Розги для принцессы. Что означает "сечь розгами"

Нередко можно услышать от представителей старшего поколения, что современную молодежь нужно сечь розгами. Но и дети, и взрослые слабо себе представляют, что же это за способ наказания и как он осуществлялся.

Что означает "сечь розгами"?

Это понятие абсолютно прозрачно и не имеет двойного смысла. Сечь розгами - значит наносить удары связкой прутьев по мягким Обычно этот способ применялся в качестве за провинности. Эта процедура имела несколько целей. Во-первых, доставленная физическая боль должна была внушить детям страх перед наказанием, а значит, предотвратить совершение ими новых шалостей. Во-вторых, очень важен и психологический фактор. Сечь розгами - это не только больно, но и стыдно. Особенно это было актуально, когда процедура наказания проходила в присутствии других детей, например, товарищей по играм или одноклассников. оставляло неизгладимый след и больно било по самолюбию ребенка.

Очень популярен был это способ воспитания в Англии. Там розгами секли как дома, так и в школе. Сохраняется эта традиция и в наше время, но только в определенных общинах.

Почему-то очень распространено мнение, что именно наша страна стала прародительницей этого жестокого и даже в чем-то варварского способа наказания. Однако это в корне неверно. Исследования историков доказывают, что розги использовались во многих государствах, в том числе и развитых европейских.

У этого способа есть даже свое латинское наименование - "флагелляция". Если рассматривать искусство разных стран, то можно увидеть такую французскую гравюру. На картине изображена уютная гостиная. Перед камином в кресле расположился глава семейства, читающий Библию. Рядом стоит его супруга, которая готовит розги для того, чтобы высечь свою дочь. Десятилетняя девочка неподалеку плачет и

Как секли розгами в старину

Исторически этот способ наказания сложился очень давно. Детей секли розгами не только за совершение неблагочинных поступков, но и просто так, в целях профилактики, или, проще говоря, "чтобы неповадно было".

Если рассматривать более древние времена, то женщинам частенько доставалось за различные проступки. Так, в Древнем Египте их часто секли за адюльтер. С наступлением в европейском мире христианской веры избиение женщин стало расцениваться как безнравственный поступок, и постепенно оно применялось все реже и реже.

В Великобритании секли представительниц прекрасного пола в тюрьмах. Происходило это примерно следующим образом. Женщину приводили в специально отведенную для этого вида наказания комнату. В ней была установлена широкая и длинная лавка, оснащенная ремнями для связывания рук и ног. Женщине зачитывался приговор, в котором подробно говорилось о том, за что она будет избита. После этого виновная должна была лечь на скамью животом вниз. Ей крепко связывали руки и ноги, из-за чего она практически не могла пошевелиться. Затем начинался сам процесс наказания. Раздавались душераздирающие крики и мольбы о помощи. Секли в то время жестоко. После этого женщину отводили в ее камеру, очень часто несчастных доставляли туда в бессознательном состоянии.

При королеве Елизавете Английской секли, как правило, публично. Флагелляция проходила в тюремном дворе на специально обустроенных помостах. Площадь не позволяла вместить всех желающих присутствовать при наказании.

Что такое розги?

Ответ на этот вопрос можно дать, изучив исторические труды педагогов прошлых веков. Розги - это прутья различных пород древесины. Чаще всего используются орешник, ива, краснотал, тармарин. Прутья связываются в пучки по три-пять веточек (если применяется береза). Если же берутся более твердые сорта дерева, то можно использовать и одну ветвь. Каждый прутик должен иметь длину не менее 60 сантиметров, а толщину - не меньше, чем полпальца. Кончики розг обязательно после вымачивания расщепляли, чтобы не было захлестов. В старину такой вариант назывался "бархатным", так как следы на теле исчезали очень быстро - от трех до пяти дней. Конечно, если нужно было сечь розгами детей за непослушание, применялись самые мягкие породы дерева. Они не могли нанести тяжелых повреждений нежной коже.

