моя рука массирует твой член, а ногти второй впились в твое плечо.
Мы уже не можем продолжать поцелуй, слишком глубокое дыхание вперемешку с тихими постанываниями. Но наши губы все равно соприкасаются.

Ты вводишь в меня второй палец, ритм становиться быстрее и яростней. Моя голова откидывается назад и с губ срывается громкий вздох. Ногти обеих рук впиваются в твою спину.
Ты рвешь мои трусики и отбрасываешь их, не вставая с меня. Одежды не осталось. Ты опять вводишь в меня пальцы, но через секунду вынимаешь их и входишь в меня. Наш стон сливается - мой громкий и твой еле слышный.

Твои движения плавные и аккуратные, ты полностью прижимаешься ко мне и на несколько секунд останавливаешься. Мы смотрим друг другу в глаза.
Мои губы покраснели и опухли от поцелуев, зрачки расширились, веки подрагивают. Мы начинаем нежно и "глубоко" целоваться. Ты начинаешь очень медленно и плавно двигаться во мне.
Стоны сквозь поцелуй.
Темп увеличивается, поцелуй "разрывается" от глубокого дыхания. Ты Берешь одну мою ногу и закидываешь к себе на плечо. Приподнимаешься на руке и рывками проходишь в меня. Вторую ногу я кладу к тебе на талию.
Ты уменьшаешь амплитуду движений, плавно и медленно двигаешь тазом. Ты не выходишь полностью из меня, но и не проникаешь глубоко. Мои руки закинуты за голову и упираются в спинку кровать, веки дрожат

Мммммммммм
Через минуту плавного секса ты резко и без предупреждения входишь в меня так глубоко, как только можешь.
Громкий стон, ногти одной руки царапают спинку кровати, ногти второй впиваются в твое плечо.
Твои движения становятся резкими и агрессивными. Амплитуда и темп резко возрастают до максимума. Ты очень глубоко резкими толчками входишь в меня. Мои стоны становятся громче, но стук своего сердца ты слышишь еще отчетливей...

*ушла за вибратором... дочитаешь и теперь ты продолжай

Он:
Я предлагаю тебе не торопиться, а продлить удовольствие. Я замираю и наслаждаюсь видом твоего голого тела, тебя подо мной, твоим частым дыханием, прерывающемся, когда я начинаю двигаться внутри тебя.

Как ты относишься к тому, чтобы сменить позу? Тебе нравится сзади или сверху?

Она:
И то и другое, в любой последовательности...
теперь ты описывай...

Он:
Я поднимаюсь и медленно выхожу из тебя. Чувствую как ты не хочешь отпускать меня, но надо, солнышко, надо))).
Мы встаем с дивана на пол. Я прижимаю тебя к себе, с удовольствием ощущая твою гладкую кожу под своими ладонями, твердые шершавые соски, трущиеся о мою грудь, твое горячее прерывистое дыхание.
Провожу ладонью от плеча до твое попки и крепко сжимаю ее. Мы целуемся. На этот раз без прелюдий - глубоко и жадно, сплетаясь языками и с наслаждением вдыхая пьянящий запах наших тел.

Я беру тебя за плечи и отворачиваю к дивану. Продолжаю гладить тебя. Одна рука проходит путь от низа живота к твоей груди, и ее пальцы начинают вырисовывать круги вокруг твоего соска.
Другая рука наоборот отрывается от груди, которую она ласкала и спускается вниз, между твоих ножек. Своими пальцами я ощущаю твою мокроту. Я снова немного дразню тебя пальцами, развратно играя с твоими нижними губками. Я просунул один пальчик между ними и начинаю им двигать туда сюда. Неглубоко, но каждый раз слегка надавливая на то место, где сходятся твои губки.

Я освобождаю твою шею и плечи от волос, убирая их в сторону и начинаю целовать тебя. Сначала за ушком, в твою нежную шею. Я чувствую твой прекрасный запах. Именно в этом месте запах женщины по особому приятен.

Мой пальчик продолжает свои движения внизу, между твоих губок, проникая раз за разом все глубже.
Я целую тебя ниже. Туда, где почти закончилась шея и началось плечо. Потом спускаюсь еще ниже. Теперь я целую твое плечо, но мне этого мало. Я спускаюсь еще ниже и покрываю весь путь от твоего плеча до твоей попки поцелуями и последний "контрольный" поцелуй ты получаешь прямо в самую пухленькую, но упругую часть твоего тела. Другая половинка твоей попки также получает мой поцелуй.

Я стою перед тобой на коленях и разворачиваю тебя к себе. Теперь передо мной отличное зрелище твоих набухших губок. Я целую тебя прямо в них. А потом медленно провожу языком вокруг них.
Я снова целую тебя в губки, но теперь мой язык заменяет мой палец и касается твоего клитора.
Ты издаешь громкий стон и вцепляешься пальцами в мою голову. Я начинаю страстно целоваться с твоими нижними губками, раз за разом проводя языком между ними.

Я встаю и снова поворачиваю тебя спиной к себе. Одну руку кладу на низ твоего живота, приглашая подвинуть свой таз ближе ко мне, а другой слегка надавливаю на твое плечо, заставляя наклониться и упереться руками в диван.

Несколько мгновений любуюсь этой картиной, а затем приставляю свой член к твоим губкам. Слегка надавливаю и он проникает глубже в твою горячую плоть.
Ты негромко стонешь и наклоняешь голову вперед. Твои плечи напрягаются, а пальцы рук впиваются в смятые простыни.

Резко я вхожу глубоко внутрь тебя, как можно дальше. Крепко держу тебя за бедра, чтобы ты не смогла увернуться и проникаю все глубже и глубже, пока наконец не ощущаю что-то, во что упирается мой член.
Теперь я медленно выхожу, но не до конца.
Ты не выдерживаешь и твоя попка сама начинает идти навстречу моему члену.
Я наращиваю скорость ударов и ты каждый раз поддаешься мне на встречу. Одна моя рука покидает твое бедро и перемещается на грудь. Я сжимаю ее сильно, но аккуратно, чтобы не причинить боль.

Продолжаю долбить тебя. Долбить. Это слово пожалуй подходит больше всего. Я бешено долблю тебя сзади, а ты стонешь и мотаешь головой. Я вижу, что тебе нравится эта бешеная скачка и от этого возбуждаюсь еще больше.

Я кладу свою руку на твой животик, а другой продолжаю удерживать бедра. Теперь уже не ты добровольно идешь на встречу ко мне, а я ускоряю твое движение.
Я слегка приподнимаю тебя и ты будто летишь в моих руках, чувствуя с каким неистовым темпом я засаживаю тебе между ножек. Кожаный мешочек моих яичек бьется о твою попку. Каждое мое движение начинает сопровождать твое всхлипывание, а между ног каждый раз хлюпает, когда я с силой вонзаюсь в тебя.

Я чувствую, как мой член, словно немеет, готовясь к внезапному залпу.
Можно кончить в тебя?

Она:
Ты выходишь из меня, ложишься на кровать на спину. Тянешь меня за руку, приглашая сесть сверху. Я разворачиваюсь и становлюсь на колени над тобой, я еще не сажусь. Я опираюсь на руки и наклоняюсь к твоему лицу. Мы начинаем медленно целоваться... полминуты, может минута. Дыхание успевает восстановится, но остается глубоким.

Я отрываюсь от твоих губ, приподнимаюсь над тобой и медленно сажусь на твой член. Твои глаза закрываются от удовольствия, руками ты сжимаешь мои бедра.
Я медленно начинаю двигаться вверх-вниз, руку кладу на твою и перемещаю ее вверх - на мою грудь. Ты ее сжимаешь и поглаживаешь.
Вторую руку я завожу за спину и опускаю вниз, туда, где наши тела соприкасаются. Начинаю поглаживать и массировать твои яички.

Я перестаю приподниматься и опускаться и начинаю двигаться вперед-назад и из стороны в сторону, пока медленно, но постепенно увеличивая темп.
твоя рука опускается по моему животу, ниже...
ты просовываешь палец между нами и начинаешь мягко тереть мой клитор.

Я выгибаю спину и отклоняюсь назад, увеличивая давление на твой член. Мои движения становятся быстрее, амплитуда движений растет. Я упираюсь руками в твои колени, а ты кладешь руки мне на бедра помогая двигаться быстрее. Еще быстрее.. еще сильнее.
Я не в состоянии контролировать свой стон. Твое дыхание становиться все громче.
Я наклоняюсь вперед, упираясь руками в твои плечи. Ногти впиваются в твою кожу, но не сильно, ты чувствуешь как дрожат мои руки. Мои губы дрожат. Я продолжаю двигаться.

Ты берешь меня за талию и не выходя из меня переворачиваешь на спину. Ты не сбавляешь темп, а только увеличиваешь его. Все сильнее и глубже. Мои ноги обвились вокруг твоей спины, руки упираются в спинку кровать, царапая ее.

Уже не стон - крик. Я кусаю губы, глаза закатываются, скатывается слеза. В голове звон, я слышу каждый удар сердца.
Ты не уменьшаешь темп...

закончишь?

Он:
Я жестко и резко вхожу в тебя, пронзая насквозь раз за разом твою плоть. Сквозь пелену удовольствия я вижу твои волосы, мокрыми прядями разбросанные по лбу, закрытые глаза, улыбку. Краешки твоих губ дрожат, а каждый раз, когда я вхожу в тебя из них вырывается резкий крик.
Я впиваюсь в твои губы и начинаю двигать только тазом, уже не выходя из тебя полностью, а лишь наполовину и тут же иду обратно навстречу твоей матке.