Подготовка орудия наказания

Существует абсолютно достоверная информация о том, как проводилась подборка качественного инструмента для порки. Для этого розги вымачивались в течение нескольких часов (а лучше двух-трех дней) в обычной проточной воде. Известны и сведения о том, что для того, чтобы доставить жертве гораздо большие страдания, прутья помещались на некоторое время в соленый раствор.

Тогда порка причиняла сильнейшую боль, которая потом не могла долго пройти. Рождение такой изощренной технологии уходит своими корнями еще в Древнюю Грецию. Именно там секли розгами провинившихся. О таких случаях рассказывает в своих трудах философ и историк Гомер.

Как нужно было правильно сечь розгами?

Оказывается, флагелляция - это не такое простое дело, как кажется на первый взгляд. Существовали определенные правила подготовки орудия для нее, а также техника нанесения ударов. Как сечь розгами? Основным правилом являлась необходимость соизмерять свою силу. Человек должен был испытать сильную физическую боль, но при этом не остаться изувеченным. Шрамы не должны были оставаться на теле навсегда. Поэтому человек, который осуществлял флагелляцию, должен был контролировать силу своего удара.

Современность

Конечно, время жестоких наказаний безвозвратно ушло. В современности такой способ, как битье розгами, или флагелляция, практически не используется. Хотя иногда имеют место случаи показательного избиения с целью доказывания своей позиции.

Внимание, впрочем, только глазами - вот, Машеньке легче, она по ляжкам провела руками, по голеням, поправила дочку, та послушно поровней телом сыграла, и наконец явила собой полный образец дочернего послушания - обнаженная и послушная, ровная и золотистая, открытая розгам и покорная отцовской воле.

К лавке сегодня не привязывали - вполне довольно тех шести витков толстого вервия. Три на кистях, три на лодыжках - большой вины на Машеньке нет, и Евгений Венедиктович был убежден, что положенную на сегодня воспитательную, просто «послушную», порку Машенька улежит сама, без дополнительной привязи к воспитательному ложу. Эх, было время, когда Машенька-старшая сумела первый раз сама вылежать! Аж сердце сладкой истомой спело, когда она попросила Евгения оставить лишь символические путы - и ведь правда, отлежала тогда все положенное, изумительной бьющейся рыбкой приняв все мужние лозы! Зато и быстрее потом было - всего лишь узел раздернув, на руки подхватить, уже не памятуя про обряды, и снова в на ложе, но уже не воспитательное, уже не жесткое, уже мягкое, уже не под розги, а под него самого…

И снова томлением в сердце - как год назад, когда впервые Машенька сказала, что и младшей Машеньке нет нужды полную привязь делать - и гордился отец, радовался, глядя как послушно, словно пришитая к лавке, принимает наказание Машенька-младшая, как одобрительно кивает головой Машенька, видя плотно прижатые к лаве бедра и ноги дочери, как вскидывается юное тело, оставляя на месте и руки, и ноги… Умница!

Обе они у меня умницы! - еще раз горделиво подумал Евгений Венедиктович, и был очень даже прав…

Первую розгу подала ему Машенька - и лишь когда набухший от влаги, сочно блестевших в отблесках свечей прут прошел сквозь кулак мужа, заняла свое место у изголовья скамьи.

Приговоров и присказок Евгений Венедиктович знал множество - но на этот раз вдруг выскочило почему-то не к месту извозчицкое:

Поберегись, ожгу!

Устыдился сам своей лишней, нарочитой «сермяжности», поэтому повыше отмахнул прут и, наконец, стегнул розгой тугие Машенькины бедра.

Розга легла хорошо, плотно, оставив быстро пухнущую полоску - легкой судорогой отозвались стройные ноги дочки, легким движением ресниц удовлетворенно похвалила мужа за аккуратный удар Машенька, а Евгений Венедиктович еще раз тряхнул прутом, сбрасывая уже невидимые капли рассола, и положил вторую розгу рядышком с первой.