Целую твои глаза, твои раскрасневшиеся щеки, твою шею. Целую твои соски, а сам все теснее прижимаю тебя к себе, ощущая волну нарастающего удовольствия.
Ты прижимаешь меня со всей силой к себе, и я чувствую сокращения твоего влагалища. В уголках твоих глаз застыли слезинки. Ты громко стонешь в изнеможении и это твой решающий ход, который заставляет меня выстрелить спермой прямо в твое тело.

Я чувствую как выстрел за выстрелом опустошаю содержимое своих яичек. Мы прижимаемся тесней друг к другу и лежим молча, закрыв глаза, вспоминая о том фантастическом удовольствии, которое нам довелось испытать благодаря друг другу.

Она:
мммммммммм
хочешь вернуться к спору об экономике?

"А сейчас я хочу встать, развернуться и уйти. Я намеренно скажу что-нибудь оскорбительное, не поправлю задравшуюся юбку и буду вилять задом. Хочу, чтобы ты рассердился, посмотрел мне вслед, в бешенстве смял в кармане и бросил на стол полтинник и, не замечая препятствий, устремился следом. Хочу, чтобы ты догнал меня в какой-нибудь подворотне, в туалете, в лифте, в пути. Резко развернул бы и почти больно прижал спиной к стене всем собою. Провел бы ладонью по моим волосам и лицу, размазал бы помаду, растрепал волосы. Мой рот приоткрылся бы - в удивлении, в попытке закричать, плюнуть, укусить, глубоко вдохнуть. Ты грубо провел бы пальцем по моей нижней губе, а я сжала бы на секунду зубы.

Ты положил бы руку на мою шею, помедлил бы секунду, а потом смягчился и схватил бы мою грудь, сжал ее одной рукой, потом разорвал на мне блузку, поднял юбку, содрал бы колготки... впрочем, нет, заметил бы, что на мне чулки... Хочу остаться прижатой к стене, полуголой, беспомощной. Я буду тяжело дышать и дергаться. А ты не будешь обращать на это внимания, будешь крепко держать мои руки у стены, целовать каждый участок моего тела: шею, плечи, грудь... Не торопись, совершенно не обязательно срывать с меня сразу все. Пусть лифчик пока прикрывает груди, или даже так: пусть они сами рвутся наружу. Они хотят тебя не меньше, чем ты их. Подразни их сквозь ткань зубами. Хочу, чтобы ты целовал мой живот, провел рукой между ног, сначала сильно, потом нежнее. Хочу, чтобы ты вводил в меня палец, два пальца, три. Чтобы развернул меня лицом к стене и целовал спину. Рука, рука. Не забывай о руке между ног. И ниже: ноги длинные, им тоже нужна ласка. Собери мои волосы в пучок, потяни голову на себя. Хищно поцелуй шею. А теперь одной рукой спусти вниз мои стринги, не рви, пусть они стягивают ноги и немного мешают. Силой раздвинь мои ноги. Расстегни ширинку, стащи штаны и войди в меня сильно и резко. Я буду вырываться и требовать, чтобы ты прекратил. Ты остановишься на долю секунды, наполовину развернешь меня к себе, заткнешь, жадно поцеловав в рот, и снова прижмешь к стене. Сорви уже с меня этот чертов лифчик! Изнывающие от желания груди прижмутся к холодному камню, ты просунешь к ним руку, будешь пытаться схватить обе одновременно, то одна, то другая будет выскальзывать, а я буду наслаждаться процессом. Хочу, чтобы ты взял меня всю, поработил мои желания и мысли, взял так, чтобы мне никогда не пришла в голову мысль о другом. Моя спина будет изгибаться под тяжестью твоего тела, я буду сжимать свои груди и теребить соски, стонать и кричать. Буду делать все, что ты захочешь. Разверни меня к себе, приподними за зад, посади на себя. У меня прекрасно натренированные мышцы. Я обхвачу твое тело ногами, буду впиваться ногтями в твою спину и кусать плечо. Говори мне что-нибудь невыносимо развратное, дыши прямо в ухо, мычи и тяни согласные, слизывай капельки моего пота, стекающие вниз по ложбинке. Трахай меня так, словно делаешь это в последний раз. Еще и еще. Пока я не закричу. Пока тебя не покинут силы. Хочу, чтобы мы кончили почти одновременно и долго бились в экстазе".

Произнося эту речь, Вероника одной рукой с силой водила по своим ногам, а другой то и дело подносила к губам сигарету, жадно затягивалась. Договорив, резко выдохнула, открыла глаза, внимательно посмотрела в глаза обалдевшего мужчины, сидевшего перед ней, залпом допила оставшееся в стакане вино, сказала: "Мерзавец!", быстро встала и отправилась к выходу. Мужчина очнулся, злобно посмотрел ей вслед, достал кошелек, смял в руке полтинник, попытался подняться, но понял, что сделать этого еще некоторое время не сможет.