Лишь на пятой розге, ну почти уже на самой смене прута на новый, Машенька подала голос, тихо и напряженно протянув «м-м-м…»

Машенька тут же положила ладонь на голову дочери, потрепала по волосам, словно успокаивая - и шестой удар девочка приняла так же послушно и, как первые - молча, лишь напряженно отвечая телом на боль наказания.

Заменив розгу, Евгений Венедиктович ритуально скользнул прутом в кулаке, хотел было вытереть мокрую левую ладонь о штаны, а потом вдруг аккуратно, несильно прижимая, провел ею по ляжкам дочери - Машенька-старшая сначала удивленно вскинула глаза и тут же одобрительно улыбнулась - нет ничего лучше на теле дочери, чем отцовская ладонь.

Так же охотно, словно ожидала, приняла его руку и дочка - даже бедра вздрогнули в ответ заметнее, чем от розги, что вызвало у Евгения Венедиктовича несколько двойную реакцию - восхитительное чувство ощущения горячего юного тела (ну, словно как тогда… первый раз…) и некоторое замешательство, что это движение может быть замечено и неверно (или наоборот, очень даже верно!) истолковано Машенькой-старшей. Но поскольку реакция супруги оказалась выше всяких похвал, то розга взлетела даже повыше этих похвал - и теперь стон дочки был уже громким и по-настоящему трудным:

Бо-о-ольно…

Машенька-старшая слегка скривила губы в легкой, но недовольной гримаске - и Евгений Венедиктович понял, что стон был преждевременным и никоим образом на строгость воспитания влиять не должен - оттого выданные подряд еще четыре розги, до ровного счета «Десять!» были столь же плотными и горячими, прочерчивая на бедрах дочери аккуратные прописи домашнего воспитания.

В половину из четырех Машенька мычала, в половину все-таки стонала, хотя и не так уж громко - и хотя время менять розгу не пришло (хорошо заготовленный прут должен был выдерживать семь-восемь строгих ударов!), Евгений Венедиктович, обходя лавку на другую сторону, все-таки заменил орудие наказания.

Несчастливое число «Тринадцать! Терпи!» принесло если не счастье (Эка невидаль! И счастье не глядеть на движения девушки, а видеть в ней послушную милую дочку) то, наконец, вид самого любимого в наказании - изогнувшись от удара, Машенька резко вскинула головку, волной волос опахнув обнаженную спину. Длинные, темные волосы словно смели с нетронутой белизны тела боль - хотя по длине… Хотя будь они на пядь длиннее и при особом изгибе тела, Машенька смогла бы обгладить ими и стонущий от отцовской порки зад.

Словно перед глазами Евгения Венедиктовича всплыло старозаветное «коса до пят», но чего уж греха таить - «до пят» не было у обоих Машенек, хотя почти до пояса - у обоих… Да чего и второго греха таить - так сочно изгибаться под его рукой или его лозой Машенька-младшая пока не умела - а вот Машенька… Ох, не к месту рисунок перед глазами, не к месту строчки, не к месту образ Машеньки, что в движении тогда буквально покрыла бедра волосами - и давешний прут, ну тогда, в младые годы, приглушенно лег не на голое и открытое, розгам подвластное, а на волну волос… глухо и мягко, восхитив Евгешу и вогнав в краску Машеньку - мол, испугалась, прикрылась… И тогда Машенька исправилась одним движением, одним таким неожиданным и таким восхитительным движением, что… Нет, так в краску даже кого угодно вгонят - он тогда и не смог снова стегнуть прутом так выставленный, такой ждущий, такой любимый зад - овладел Машенькой прямо в позе, в народе бесстыдно именуемой «раком»…

Слышу скрежет ключа в замочной скважине, ну вот и все. Уже совсем скоро я буду визжать от боли в "комнате под лестницей". Я так подозреваю, что раньше там была спальня моих родителей. Это просторная квадратная комната с прекрасным видом из окна, отделана красным деревом, в ней очень тихо и звуки, раздающиеся в этой комнате, не слышны больше ни в одной точке нашего просторного дома. Здесь же есть своя туалетная комната.

Отец мой умер много лет назад, и я его почти не помню – мне было всего 5 лет, когда это случилось. Мы с мамой живем на втором этаже, слуги занимают левое крыло первого этажа. А с этой комнатой я познакомилась, когда пошла в школу, хотя, впрочем, не совсем сразу.

Дело было так: я получила запись в дневнике – не выучила стихотворение, я даже и предположить не могла, чем это мне грозит! Мама, конечно, предупреждала меня, что учиться я должна только на "Отлично", что у меня есть для этого все данные и все условия, что она одна занимается бизнесом, тяжело работает, не устраивает свою личную жизнь – и все это ради меня. От меня же требуется – только отличная учеба и послушание. Присматривала за мной няня, она же и уроки заставляла делать, хотя мама говорила, что я должна быть самостоятельной и ругала няню за то, что она меня заставляет, считала, что я с детства должна надеяться только на себя, и учиться распределять свое время. Вот я и "распределила" – заигралась и забыла! Мать пришла с работы и проверила дневник (она это не забывала делать каждый день). Потом спокойным голосом сказала мне, что я буду сейчас наказана, велела спустить до колен джинсы и трусики и лечь на кровать попой кверху, а сама куда-то вышла. Я, наивное дитя! Так и сделала! Я думала, что это и есть наказание – лежать кверху попой!

Но каково же было мое удивление, когда через несколько минут, мать пришла, а в руках у нее был коричневый ремешок! Она сказала, что на первый раз я получу 20 ударов! В общем, ударить она успела только 1 раз. От страшной, не знакомой боли я взвыла, и быстренько перекатилась на другую сторону и заползла под кровать. Это произошло мгновенно, я сама от себя этого не ожидала! И как она не кричала, не грозила – я до утра не вылазила от туда. Там и спала. От страха не хотела ни есть, ни пить, ни в туалет.

По утрам мать рано уезжала, а мной занималась няня. Няня покормила меня и проводила в школу. Целый день я была мрачнее тучи, очень боялась идти домой, но рассказать подружкам о случившемся – было стыдно. Уроки закончились, и о ужас! За мной приехала мать.

Поговорив с учительницей, она крепко взяла меня за руку и повела к машине. Всю дорогу мы ехали молча. Приехав домой, я, как всегда, переоделась в любимые джинсики, умылась и пошла обедать, пообедала в компании мамы и няни и, думая, что все забылось, пошла делать уроки. Часа через два, когда с уроками было покончено, в мою комнату вошла мать, и спокойным голосом рассказала мне о системе моего воспитания, что за все провинности я буду наказана, а самое лучшее и правильное наказание для детей – это порка, так как "Битье определяет сознание", и, что моя попа, создана специально для этих целей. Если же я буду сопротивляться ей, то все равно буду наказана, но порция наказания будет удвоена или утроена! А если разозлю её, то будет еще и "промывание мозгов".

Потом она велела мне встать на четвереньки, сама встала надо мной, зажала мою голову между своих крепких коленей, расстегнула мои штанишки, стянула их вместе с трусами с моей попки и позвала няню. Няня вошла, и я увидела у неё в руках палку с вишневого дерева. Конечно, я сразу все поняла! Стала плакать и умолять маму не делать этого, но все тщетно. Через пару секунд – вишневый прут начал обжигать мою голую, беззащитную попу страшным огнем. Мать приговаривала – выбьем лень, выбьем лень. А я кричала и молила о пощаде! Меня никто не слышал. Но через некоторое время экзекуция прекратилась. Моя попа пылала, было очень-очень больно и обидно, я плакала и скулила, но отпускать меня никто не собирался. Мама передохнула, и сказала, что это я получила 20 ударов за лень, а теперь будет ещё 20 за вчерашнее сопротивление. Я просто похолодела от ужаса! А вишневый прут опять засвистел с громким хлопаньем опускаясь на мою уже и без того больную попу. Я уже не кричала, это нельзя было назвать криком – это был истошный визг, я визжала и визжала, мой рассудок помутился от этой страшной, жгучей, невыносимой боли. Казалось, что с меня живьем сдирают кожу. Что я больше не выдержу и сейчас умру!! Но я не умерла…

Порка закончилась, и меня плачущую, со спущенными штанами, держащуюся за попу обеими руками, повели в ванную комнату. Няня велела мне лечь на живот на кушетку, я легла, думала, что она сделает мне холодный компресс, думала, что она меня пожалеет, но не тут-то было.

Она стянула с меня болтающиеся джинсы и трусы и заставила встать на четвереньки, я взмолилась и взвыла одновременно! Думала, что меня снова будут пороть.

Но, как оказалось, мне решили "промыть мозги"! Мне стало еще страшнее! Я не могу передать словами свой ужас от неизвестности и боязни боли! В тот же момент в дырочку между половинками моей истерзанной попы вонзилась и плавно проскользнула внутрь короткая толстая палочка, я закричала, больше от страха, чем от боли, а мама с няней засмеялись. В меня потекла теплая вода, я почти не чувствовала её, только распирало в попе и внизу живота, а я плакала от стыда и обиды. Через некоторое время страшно захотелось в туалет. Но мне не разрешали вставать, а в попе все еще торчала эта противная палочка, а няня придерживала её рукой. Наконец мать разрешила мне встать и сходить в туалет.

Это наказание я помнила очень долго.

Я всегда во-время делала уроки, все вызубривала, выучивала. Часами сидела за уроками. Я всегда была в напряжении и страхе. Повторения наказания я не хотела. Так прошло три года. Начальную школу я закончила блестящей отличницей с отличным поведением. Мама была счастлива!

Вот я и в пятом классе. Новые учителя, новые предметы. Первая двойка по английскому языку…

Дома я все честно рассказала маме, и была готова к наказанию. Но в тот вечер наказывать меня она не стала. Я думала, что она изменила свою тактику моего воспитания. Сама я стала очень стараться и скоро получила по английскому четверку и две пятерки!

Неожиданно в нашем доме начался ремонт, как оказалось, в комнате, о существовании которой я не подозревала. Она располагалась под лестницей и дверь её была обита таким же материалом, как и стены, поэтому была не заметной. Через неделю ремонт закончился. Привезли какую-то странную кровать: узкую, выпуклую, с какими-то прорезями и широкими кожаными манжетами. Тогда я думала, что это спортивный тренажер – мама всегда заботилась о своей фигуре.

Еще дня через три меня угораздило получить тройку по математике и знакомство с "комнатой под лестницей" состоялось!

Вечером, после того, как мать поужинала и отдохнула, она позвала меня в новую комнату. Комната была красивой, но мрачной. В середине комнаты стояла странная кровать. Мама объяснила мне, что теперь эта комната будет служить для моего воспитания, то есть наказания. Что кровать эта – для меня. На неё я буду ложиться, руки и ноги будут фиксироваться кожаными манжетами так, что я не смогу двигаться, а попа будет расположена выше остальных частей тела. В общем – очень удобная конструкция, да еще и предусмотрено то, что я буду расти. Вот какую вещь купила моя мама! Она определенно гордилась этим приобретением, как выяснилось, сделанным на заказ! Потом она показала мне деревянный стенд. На нем был целый арсенал орудий наказания! Черный узенький ремешок, рыжий плетеный ремень, солдатский ремень, коричневый ремень с металлическими клепками, красный широкий лакированный ремень с пряжкой в виде льва, желтый толстый плетеный ремень, тоненькие полоски кожи собранные на одном конце в ручку (как я потом узнала – плетка), ремень из грубой толстой ткани защитного цвета.

Потом мы пошли в ванную комнату. Здесь мама показала прозрачное красивое корытце, в котором мокли вишневые прутья из нашего сада – это розги, сказала она.

Ольгу пороли долго. Дольше, чем всех остальных девушек. Ольга сама просила о долгой, тщательной, болезненной порке. Только половину девушек - Ольгу, Веру и Ирину - пороли по обеим сторонам тела и только Ольгу обрабатывали перед этим крапивой (по ее же просьбе).

В большой, просторной комнате было только два топчана для порки (чтобы у экзекуторов было достаточно места для эффективной, тщательной и качественной порки), поэтому девушек пороли парами - Ольгу с Верой, Ирину с Наташей, Лену с Татьяной.

Каждый сеанс порки занимал, как минимум, полчаса, поэтому оставшиеся девушки должны были либо ждать «в предбаннике» (одетыми, в нижнем белье или совсем голыми), либо приезжать к назначенному им времени для порки, либо стоять голыми на коленях (как правило, на горохе) - в зависимости от пожеланий экзекуторов и самих девушек (которые во многом определяли происходящее во время сеанса порки - используемые инструменты, части тела, подлежащие экзекуции, последовательность порки и использования инструментов и т.д.).

При этом экзекуторы не без удивления отмечали, что девушки часто выбирали для себя куда более болезненные и продолжительные инструменты, способы и продолжительность порки, чем экзекуторы-мужчины. Каждая девушка очень хорошо знала свое тело и те места, прикосновение к которым соответствующим инструментом для порки вызывало наибольшую боль при наименьшем риске необратимых физических повреждений.

Регулярная порка не являлась каким-либо насилием или принуждением, которому подвергались девушки против их желания. Наоборот, для каждой из них порка являлась источником эмоционального удовольствия, снятия стресса и чувственного наслаждения. Девушки сами выбирали частоту сеансов порки и (по крайней мере, приблизительно) сценарий ее проведения. Экзекуторы обычно являлись простыми исполнителями воли девушек, которые ходили на порку как к косметологу или в спортклуб (хотя иногда они предлагали девушкам те или иные виды истязаний, на которые девушки обычно соглашались).

В зависимости от убеждений и внутреннего состояния, девушки выбирали разную периодичность сеансов порки. Ирина, Лена и Наташа приходили еженедельно (для порки обычно выбиралась суббота - пресловутый «родительский день»); Татьяна - раз в две недели, а Ольга с Верой - неразлучные подружки - поролись до трех раз в неделю (хотя обычно - не чаще двух).

Кроме того, были еще две девушки - Инга и Лариса - о которых другие девушки только слышали, но никогда их не видели. Инга и Лариса являлись «посетительницами подвала» (как их между собой окрестили девушки, ходившие только на порку). В «доме порки», где проходила экзекуция девушек, кроме «комнаты порки», был еще и подвал, где, по слухам, проходили сеансы пыток (т.е. «жесткого садомазохизма»), хотя правильнее эти сеансы было бы назвать сеансами истязаний, так как все эти истязания, опять-таки, происходили исключительно по желанию и доброй воле Инги и Ларисы.

Подвал был действительно оборудован по «последнему слову» пыточной техники. Здесь было все необходимое для комплексных, полноценных истязаний женского тела - богатый набор зажимов для сосков, половых губ и клитора, горизонтальные и вертикальные прессы для грудей, различные электроды для пыток электротоком, станок для «растягивания» женских тел, тонкие иглы для введения в груди, соски, половые губы и другие особо чувствительные места женского тела, свечи для пыток горячим воском, различные имитаторы половых членов для введения во влагалище и задний проход (кстати, в отличие от других девушек, Ингу и Ларису почти всегда насиловали до, после и во время сеанса истязаний - в рот, влагалище и задний проход).

Кроме этих инструментов, в подвале были и другие - «деревянные пони» (деревянная палка либо бревно с острым верхом, на которую садилась голая девушка так, что бревно или палка оказывались между ее ног и давили на наиболее чувствительные места женских гениталий); «пыточные лифчики», внутри которых находились шипы, давившие на обнаженную грудь и соски испытуемой (но не протыкавшие кожи); бревно, которое обматывали крапивой, после чего девушка ложилась на бревно и крепко прижималась к крапиве самыми чувствительными частями своего тела; различные приспособления для подвешивания девушек (за руки, ноги и волосы); а также пластиковые «дорожки».с шипами, на которые девушки садились, прислонялись спиной или ложились обнаженной грудью.

Использовались и инструменты для пытки пальцев рук, не оставлявшие следов и не причинявшие повреждений, но, тем не менее, вызывавших сильную боль. Иглы вводились и под ногти Инге и Ларисе, но неглубоко, чтобы не вызвать слишком сильных повреждений.

Пытки крапивой были доступны и другим девушкам (кроме того, перед поркой на топчан иногда насыпали горох), но для них это было необязательным дополнением, а для Инги и Ларисы - неотъемлемой частью сеанса экзекуции.

Кроме того, Ингу и Ларису тоже пороли, но почти всегда до потери сознания (в отличие от других девушек, порка которых была хоть и болезненной, но все же не доводила их до состояния болевого шока). Других девушек обычно пороли розгами (иногда вымоченными в соленой воде), хлыстом или (иногда) плетьми - обычной и «девятихвосткой», а Ингу и Ларису - еще и кнутом (в том числе, и по грудям, включая соски). Во время порки девушки лежали на топчане - лицом вверх или вниз; кроме этого, Ингу и Ларису пороли стоя - привязанными за руки, ноги и волосы.

Если при порке других девушек экзекуторы внимательно следили за тем, чтобы не повредить кожу испытуемой, то при порке Инги и Ларисы наоборот, каждая порка заканчивалась разрывом кожи и появлением крови (для этого экзекуторам приходилось пороть с оттягом, а девушкам - жестко фиксировать тело, чтобы позволить инструменту разорвать кожу).

Других девушек интриговали слухи о подвале и «жестком» садомазохизме и некоторым из них (прежде всего, Ольге) частенько хотелось «расширить кругозор» боли и ощущений, спустившись в подвал. Но экзекуторы - Андрей и Дима - были категорически против этого, считая, что девушки еще не готовы к таким испытаниям (но однажды пообещали, что с течением времени могут постепенно позволить девушкам спуститься в подвал, по мере готовности каждой к следующему «кругу испытаний»).

Обычно во время порки девушка получала около ста ударов розгой (обычно использовалась только одна розга, причем довольно тонкая, для усиления боли), хлыстом или плетью, равномерно покрывавших все тело. После этого девушку либо отпускали, предварительно смазав кремом, который довольно быстро (в течение двух-трех дней) залечивал последствия экзекуции, либо (после небольшого отдыха), переворачивали на спину (обычно порка начиналась со спины) и давали еще сто ударов, уже по «обратной стороне» тела.

Сегодняшняя порка проходила как обычно, за тем отличием, что Вера впервые «попробовала крапивы». Ольгу и Веру пороли «во вторую смену», но они предпочли приехать одновременно с Ириной и Наташей, поровшимися в «первую смену» и все время порки своих подруг просидели в «предбаннике», держась за руки и прислушиваясь к крикам истязаемых девушек, предвкушая неизбежную и сильную боль и столь же неизбежное и сильное удовольствие (и даже наслаждение).

Девушки решили остаться в одежде, отложив неизбежное и приятное раздевание до перехода в «комнату порки» (подготовка к порке доставляло Ольге, Вере и остальным девушкам едва ли не большее удовольствие, чем сама порка, поэтому они стремились всячески продлить этот ритуал и сделать из него как можно более эффектное театральное представление как для экзекуторов, так и для испытуемых).

Кивнув и улыбнувшись двум своим подружкам (Лена и Татьяна решили приехать «к своему часу», т.е., к третьей смене), Ирина и Наташа, взявшись за руки и весело болтая, проследовали в комнату для порки, оставив подруг в предбаннике и не слишком плотно закрыв за собой дверь (чтобы подругам были хорошо слышны их крики).

Девушки начинали кричать с первых ударов; не столько по причине слабости духа (для того, чтобы подвергать свое тело постоянной и часто жестокой порке, нужно было иметь ой какую силу духа), сколько потому, что задержка криков не позволяла девушкам расслабляться во время порки (а, собственно, во многом ради этого девушки и поролись). Экзекуторов это не сильно беспокоило, поскольку во время порки они пользовались наушниками, снижавшими громкость криков до еле слышного шепота.

Полная блокада звука криков, хотя и была возможна, считалась небезопасной, так как экзекуторам нужна была возможность остановить порку в том случае, если возникнет серьезная угроза здоровью испытуемой (например, сердечный приступ). Хотя девушки отличались отменным здоровьем и постоянно наблюдались у опытного терапевта, которому было известно о том, что девушки подвергаются регулярной порке, предосторожность в данном вопросе еще никому не мешала.

К чести девушек, экзекуторов и врача нужно было отметить, что за те несколько месяцев, в течение которых девушки регулярно поролись, не произошло ни одного несчастного случая и ни у одной девушки не возникло серьезных проблем со здоровьем (даже у Инги с Ларисой, хотя им приходилось выдерживать куда более жестокие истязания, чем остальным девушкам).

Проследовав в комнату для порки и прикрыв за собой дверь в предбанник, Ирина и Наташа приступили к стриптизу. Девушки раздевались медленно, под музыку, струившуюся из на удивление качественной магнитолы Филипс, не торопясь расстегивая и снимая платья, лифчики, колготки, трусики...

Андрей и Дима с удовольствием наблюдали за раздевающимися девушками, предвкушая удовольствие от очередного сеанса порки. У девушек не было «штатных экзекуторов»; ребята пороли каждую девушку по очереди. Сегодня Андрей порол Ирину и Ольгу, а Дима - Наташу и Веру.

И Наташа, и Ирина отличались хорошими фигурками (как и остальные девушки), грудь у Наташи была чуть больше второго размера, а у Ирины - вообще почти четвертого (что позволяло получать большое удовольствие и ей, и экзекуторам во время порки груди). Наташа свою грудь пороть не позволяла, по крайней мере, пока (хотя в последнее время и подумывала об этом).

Разумеется, порка красивых девушек очень сильно возбуждала мужчин, поэтому по неписаному правилу сеанса порки по окончании сеанса девушка в благодарность за «оказанные услуги» доводили мужчин до оргазма оральными ласками (проще говоря, брали в рот). По тем же неписаным правилам, девушке полагалось не только принять в рот всю сперму после эякуляции экзекутора, но и проглотить эту сперму (что девушки, не без удовольствия, и делали).

Раздевшись догола, девушки аккуратно сложили одежду и подошли к топчанам, накрытыми белоснежными простынями (чтобы подчеркнуть красоту женского тела). Ирина, как более «продвинутая» и опытная в садомазохизме, предпочла «лечь на горох». Она взяла пакет твердого гороха, аккуратно рассыпала его по топчану (от шеи до колен) и только затем легла, крепко взявшись за края топчана, наслаждаясь болью от зерен гороха, впивавшихся в ее тело, особенно в самые чувствительные места - груди, соски, ареолы.

«Надо будет все-таки попробовать крапиву» - подумала Ирина. В своих сексуальных фантазиях, довольно быстро доводивших ее до оргазма, она мечтала о прикосновении крапивы к самым нежным частям своего тела - грудям, соскам, половым губам, клитору… Но в реальности попробовать крапивы все не решалась, тайно завидуя более смелой и решительной Ольге.

Андрей осторожно взял Ирину за запястья. Ирина разжала руки и позволила Андрею вставить кисти рук в специально прикрепленные к топчану кожаные браслеты, подбитые изнутри мехом (чтобы извивающаяся во время порки девушка не повредила себе руки). Впрочем, для борьбы с извиваниями экзекуторы придумали простой и весьма эффективный метод.

У всех поровшихся девушек были длинные волосы, которые во время порки собирались в пучок и крепко привязывались прочной веревкой к спинке топчана. В результате любая попытка «дернуться» во время порки вызывала у испытуемой сильную боль в корнях волос, что довольно быстро приучило девушек лежать смирно и не дергаться.